Александр Зеленский - Орден Белого Орла Страница 11

Мазурин неторопливо раздал карты. В том, что у него было «очко», он и не сомневался: ведь подменить две разномастные восьмерки, доставшиеся ему при игре, на червонную даму и крестового туза из рукава ему ровным счетом ничего не стоило. А вот граф изнервничался, аж побелел весь, бедолага.

— Я прикупаю! — заявил он. — Одну… Еще одну! Перебор! — Каменский в отчаяньи швырнул карты на стол. Село Сабурово больше ему не принадлежало.

— Отыграться желаю… — севшим голосом проговорил он.

— Опомнись, Алексей! — попытался образумить его барон. — Ты же рискуешь всем! Да у тебя и нет больше ничего…

— Врешь! У меня еще знаки ордена имеются. Я отыграюсь!

— Что за орден? — поинтересовался Мазурин, так как давно отчаялся увидеть на кону заветные награды.

— Это дедовский орден Святого Александра Невского… Это мое последнее достояние!

— Играем! — решил Мазурин.

— Вы банкуете, — Каменский раздал карты и, посмотрев на свои, улыбнулся.

«Сколько там у него?» — подумал шулер. И тут же шлепнул по столу дамой пик и тузом бубен.

— Очко! — сказал он.

— У меня только двадцать… Ваша взяла! Орденские знаки вам принесут поутру. Прощайте, господа! Спокойной ночи…

Выстрел, раздавшийся из графских покоев, переполошил слуг. Когда Мазурин, ночевавший в комнате по соседству, вбежал в графские покои, то все уже было кончено — граф лежал на полу с пулей в виске, сжимая в правой руке рукоятку дуэльного пистолета.

Мазурина мало озаботило это самоубийство, гораздо больше интересовало то, принесут ли ему выигрыш. Но он напрасно тревожился: граф оказался верен данному слову. Ранним утром Мазурин получил из рук барона Дебурга орденские звезду и крест. Заодно шулер прибавил к своим пока еще скромным капиталам графскую деревушку. Кстати, надо бы съездить туда на месяц, немного отдохнуть после суда…

Буров

…Такое с Буровым происходило не впервые. Стоило ему только узнать о той или иной смерти, последовавшей после тяжкой болезни, как его подсознание само собой, не ожидая приказа, проводило диагностическую работу и выдавало ответ на еще не заданный вопрос.

Случай со смертью графа Николая Михайловича Каменского не стал исключением. Несмотря на минимум объективной информации, полученной от Александра Мазурина, касающейся смерти Каменского-младшего, я уже через минуту обладал диагнозом болезни, унесшей молодого генерала в расцвете сил в гроб. То был туберкулез! Или, как раньше называли эту болезнь, — чахотка.

Сразу за этим диагнозом последовал вроде бы немотивированный контакт с психофизической сущностью фельдшера Валерия Булавина. На самом же деле контакт произошел, видимо, из-за того, что Булавин, находясь совсем рядом с Буровым, думал или вспоминал о каком-то эпизоде из медицинской практики. И это сыграло решающую роль…

Булавин

…Как-то мне попалась на глаза тонюсенькая книженция, носившая название «Диагностика кармы». Она принадлежала перу экстрасенса Сергея Николаевича Лазарева. Первые же фразы из нее захватили меня целиком и полностью, покорив довольно точными ответами на те вопросы, о которых я и сам давно размышлял. Он писал: «Сейчас перед человечеством стоят очень серьезные проблемы, и от того, решит оно их или нет, зависит наше будущее. Принято считать, что основные проблемы порождены неблагополучной экологией, угрозой ядерной войны и десятками других внешних причин. В действительности главная причина неблагополучия заключена в самом человеке, ибо для того, чтобы изменить мир, сначала должны измениться мы сами. Изменить себя намного сложнее, чем окружающий мир, мы не имеем сейчас рычагов, средств, систем для радикального изменения своего мышления, мировоззрения, своей духовности. Пути, предлагаемые сегодняшними философами и учителями, являются в лучшем случае попыткой переосмыслить багаж накопленных знаний, в то время как главные силы необходимо направить на понимание мира, на поиски путей саморазвития. Чтобы изменить мир, воздействовать на него, его нужно понимать, ибо понимание мира — это начало его изменения».

Как ни странно, но именно эта книжка помогла мне найти общий язык с одним из моих пациентов.

Дело было так. Вызов от больного поступил в диспетчерскую телефонной службы «03» в ночь с воскресенья на понедельник.

— Вызываю «девяносто пятого»! — прорычала рация почему-то мужским басом.

— «Девяносто пятый» слушает! — ответил я.

— Говорит главный врач подстанции «скорой помощи» Новиков…

— Внимательно слушаю вас, Евгений Васильевич!

— Придется вам, Валера, срочно выехать на вызов по адресу улица Профсоюзная, дом 10, квартира 81. Пономарчук Федор Петрович, 1918 года рождения. Боль в области груди, инградиирующая под левую лопатку и в левую руку. В анамнезе имеется недавно перенесенный инфаркт миокарда.

— Все ясно, уже летим!

Мой водитель и сам все слышал, поэтому тут же развернул машину и, включив сирену и мигалку, помчался по указанному адресу.

— Это очень известный боевой генерал в отставке, — все еще не отключился главный врач. — Так что вы с ним там поаккуратнее…

— А что, Евгений Васильевич, нельзя заслуженному человеку специализированную кардиологическую бригаду послать? — делано наивным тоном спросил я.

— Валера!.. Все нарасхват. Вы же знаете, что сегодня день и ночь повышенной солнечной активности…

— И даже ночь?

— …и люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями мрут как мухи.

— Я в курсе, Евгений Васильевич!

— Ну так не задавайте глупых вопросов! Не будем перегружать эфир. Скажу только, что кардиологическую бригаду я направлю по указанному адресу при первой возможности. А пока вся надежда, Валера, на вас.

— Все ясно! Постараюсь оправдать оказанное доверие. Отбой!

«Ишь ты, — подумалось мне, — наверное, пациент весьма серьезный, раз сам главный им занимается лично». То, что Новиков оказался на рабочем месте в столь поздний час, меня удивило меньше всего, поскольку я знал, что он готовит докторскую диссертацию на тему «Воздействие ПСА (повышенной солнечной активности) на обострение хронических заболеваний». Конечно, практические данные ему были просто необходимы, и потому наверняка он не отстанет от меня и непременно будет расспрашивать о моих ночных пациентах после дежурства. Так бывало уже не раз. Будет и теперь.

На звонок в дверь тут же ответил женский голос:

— Кто там?

— «Скорую» вызывали? — привычно спросил я.

Дверь тут же распахнулась, и передо мной предстала молодящаяся женщина в роскошном халате.

— Проходите! Федор Петрович в комнате налево.

Седой как лунь старец был в сознании.

— Проклятая кардиофобия! — проговорил он, тяжело дыша. — После инфаркта я так страшусь любых неполадок в работе своего «мотора», что даже незначительные сбои принимаю чуть ли не за катастрофу…

В том, что у пациента была острая сердечная недостаточность, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовало и его полусидячее положение в кровати. К тому же я довольно быстро установил, что вены шеи переполнены, количество циркулирующей крови повышено, но при этом наблюдается понижение артериального давления, сочетающееся с повышением венозного. Дыхание учащено, усилено и затруднено…

Узнав, что в течение нескольких дней больной не принимал препаратов наперстянки, я медленно ввел внутривенно строфантин с сорокапроцентным раствором глюкозы. Затем сделал подкожную инъекцию кардиомина.

Облегчение у больного наступило почти сразу же после уколов. Теперь я мог спокойно дождаться приезда специализированной бригады «скорой помощи» и передать пациента им.

Разговор о трудах Лазарева возник по инициативе Пономарчука.

— Мне кажется, что я сам виноват в своей болезни, — сказал он, беспокойно оглаживая одеяло поверх груди правой рукой. — Недавно прочитал книжку Лазарева и выписал для себя причины, которые, по его мнению, приводят к тяжелым недугам. Вот они: обида на кого-то, убийство любви, злословие в адрес родственников. Всего этого в моей жизни было предостаточно. Отсюда делаю вывод, что все это и явилось причиной моего наказания высшим разумом…

— Основная мысль в трудах Лазарева сводится к одной очень весомой фразе: «Человечество подошло к тому рубежу, за которым либо духовное возрождение, либо гибель», — заметил я, укладывая свой медицинский инструментарий в переноску, и тут же добавил: — Спасаться будет каждый в одиночку. И спасти нас может только осознание того, что каждый ответственен за судьбы всех людей и даже за всю Вселенную.

— Красиво! — с трудом улыбнулся Федор Петрович. — Стоит только об этом подумать, тут же становится как-то легче дышать, и сердце болит куда меньше…