Валерий Гусев - Если бы у меня было много денег Страница 11

Через адресное бюро я ничего не получу, наверняка Кручинины «закрылись». Придется снова теребить Фролякина.

– Нет, нет, и не проси, - заныл Васенька. - Ну что ты все время звонишь? Чего ты командываешь? Я и так уже раскаиваюсь в содеянном.

Так и сказал, стервец.

– Васенька, я рано или поздно все равно достану этот адрес, ты же понимаешь. Но лучше раньше. И для тебя - тоже. А то я не выполню свое обещание, - вкрадчиво пригрозил я и резко добавил по существу: - Да еще и морду тебе набью. Я перезвоню через десять минут.

Вошел Прохор, поменял пепельницу, поставил рядом горячий кофейник.

– Записывай, - дрожащим голосом отозвался на мое «Слушаю, Сергеев» Васенька. - Но в последний раз. Маклахо-Миклуй, 12, 2, 16.

– Может быть, наоборот? А, Вася?

– Не понял… Ты думаешь, 16, 2, 12? Нет, правильно, как я сказал.

– Миклухо-Маклай скорее всего…

– Какая разница. И не звони мне больше. Пока не получишь свою информацию. Хоп? Или не хоп?

– Очень даже хоп. Еще какой!

Я готов был тут же ехать на Маклая, хотя и понимал, что встретят меня без особого восторга. Если вообще впустят в дом. Что же, я уже начал привыкать к своему новому положению, когда любой гражданин мог захлопнуть передо мной дверь. Хорошо, если при этом я успею убрать нос. Правда, этому я, кажется, научился.

Но сперва надо попробовать поговорить со свидетелями. Не исключено, что кто-то из них вооружит меня данными, полезными в разговоре с Кручиниными.

Посмотрев свои записи, я остановился на персональном пенсионере Кашине И.В. Во-первых, больше шансов застать его дома, и, во-вторых, именно Кашин сообщил номер машины.

Словоохотливая бабуля, видимо жена И.В., с удовольствием сообщила мне, что Ваня гуляет с друзьями в сквере, под окнами. И там его легко найти: он с белой бородой и в профиль похож на Льва Толстого. Правда, я никогда не видел Толстого в профиль, но особо не беспокоился: вряд ли Ванины друзья все как один белобороды. Найду.

– Ты вернешься? - спросил Прохор, закрывая за мной дверь.

– Да, я, пожалуй, действительно у тебя заночую, если ты не против.

– Сказал же, - буркнул Прохор. - Счастливо тебе.

Кашина я узнал сразу: подпирая щеку ладонью, задумчиво положив бороду на шахматную доску, он делал вид, что глубоко думает над своим ходом, хотя на самом деле спал с младенческой беззаботностью. Его партнер, похоже, потому и не торопил Кашина, что тоже подремывал под весенним солнышком.

Я тронул Кашина за плечо. Он всхрапнул и вскинул голову, распахнув жиденькие голубенькие глазки, кашлянул, внимательно рассмотрел мое удостоверение, даже с обратной стороны, и резонно заметил:

– Ну и что?

Предвидя сопротивление, я начал взывать к его чувству долга, заверил в полнейшей конфиденциальности нашей беседы и обещал больше не беспокоить.

– Милок, - прервал меня Кашин в самом патетическом месте. - Ты скажи, чего надо-то? И что вспомню - все твое.

– Номер машины.

– Не помню. - Он не лгал. - Я как в милиции его назвал, тут же и запамятовал: мне ведь, считай, все семьдесят.

– Кто-нибудь еще этим интересовался?

– Ну, в милицию два раза вызывали, и потом один звонил. Тоже из милиции. «Ты, - говорит, - дед, номер забыл?» Я говорю: «Забыл». - «Ну и не вспоминай - тебе же лучше». И трубку повесил.

– Положил…

– Не, повесил. Он из автомата звонил. Я проверил.

Дед-то непрост.

– А какой марки была машина, не помните?

– А я их не разбираю. Видел, что не наша - и все. Белая такая, большая, зад тяжелый.

– А тех, кто в машине был, не разглядели? Какие они?

– Какой - разглядел! Я ж только тогда встрепенулся, когда стрельба началась. До этого я туда не смотрел. А тут - бах, бах, дверцы - хлоп, хлоп, только номер и успел разглядеть. И сразу побежал «скорую» вызывать. Один только мне показался чудным по виду…

– Чем же чудной? - спросил я и замер.

– Понимаешь, они все сейчас с придурью: то в трусах по площади ходят, то штаны какие-то дурные натянут. А этот - в приличном черном пиджаке, а пиджак-то - прямо на майке, без рубашки. И галстук - на голой шее. Разве не чудной? Федя, кончай ночевать, твой ход-то.

– Это он стрелял?

– Да говорю же, стрельбы не видел. Как на них взгляд бросил, они все уже в машине были. Да ты девчонку-то расспроси. Поди она-то их до смерти не забудет.

«Как же, - подумал я, - может, и не забудет, да никому не скажет».

Дед, видно, выдал все, что знал. Я поблагодарил его, попрощался. Он церемонно пожал мне руку, не отрываясь от доски, - похоже, его опять засасывало в пучину сна.

– Да, - вдруг сонно сказал он мне в спину. - А на одном тюбетейка была. Точно. Я еще подивился, давно их не носят.

Я обернулся, готовый задать еще вопрос, но опоздал - дед уже уложил бороду на доску, голову - на руку и ровно сопел носом. Федя - тоже. Аи да ребята! Аи да комсомольцы!

Забегая вперед, скажу, что позже я разыскал еще двоих свидетелей. Но эти все «забыли». И выстрелов они не помнят, и машины, и убитого милиционера. Что ж, они меня не удивили…

– Кто? - спросил за дверью Кручинин-отец.

– Я, - был ответ. И это, как ни странно, сработало. Дверь он открыл, но стоял на пороге настороженный, злой, равно готовый и наступать, и сдаться.

И потому я догадался опасливо оглянуться и со значением сказать:

– Мне лучше войти.

Тоже сработало. Он сделал один шаг назад, другой. И мы оказались в комнате, где резко выделялись из всей обстановки чужие для нее, явно новые вещи - японский телевизор с видаком, по которому крутилась какая-то порнуха (видимо, папочка только что слюни пускал), музыкальный центр, а на кухне наверняка мелодично ворчал благородный «Розенлев». На меня испуганно смотрели мать и дочь.

– Вы - Ольга? - утвердительно спросил я девушку. - Мне нужно с вами поговорить. Я разыскиваю бандитов, которые напали на вас и застрелили моего друга…

– Не пущу, - вдруг завизжала мать.

– Я не буду с вами разговаривать, - тихо проговорила Ольга - тоненькая, светловолосая, беззащитная.

– Оставьте ее в покое, - кося одним глазом на экран, врубился папаша. - Или я вызову милицию, - он положил руку на телефон.

– Спасая честь, а может быть, и жизнь вашей дочери, погиб человек не многим ее старше.

– Никто не спасал, никто не погибал. Газеты надо читать. Там все написано. Уходите.

Что сказать? Про совесть, долг… Я чуть не рассмеялся. Какая тут совесть, когда страх, когда новая квартира и видак с порнухой - вот и вся их совесть!

– Хорошо, я ухожу. Только подумайте вот о чем: в страшную минуту рядом с вашей дочерью оказался человек, заслонивший ее грудью. Но ведь так бывает не всегда. - Это уже было похоже на угрозу, но я не мог остановиться. - А что, если в следующий раз вашу дочь некому будет защитить?

Они промолчали, готовясь к новому отпору, не вдумываясь в мои слова. Но я заметил Ольгин взгляд. И он меня обнадежил.

Я положил на журнальный столик свою карточку. Папаша схватил ее как жабу и выбросил в окно.

Я сел в машину, запустил двигатель и долго сидел, упершись подбородком в руль, а взглядом - в забор, за которым была заброшенная новостройка. Я чувствовал усталость. Не гнев, не обиду, не презрение. Ведь в том, что они совершают подлость, Кручинины не виноваты. Виноваты те, кто заставил их пойти на это. И не только их. Ну что, плюсовать это к счету, который я надеюсь им предъявить? Влепить им по совокупности? Так они уже давно на вышку потянули. Что же еще? А может, там… Не знаю…

Бормотание Крошки Вилли напомнило, что надо ехать. Что толку сидеть?

– Устал? - спросил Прохор. - Вижу. Ложись-ка ты спать. Утро вечера мудренее, забыл? Да, тебе Полковник звонил, сердится. Ждет твоего звонка.

– Хорошо. - Я взял аппарат и поволок его за собой на тахту. Плюхнулся, поставил телефон на живот, набрал номер.

– Леша, - строго выговорил Полковник. - Ты не прав. Поручик волнуется. От тебя нет вестей. Все ли в порядке?

– Нормально. Просто забегался.

– Когда приедешь?

– Завтра.

– Вот и славно. Груня придет, песни играть будет…

Разбудил меня Прохор: одной рукой тряс за плечо, другой протягивал мне трубку. Звонила Женька:

– Тебя какая-то дева разыскивает…

– Кто?

– Не назвалась. Сказала, что позвонит завтра в девять. Будь в конторе.

– А сейчас сколько?

– Два. Ночи.

– Раньше ты не могла позвонить?

– А я только что вспомнила, - безмятежно созналась Женька и положила трубку.

…Я поставил телефон на пол. Уснул. Тут же, как мне показалось, раздался звонок.

– Да, еще вспомнила: клиент твой звонил…

– Полянская? И что?

– Просила позвонить.

– Когда?

– Вчера. - Женька зевнула.

– Дура ты, Женька.

– Ага, - сонно согласилась она. - Рассеянная.

Половина третьего. Яна сняла трубку, будто всю ночь держала на ней руку.

– Ты не можешь сейчас приехать? Мне страшно.

Никогда еще Крошка Вилли не делал таких бросков. Хорошо, что была глубокая ночь и пустой, затаившийся город. Ревел движок, истерически визжала резина на поворотах, разбегались в стороны и спешили сменить огни ошалевшие светофоры.