Пьер Вери - Убийство Деда Мороза Страница 11

— Господин кюре, для большей безопасности я договорился, что у нас будет восемь «стражей святого Николая» вместо четырех.

По традиции раку выставляли на всю рождественскую ночь. Четверо добровольцев из числа жителей Мортефона, известных своей высокой нравственностью, дежурили сменами по двое. В этом году смена должна была состоять из четверых.

— Хорошо, Каппель. Очень хорошо…

Выражение лица священника напугало ризничего.

— Господин кюре, вам нехорошо? Хотите, я сбегаю за доктором Рикоме?

— Нет. Бесполезно.

Аббат Фюкс сделал несколько шагов вокруг ризницы, и вдруг почувствовал, что груз молчания слишком тяжел для него. Он повернул к Каппелю расстроенное лицо.

— Нам не нужны стражи, мой бедный друг.

— Что это вы говорите?

— Бриллианты украдены. Те, что на раке, фальшивые. Стекла! Как говорит Тюрнер, пятьдесят франков за оба.

— Но постойте, господин кюре… Это невозможно! Когда и как…

— Одному Богу известно! С шестого декабря я ни на минуту не расставался с ключами. А шифр замка сейфа знали только я и монсеньор. — Его охватило негодование. — Этот Санта-Клаус! Я его даже не нашел, хотя он должен быть здесь, на страже. Я ему так верил, полностью положился на него. И стоило монсеньору вызывать его издалека? Это шарлатан, а не сыщик.

— Сыщик?.. Так это был сыщик…

Каппелю чуть не стало плохо.

— Ох! Почему же вы не предупредили меня, господин кюре? Видя, как этот человек шарит повсюду, я решил, что у него дурные намерения. Примерно с час назад я застал его в засаде в саду. Ну и я… я ударил его ходулей по голове, связал и заткнул рот кляпом. Я-то думал, что провел блестящую операцию.

Отчаяние ризничего было настолько очевидно, что кюре ни словом не упрекнул его.

— Скорее, Каппель! Нужно развязать этого человека и оказать ему помощь. Бог мой! Надеюсь, что вы его ранили не опасно.

На лбу маркиза де Санта-Клаус выросла огромная шишка, и он испытывал стреляющую боль.

— Вы можете гордиться своей работой, Каппель, — с гримасой сказал он. — Моя задача состояла в предотвращении кражи. Теперь же она будет заключаться в том, чтобы найти вора, а, главное, бриллианты. Это не так просто, но бывали случаи и посложнее. Господин кюре, вплоть до нового приказа, полное молчание. Надо будет потребовать от ювелира и Корнюсса, чтобы и они придержали языки. Вы, разумеется, не хотите волновать жителей, с другой стороны нелепо было бы вводить в курс дела полевого стража. Наконец, лучше, если вор не узнает, что нам известно о замене камней. Спокойно читайте свою мессу. Пусть «стражи святого Николая» всю ночь стерегут два стекла, и доверьтесь мне. Но… отец Каппель, больше никаких ударов ходулями, не так ли? Для ризничего у вас, пожалуй, слишком тяжелая рука.

Вдали видно было, как прямо над землей загорались звезды. Они рождались на земле, возникали из глубины леса. Группами по несколько штук они, подчиняясь медленному течению, стекались к Мортефону. Это удивительное зарождение звезд отвечало колокольному перезвону. Каждая новая звезда означала, что крестьянин, окруженный семьей, направляется в церковь с фонарем в руке.

Каппель, стоя у окна в зале над ризницей, искал другую звезду — небесную. Ему не давала покоя фраза из старой рукописи:

Спроси у Звезды Пастухов,И найдешь Золотую Руку.

Полуночная месса была великолепна. На нее собралось большое число детей из деревень. Многие видели раку впервые. Матери склонялись к ним и шептали:

— Посмотри на камень, который так блестит, Жако. Такого красивого ты нигде не увидишь… Никто здесь не сможет сказать, сколько он стоит, кроме, может быть, господина Тюрнера.

Копф с большим подъемом запел: «Полночь, христиане…»

Читая молитвы, аббат Фюкс старался сосредоточиться на смысле произносимых им текстов. Но снова и снова в голове его звучала фраза ювелира: «Стекла! Пятьдесят франков за оба!»

Священник страдал. Сердце у него болело и неистово колотилось; он боялся приступа. Один раз сердцебиение уже заставило его прервать службу. Удрученный, со смятенными мыслями, бедный аббат поднимался и спускался по ступеням алтаря, вставал то справа, то слева от дарохранительницы, постоянно чувствуя искушение поднять глаза на «стекла», которые «сияли» на уровне его лба.

Певчие весело вынесли требник, церковные сосуды, радостно звонили в колокольчик, и в то же время от предвкушения грядущей вечеринки у них уже текли слюнки.

Окружив мадемуазель Тюрнер, сидевшую за клавиром, примерно двадцать мальчиков и девочек пели ноэли.

— Только бы продержаться до конца! — повторял себе аббат Фюкс.

Перед полуночью он принял настойку со спартеином.

В «Гран-Сен-Николя», запершись в своей комнате, маркиз де Санта-Клаус прикладывал к пылающему лбу ледяные компрессы. Постепенно боль отпускала.

Внезапный громкий звук литавр, совпавший с наступлением часа ночи, заставил его подскочить.

— Слышите! Оркестр! Месса закончилась! — воскликнула госпожа Копф. — Женщины, скорее, готовьтесь…

Действительно, служба завершилась. Прихожане медленно расходились из церкви, где остались лишь несколько набожных женщин и «стражи святого Николая». Они следили взглядом за аббатом Фюксом, который освободился от ризы и церковного облачения и теперь гасил свечи вокруг алтаря.

Жители собрались на площади. Месье Вилар стоял во главе выстроившихся оркестра и хора. По своему обыкновению, он любезно ждал, пока из церкви выйдет последний человек и закроет за собой дверь. В тот же миг, по взмаху руки учителя, оркестр, поддержанный хором, энергично вступил с «гражданским ответом»:

Победа с песнейНам открывает врата…

Блэзу Каппелю, наводившему порядок в зале для собраний, даже не хватило духа возмутиться, как это бывало обычно. Он думал о том, что без его злосчастного удара ходулей кражи бриллиантов не произошло бы, и ужасно раскаивался.

— Ах! — вздыхал он. — Если бы я смог найти Золотую Руку, господин кюре утешился бы.

С последним ударом тарелок люди стали быстро расходиться с площади по натопленным домам, где треск горящих поленьев смешивался со звуками лопающихся каштанов и зерен кукурузы, и где от накрытых столов поднимались соблазнительные запахи. Всеобщее веселье распространилось по городу. На улицах и улочках было полно смеющихся людей. Подростки запускали петарды. Юноши в бумажных шапках жандармов, держась за руки, преследовали девушек, окружали их и не давали вырваться. Из глубины длинных проходов без предупреждения выскакивали размалеванные ряженые. Открывались обе створки, закрывающие подвал: из-под земли медленно поднималась бочка, ее выкатывали на покрытый снегом тротуар, и дверцы затворялись. Все кругом словно кричало: Кутеж! Выпивка! И столько было света, что глаза слепли.

Катрин Арно побежала в замок надеть свой туалет светской дамы былых времен. В конце концов старая Огюста отыскала пропавшую бальную туфельку. Одевание было долгим, но зато какое преображение! Казалось, что фея прикоснулась волшебной палочкой к одному из скромных одеяний маленькой швеи, превратив его в роскошный туалет. И важный хозяин замка, нежно смотрящий на Катрин, не из волшебной ли сказки он явился?

У Золушки вдруг передернулось лицо. Волшебная сказка? Нет. Причуда… Каприз угрюмого барона. Ничего больше. И завтра… завтра…

Завтра? Что ж, завтра Золушка сядет у окна между клетками со своими канарейками, возьмет наперсток, иглу и ножницы и снова будет шить униформы для деревянных солдат, вот и все. Но сегодня, по крайней мере целый вечер она будет самой красивой и кавалером на балу у нее будет настоящий дворянин…

Когда розовая от смущения и удовольствия, Катрин Арно появилась под руку с бароном де ля Фай в «Гран-Сен-Николя», в просторном зале, полном пирующих, установилась глубокая тишина. Катрин чувствовала, что все смотрят на нее. Ее почти пугал собственный успех. Она выискивала взглядом среди собравшихся дружеские лица. Заметив Хагена и Виркура, сидевших рядом, она улыбнулась им и рассеяла оцепенение, напавшее на всех; шум голосов и жующих челюстей возобновился с удвоенной силой.

На столике, отведенном барону, госпожа Копф поставила вазу с цветами вереска, подснежниками и несколькими очень поздними розами. Она постелила скатерть в большие квадраты, поставила тарелки тонкого фарфора и хрустальные бокалы. Папаша Копф торжественно принес в ведерке со льдом бутылку рейнского вина и наполнил бокалы до половины. Барон весело посмотрел на Золушку поверх поднятого бокала; взволнованная, она в ответ подняла свой.

Бал должен был открыться в половине третьего утра. И, прежде чем оркестр заиграл первый вальс, пирующие попросили спеть папашу Копфа. Эльзасец обладал приятным баритоном. Все знали об этом и каждый год его обязательно просили петь. Он слабо посопротивлялся, но потом согласился с одобрения барона. Его лучшим номером была довоенная патриотическая песня — он запел «Легионера».