Анна Владимирская - Игра навылет Страница 11

Лученко приобняла подругу за плечи.

— Успокойся! Я постараюсь разобраться.

— Господи, у меня гора с плеч свалилась! — улыбнулась всеми своими сдобными ямочками Романова.

Вера смотрела вслед гостям, приложив ладонь ко лбу козырьком. Так и есть. Тот мужчина не случайно показался знакомым. Делает вид, что просто так стоит, не смотрит на уходящую Романову, а на самом деле уставился. И темные очки не скрывают его интереса. Вот, и на Веру посмотрел. Все понятно.

— Эй, вы! — Она махнула ему рукой. — Идите сюда!

Мужчина сделал движение, будто собрался удрать из арки на улицу, потом едва заметно пожал плечами и подошел к Вере. Это был охранник покойного, тот самый длинный и худой заика.

— Знаете, — сказала Вера, — если вы хотите оставаться незамеченным, бросьте эту свою привычку покачиваться с носков на пятку. Она вас выдает.

Охранник нахмурился, задрал нос и демонстративно переступил с носков на пятку. Подбежал Пай с высунутым языком, обнюхал колени охранника, ничего интересного не учуял и, махнув дружелюбно хвостом, устремился к подъезду.

— В-ваша с-с-собака пить х… х-х-хочет, — выговорил телохранитель, видимо, первое, что ему пришло в голову.

— О, — удивилась Вера, — вы не только в слежке и охране разбираетесь, да? Ну что же, пойдемте. Вы мне как раз нужны.

— Это в-вы мне н… н… н-нужны, — с некоторым высокомерием возразил длинный.

— Прекрасно. Все друг другу нужны, что может быть лучше? — усмехнулась Вера. — Пай, домой!

Для охранника худой до поджарости Валерий Яремчук выглядел не очень представительно. Он знал это. Знал и о своей повышенной эмоциональности, которая не приветствовалась коллегами по работе. Только упрямство и бульдожья хватка помогали ему удерживаться в профессии. Он когда-то отслужил в армии, женился, работал в милиции. Скоро понял, что жена-гуманитарий слишком умна для него. Вернее, ее друзья слишком умны, а может, много о себе воображают. Им не нравилось присутствие в компании милиционера… После двух-трёх ссор с женой Валерий из МВД все же ушел, подался в охранники. Сменил несколько агентств — среди своих он как раз выглядел интеллектуалом, что считалось излишним. Жена жаловалась: она зарабатывает мало, он — и того меньше. Они откладывали деньги, чтобы взять кредит и купить квартиру. Но при таких доходах копить им еще лет сто… А тут и дочь подрастает, и у нее свои запросы.

Но Валерий упрямо не хотел признавать, что жизнь не складывается. Значит, надо складывать получше. Не бывает нескладывающихся жизней. Просто надо внимательней складывать. И не промахиваться мимо нужной кнопки на калькуляторе. Может, он хотел получить другую сумму. Или слагаемых так много, что какое-то пропустил. Все бывает. Считай медленно, тщательно, останавливаясь на каждом слагаемом в порядке очереди. В данном случае от перемены мест слагаемых сумма очень даже может измениться.

И она действительно изменилась с появлением в его жизни Вадима Мартыновича. Бегун взял его в свой штат, а со временем, убедившись в надежности Яремчука, второго охранника уволил. Валерий был его водителем, порученцем, нянькой и аудиторией. Зарплата теперь устраивала даже ворчливую жену. А главное, Бегун обещал выхлопотать ему квартиру. У них, бывших партийцев-комсомольцев, а ныне банкиров-бизнесменов, это просто. Взаимозачеты называется.

А теперь хозяина нет. И он, Валерий, опять никому не нужен со своими проблемами. Но он этого так не оставит. Он отомстит за смерть Мартыновича. Найдет того, кто его погубил. Не случайно же он отравился. Валерий, крутясь в больнице, сумел выяснить результаты вскрытия. Понял, что никто землю рыть не будет. Вот почему для начала он стал следить за Елизаветой Романовой, заведующей отделением токсикологии. Она привела его к врачихе, которая приходила в палату незадолго до смерти хозяина. Надо объяснить им, что Мартынович никак не мог отравиться крысиным ядом, это чушь. Надо разведать, вдруг они что-нибудь знают, может, хозяин успел в палате нашептать. Хотя, что он им мог сказать такого, что было бы не известно Валерию?..

— Ну, садитесь, — кивнула Вера гостю на боковой диванчик. — Воды из холодильника? Чаю?

Тот отрицательно покачал головой, снял темные очки, присматриваясь. Она, конечно, старше, чем он вначале подумал, — лет тридцать, никак не двадцать пять. Что Вере Алексеевне Лученко уже под сорок, он, конечно, никогда бы не догадался. Ничего в ней нет особенного, из ряда вон выходящего. Разве что глаза, необычные какие-то, пронзительные. Ну, может, еще широкие прямые брови. Не выщипывает, как все… Густые волосы медово-каштанового оттенка. По темной шелковой волне пробегают маленькие золотистые искорки. Небольшие ухоженные руки создают впечатление хрупкости. Не худая, фигура женственная…

Яремчук прервал затянувшуюся паузу.

— В-вы зачем п-приходили в п… палату к шефу?

Вера подняла бровь.

— Так вот почему вы следили за Елизаветой! — насмешливо воскликнула она. — Чтобы узнать, зачем я приходила в палату. Очень мило! Теперь вы ответьте: что шеф успел вам рассказать про смерть на острове?

Телохранитель опешил и рассердился.

— А в-вам-то что? Успел, не у-у-успел… В-вы что, с-следователь?

Вера задумчиво покачала головой.

— Так, — произнесла она в пространство. — Диалога не получается. Я могла бы, конечно, вас выгнать, хоть вы мне и нужны. Потом бы сами вернулись, разузнав обо мне и наведя справки… Но ведь это потеря времени! — Она решительно встала.

Яремчук тоже поднялся и, повинуясь привычке, покачался с носков на пятку. Вера фыркнула.

— Да сядьте же! Моя квартира слишком мала для человека вашего роста. И вообще, зарубите на своем боксерском носу: мы союзники, а не враги. Вот вы хотите понять, что случилось с вашим шефом, уж не убили ли его часом. Может, и убийцу желаете найти? Так и я того же хочу. Чтобы мою подругу не обвиняли в халатности или в кое-чем похуже. Ясно?

Гость сел. Поиграл бугристыми мышцами на челюстях, сказал:

— Н-но…

— Ну да, ну да, — сказала Лученко, прищурившись. — Не доверяете женщинам. А мне некогда ждать, пока вы узнаете обо мне то, что вам надо… О! Придумала. Попробую вылечить вас от заикания.

— Что? — Валерий отодвинулся на самый край дивана. — Н-не надо… Не выношу л-лекарств.

— Да при чем тут лекарства! — с досадой сказала Лученко. — Я психотерапевт. Вы что, даже минимальных сведений обо мне не раздобыли? Чем же вы занимались все время после смерти хозяина?.. Ладно, молчите.

— Н-не надо… — протянул охранник смешным жалобным голосом.

— Боитесь?

Он насупился.

— Боитесь, знаю. Ничего. Каждый нормальный человек с подозрением относится к гипнозу. Вот усыпят меня, бедненького, и все карманы обчистят. Да? Или внушат гадость какую, воспользуются моей беспомощностью. Все эти Вольфы Мессинги, Чумаки, Кашпировские — шарлатаны. Так? Да не отвечайте вы, не тратьте сил! Что ж поделаешь, если человека требуется уговорить, заставить поверить во что-то не только для того, чтобы охмурить и «развести», — но и чтобы вылечить, развить, выучить!

Лученко всегда хорошо удавалось справляться с заиканием, этим функциональным расстройством нервной системы. Она бралась за лечение детей и взрослых даже в сложных случаях. Когда от таких пациентов отказывались ее коллеги по профессии, она все же бралась помочь им. Зато как приятно было потом слышать легкую речь без запинок, смотреть в благодарные глаза пациентов!

Она взяла стул, села напротив Валерия.

— Облокотитесь на подушку, — скомандовала она решительно. — Смотрите на меня.

Валерий отводил взгляд, ускользал, сопротивлялся.

Веру охватила мгновенная усталость. Она даже глаза прикрыла. А не пошли бы вы все со своими проблемами? Не хочешь — ну и заикайся дальше. Чего вмешиваться? И Лиза тоже… А если бы у Романовой не оказалось такой подруги, которая охотно сует нос не в свои дела? Вытаскивает за волосы провалившихся по самые уши в дерьмо… М-да, Верочка свет Алексевна. Тебе действительно необходим отпуск, с такими мыслями жить нельзя.

Она посмотрела сквозь полуприкрытые ресницы на сидящего перед ней мужчину. И увидела всю его жизнь, как в кино. Детство, юность. Игру в солдатиков и следопытов. Любовь к оружию. Три охотничьих инстинкта: охранять, следить и добывать. В наше время это означает — добывать информацию. Но взрослый сорокалетний мужик остался мальчишкой. Это написано на его лице крупными плакатными буквами. Мальчик потерял Взрослого, учителя-кормильца, командира-начальника. И первая его мысль — не как жить дальше, а как найти тех, кто командира погубил. И будешь тыкаться носом в закрытые двери, как собака без хозяина, провожать взглядом прохожих, суетиться, искать…

Жаль тебя, паренек. Просто жаль — и все. Без всяких высоких соображений о справедливости и милосердии. Ну и что такого? Жалость — это нормально. Естественное женское качество. Так почему я не могу быть самой собой? Даже если я знаю, куда ведет дорога, вымощенная добрыми намерениями. Знаю. Но если не буду вот так брать за шкирку и вытаскивать, спасать, лечить и помогать — перестану быть Верой Лученко. А кем-то другим становиться не собираюсь. От этих мыслей она почувствовала облегчение и даже прилив сил. Стало понятно: придется «показать фокус», достать кролика из шляпы психотерапевта, чтобы добиться доверия.