Лариса Светличная - Почти моё золото Страница 11

— Весь день я голодом, уморить хотите!

— Идите в комнату! — приказала соседка.

Дед ушел, и через минуту из комнаты послышался жалостливый вопль:

— Люди добрые, бросьте хлебушка! Мне уже две недели кушать не дают! Помру скоро от голода!

Дедуля как обычно пугал людей у открытого окна. Соседка кинула на дверь тяжелый взгляд, в котором читалось, что если такой светлый день наступит, и любимый дедушка, наконец, помрет, то она от радости на поминках накормит всю улицу. Если соседняя улица придет, то и соседнюю накормит.

Что старый, что малый! Кроме моей кошки на голодного соседского деда был похож маленький сын моей однокурсницы Любани. Мы дружили, когда учились в университете, а сейчас редко встречаемся. Дома ее ребенок отказывался есть даже трюфели и икру, зато в гостях! Любаня рассказывала мне, что однажды она забежала после работы на минутку по важному делу к другой нашей однокурснице Вале. Любаня сделала только одну ошибку — взяла с собой пятилетнего сына. Пока Валя с Любаней разговаривали в коридоре, мальчик зашел на кухню, увидел на столе хлеб и стал его жевать. Женщины вспомнили про ребенка, заглянули на кухню, и у Любани чуть не случился удар, когда она увидела, что ее чадо с самым сиротским видом грызет корку хлеба. На безмолвный вопрос матери сынуля жалостливо произнес: «Мне бы хлебушка покушать…». Что сказала Валя? «Кушай, маленький, кушай, сколько хочешь!» Что сказала ему Любаня дома, лучше не повторять. Но сын всегда исхитрялся ставить ее в гостях в ужасное положение. Говорят же, что детей нельзя брать в магазин и в гости. Это золотое правило всех родителей.

— За что мне такое наказанье? — горько вздохнула соседка. — Дед совсем из ума выжил, а Господь его никак к себе не приберет. Сначала моя мать-покойница с дедом мучилась, а теперь вот мне достался.

— Судьба! — резонно заметила я. Что тут еще скажешь?

— Давай помянем твоего знакомого, пусть земля ему будет пухом. Как там его звать?

— Леонидом Борисовичем звали.

Соседка сегодня впервые услышала о профессоре Кросове, но, как всякий верующий человек, к поминкам относилась серьезно. Из недр шкафа была извлечена бутылка водки, и мне был налит граненый стакан.

— Ну, выпьем! — крякнула Ольга Тимофеевна и залпом выдула свою порцию.

Я, не подумав, последовала ее примеру.

И зря. Пить я не умею. У каждого человека есть своя норма: сколько ему в жизни положено выпить алкоголя. Мои предки выпили и свою норму и мою. Я непьющая, а мой двоюродный брат и в рот никакой алкоголь не берет. Спасибо предкам. Они вообще преуспели во всем, что касается выпивки, особенно прадед по материнской линии. Упился он как-то до зеленых чертей и проиграл жену в карты. Ладно бы только жену, это бы она пережила, но он еще и дом проиграл. Этого моя прабабка простить мужу никак не смогла, взяла топор, пришла в притон и разнесла там все в щепки. Здоровые мужики не смогли ее остановить. Решили, что разъяренная женщина с топором, это опасно. С тех пор пьяниц у нас в роду сразу поубавилось. Решительных женщин наоборот, стало больше.

Я тоже, как и брат не пью. Разве что иногда. Чувствую себя после любой выпивки плохо. Поэтому, выпив что-нибудь, крепче лимонада, я перестаю соображать и почти сразу засыпаю. Стакан для меня это десятилетняя норма. Я закусила водку пирожным и хлебнула чай. Закуски было маловато.

— Сколько же покойничку лет-то было? — поинтересовалась соседка.

Она выглядела трезвой, как стеклышко. Свою норму алкоголя она выпьет еще не скоро. А вот мне надо завязывать прямо сейчас.

— Шестьдесят семь, — еле ворочая языком, промямлила я.

— Молодой еще, — удивилась соседка. По сравнению с ее дедом конечно молодой. — Так чего же он помирать-то надумал?

— Он не собирался, его убили.

— Что же это в мире делается! Средь бела дня! Прямо на улице! Куда власть смотрит?

Ольга Тимофеевна принадлежала к числу тех избирателей, которые не стали бы голосовать даже за святого Петра, если бы тот вдруг спустился с небес и решил поучаствовать в выборах. Почему она решила, что убийство произошло на улице при попустительстве власти осталось неясным.

Я пьяно озиралась в поисках закуски, и ничего не находила. Люди, говорят, не только закусывают, но и занюхивают. Нюхать тоже нечего, в общем, пора домой, там хоть кошачий корм есть. По телевизору все еще вещали говорящие головы, и внимание соседки опять привлек Сыченюк.

— У этого Сыченюка дочка Марфа за иностранца замуж вышла! — проинформировала соседка.

Брак с иностранцем у Ольги Тимофеевны проходил по разряду смертных грехов. Она вообще заграницу очень не любила и считала, что там нормальные люди не живут. Все нормальные у нас, только с властью не везет. Народ пьет, власть ворует, иногда наоборот. К своей родине у соседки тоже было много претензий, которые она постоянно озвучивала.

Телевизор бодро заговорил об очередной реконструкции исторического центра Москвы. За невезучий центр в который раз дружно взялись Городской Начальник и Великий Архитектор, других дел у них обоих будто бы нет. У центра, я считаю, просто судьба такая печальная, все его сносят, начальники-то все одинаковые, а архитектора я бы уволила. По-моему, его еще из университета надо было за неуспеваемость отчислить. Услышав интересную новость про реконструкцию, и под влиянием алкоголя соседка решила выговориться всласть:

— В этом разнесчастном историческом центре уже и так сломали все, что ломалось, и сожгли все, что горело! Там такие деньги крутятся, что если надо будет стоянку для машин построить, или подземный торговый центр, то они и Кремль снесут, не заметят!

И мне и телевизору все это было неинтересно. Мне, потому что хотелось спать, а телевизору потому, что он сам любил говорить и не любил слушать. Потом соседка еще немного поругала белый свет, своего деда, городских начальников, настоящих и на всякий случай будущих, детей и мужа, опять деда, а затем проводила меня до дверей. К тому времени я уже почти спала.

Глава 4

По стеночке добравшись до своей квартиры, я попыталась найти диван, но натыкалась на различные предметы, и диван среди них почему-то не попадался, а на табуретке спать не получилось. Лампочка перегорела, и я в темноте не заметила, как наступила на спящую кошку, которая заорала и по привычке выпрыгнула с разбега в окно. Этот трюк мы с ней можем в цирке показывать. Кошка любит спать там, где на нее наступают. После нескольких томительных минут поиска мне все-таки удалось улечься на диван и даже укрыться одеялом. Почему-то диван оказался отодвинут от стены, или мне это показалось. Пить надо меньше, подумала я засыпая.

Утром я проснулась не только от головной боли, которую заслужила своим вчерашним неразумным поведением, но и потому, что Милка грызла мой нос и при этом громко мурчала. Она уже простила меня за то, что я ночью случайно отдавила ей хвост. Она у меня ласковая и не злопамятная.

— Милка, отвяжись! Как человека прошу!

Не тут-то было. На кошку напал приступ нежности. Она терла о мои плечи коготки и нежно покусывала подбородок. Кажется, я догадываюсь, отчего у нее такое хорошее настроение. Я приподняла голову — так и есть! На моем одеяле лежали три дохлые мыши. Я застонала. Кроме этих мелких неприятностей у меня ну просто ужасно болела голова. Пить надо не просто меньше, а значительно меньше. Все, трезвость — норма жизни. Это теперь мой главный жизненный принцип. И только после него идет принцип — порядочные девушки не бегают за мужчинами и за автобусами, и то и другое бесперспективно. И на третьем месте — не спорь с начальником, тебе же будет хуже.

— Милка, ну сколько раз тебе можно повторять, что я не ем мышей!

Милка, не мигая, смотрела мне в глаза: «Кушай, хозяйка, не стесняйся!».

— За что мне такое наказанье?! — взвыла я. — Некоторым счастливым женщинам любимые мужчины утром кофе в постель подают, а мне кошка дохлых мышей таскает!

Кошка опять толкнула меня лапой и ласково цапнула зубками за нос: «Ты меня не кормишь, а я о тебе забочусь, видишь — вкуснятину на завтрак принесла, всю ночь в подвале ловила, хоть ты и наступила мне на хвост. Многие хозяйки, у которых нет кошек, тебе позавидуют!».

Да уж, умрут от зависти. Когда полгода назад кошка приволокла мне первого мыша, я очень испугалась, наорала на кошку и выбросила мыша. Но Милка решила выработать у меня условный рефлекс, и ей это удалось не хуже чем физиологу Павлову. Только Милка вместо Павловских собак тренировалась на хозяйке. Она таскала в дом мышей каждый день, иногда дохлых, иногда полупридушенных, и тогда они оживали и начинали бегать по квартире, шуршать и грызть все съедобное и несъедобное. Милка их снова душила и отдавала мне. С тех пор я к мышам привыкла, и бояться перестала. Могу попасть в мышь тапком с тридцати метров — как спецназовец ножом в оконную раму.