Фредерик Дар - С моей-то рожей Страница 11

Вечером за ужином я вручил написанное Фернану так, словно это был подарок к празднику. Он принялся читать, налегая при этом на закуски. Закончив чтение, он степенным жестом законного собственника отправил листки со статьей себе в карман. Через несколько минут он пойдет в кабинет и перепишет своим мелким, нервным почерком мое творение, после чего статья окончательно и бесповоротно станет его собственностью.

– Знаете, Руа, – проговорил Медина, вытирая губы салфеткой, – было бы действительно жаль, если бы вы перестали писать. Очень трудно будет найти вам замену. Люди вашего таланта на дороге не валяются.

Самым удивительным было то, что он говорил искренне.

Приступив к антрекоту, Медина продолжил:

– Я в восхищении от вашей идеи представить статью в форме письма к комиссару полиции. Подобные оригинальные находки свойственны только вам!

– Спасибо... В свою очередь я тоже хочу сделать вам комплимент, Медина!

– Слушаю вас!

– Я просто в восхищении от вашего присутствия духа, от вашей отваги.

– Что вы имеете в виду?

– Вы строите свою карьеру на песке. Я отношусь к группе риска, к тому же гораздо старше вас. По не зависящим от меня причинам наше сотрудничество может прекратиться в любой момент. Что вы будете тогда делать?

Фернан хрустнул пальцами.

– Жеф, я вовсе не собираюсь становиться известным писателем. Я мечтаю лишь преуспеть в издательском деле. Достичь подобной цели значительно легче, если иметь за плечами репутацию мастера пера. Как только я получу место главного редактора, необходимость писать самому отпадет. Я буду учить писательскому ремеслу своих подчиненных и править их рукописи.

Судя по всему, он ясно представлял свой жизненный путь и собирался во что бы то ни стало добиться осуществления поставленных задач.

– Я уже получил массу предложений от других газет, – продолжил Фернан, – но решил не торопиться. В нужный момент я буду иметь все основания потребовать то, что мне причитается. Я легко смогу это сделать еще и потому, что наш теперешний главный редактор тяжело болен. У меня есть достаточно причин надеяться, что у него рак.

– Как же ты низок, Фернан! – побледнев, вымолвила Эмма и поднялась из-за стола. Она, как автомат, прошагала к выходу, не удостоив нас взглядом. Медина оставил реплику жены без внимания. Пожав плечами, он вновь принялся за еду.

– Моя жена слишком впечатлительна, – не переставая жевать, произнес он со вздохом.

– Мало кому из женщин нравятся циники и грубияны, – заметил я.

Медина вытер губы и отложил в сторону салфетку.

– Ну хватит об этом, Руа! Иначе наше совместно проживание слишком осложнится.

С этими словами он вышел из-за стола и направился писать "свою" статью.

7

Я уже не спал, но и еще не проснулся окончательно. Нежась в сладкой полудреме, я пытался соединить воедино обрывки мыслей о моей теперешней жизни. Мне было хорошо в этом доме. Я вел вполне устраивающее меня растительное существование. В конце концов, какое мне дело до морального облика Медины? До тех пор, пока я буду писать, он меня не выдаст и не откажет в убежище, ведь он заинтересован в моей безопасности. Одна статья в день – не слишком высокая плата за его услуги. Ярость, которую я испытывал в последние дни, по зрелом размышлении показалась мне теперь весьма нелепой. Следовало посмотреть на ситуацию под другим углом зрения и воспринимать себя не как жертву обмана Медины, а, скорее, как его постояльца, оплачивающего предъявляемые счета натурой в виде пятидесяти строк в день. Дешевка, если быть до конца честным.

Мои вяло текущие мысли оборвал страшный крик, от которого кровь в жилах похолодела. Кричала Эмма, в этом не могло быть никаких сомнений. Я вскочил с кровати и, как был, в пижаме, вылетел в коридор.

Эмма стояла по другую сторону лестницы в дверном проеме ванной комнаты. На ее лице был написан ужас.

– Что случилось, Эмма?

Она не ответила. Я подбежал к ней и ахнул. Глазам предстало ужасающее зрелище, которое я никак не рассчитывал увидеть: Медина без признаков жизни лежал в ванне. Вода была красной от крови. На абсолютно белом лице выделялись посиневшие губы. Преодолевая отвращение, я дотронулся до его лица. Оно было еще теплым. Сквозь обагренную кровью воду я заметил изрезанные запястья. На дне ванны валялась раскрытая бритва... Кровь продолжала тонким ручейком струиться из вскрытых вен.

Эмма по-прежнему не двигалась с места.

– Уходите, – посоветовал я, – спускайтесь вниз.

Сам я тоже поспешил выйти из ванной и закрыть за собой дверь. Все увиденное мне казалось нереальным, словно плохо сделанный фильм ужасов. Самоубийство! Этого я меньше всего мог ожидать от Медины. Слишком мало подобное деяние соответствовало сущности этого заносчивого труса!

– Как это случилось? – спросил я Эмму.

После того как дверь в ванную комнату захлопнулась, женщина, наконец, вернулась к жизни. Обескураженно покачав головой, она неуверенно промолвила:

– Он поздно проснулся и, против обыкновения, попросил приготовить ему кофе, а сам отправился принимать душ. Когда кофе был готов, я позвала его завтракать, но ответа не последовало, и я...

Эмма затрясла головой, словно пыталась прогнать кошмар. Чудовищная картина продолжала стоять у меня перед глазами, несмотря на закрытую дверь ванной комнаты: сизый труп Медины, его перекошенное лицо, струящаяся из вскрытых вен кровь.

– В это утро он не показался вам странным?

– Вовсе нет. Принимая душ, он даже насвистывал что-то как ни в чем не бывало.

– Что же, черт возьми, взбрело ему в голову? Люди его пошиба не кончают жизнь самоубийством, тем более таким ужасным способом...

Эмма неожиданно вцепилась в мою руку. Ее лицо, которое постепенно обрело живые краски, стало серьезным. Она пристально посмотрела на меня.

– Жеф!

– Да?

– Поклянитесь, что это не вы...

Мне показалось, что я рухнул с небес на землю. Как она могла подумать, что я способен на такое?! Подобное предположение было еще более абсурдным, чем самоубийство Фернана.

– Ты сошла с ума! Ну сама подумай, разве я смог бы с ним справиться, не наделав шума, не оставив следов?

– Да, разумеется, простите меня, но я совсем потеряла голову от ужаса. Он так любил жизнь и шел по ней, не спотыкаясь...

Некоторое время она хранила молчание. В ее глазах не было ни тени печали, лишь страх и смятение.

– Что же теперь делать, Жеф?

– Прежде всего, нужно предупредить полицию.

– Но...

Она испуганно замахала руками.

– В чем дело, Эмма?

– Это невозможно, Жеф. Они будут вас допрашивать, узнают вас... Кто знает, может быть, они заподозрят вас в убийстве. Мне же пришла в голову эта чудовищная мысль!

Дело принимало неприятный оборот. Я не мог отмахнуться от ее доводов и плохо себе представлял, как найти выход из тупика.

– Вы должны немедленно уехать! – решительно заявила Эмма.

– Возможно, вы правы.

– Ваши документы в порядке?

– Кажется, да.

Я был искренне тронут, что в подобный момент ее прежде всего волновало моя безопасность.

– Эмма, тебя огорчила смерть Фернана?

– Нет, – ни минуты не колеблясь, заявила она.

Казалось, женщину даже удивил мой вопрос.

– Я слишком ненавидела его. Что чудовищно, но зачем лгать?

Вдруг она подскочила.

– Жеф! Идите со мной! У меня появилась идея!

Я последовал за ней, не слишком понимая, куда она меня ведет. На душе было тоскливо. Мы оказались одни в огромном доме. Наедине со странной смертью. Дом выглядел абсолютно пустым и просторным, как церковь. В нем царствовало безмолвие гробницы, и сам он напоминал могилу.

Мы дошли до кабинета Медины. Я полагал, что Эмма хочет позвонить в полицию, но она вдруг принялась рыться в бумагах, лежавших на письменном столе.

– Слава Богу, нашла! – внезапно воскликнула она, держа в руках два листа бумаги, исписанные мелким почерком Медины. Женщина принялась судорожно читать. Я в полном недоумении ждал объяснений.

– Отлично! – наконец произнесла Эмма, протягивая мне листки. Прочитав первые строчки, я все понял.

"Господин комиссар..." Это была моя статья, которую Медина успел переписать накануне. В ней подтверждалось намерение человека положить конец своим дням, потому что современное общество вызывает у него отвращение. При желании эти листки вполне могли сойти за предсмертное послание отчаявшегося человека, который намеревается свести счеты с жизнью.

Я восхитился присутствием духа Эммы. То, что она в столь сложный момент вспомнила о статье и сообразила, как извлечь из нее пользу, ставило ее в разряд самых здравомыслящих женщин из всех, кого я когда-либо знал. В свои неполные двадцать лет, имея лишь опыт безрадостного замужества, Эмма тем не менее вела себя как женщина, многое повидавшая на своем веку.

– Ты необыкновенная, – пробормотал я.