Анатолий Галкин - Ставка на удачу Страница 11

– Готово, дед! На обложку не обещаю, но постараюсь, чтоб крупным планом.

– Постарайся, дорогой. А теперь слушай! Работают они ни шатко и ни валко. Если точно сказать – вообще не работают! Через день забегут три парня, заведут мотор и давай бульдозер по площадке гонять. Или единственную сваю три часа забивают.

– Зачем?

– Для показухи! Это, друг, изображение бурной деятельности. Шум и грохот! Пусть народ в округе думает, что стройка кипит, но меня-то не проведешь. У меня не только ум, но и интуиция.

Чем ближе подходила Татьяна к дому на Болотной улице, тем страшнее ей становилось. Как будто она была не в знакомом Рощинске, а в глухом лесу, где волки воют и филины ухают.

Перед подъездом Рузова остановилась, глубоко вдохнула и вошла.

Спустившись на несколько ступенек, она увидела, что дверь в полуподвал открыта.

Это была типичная мастерская заваленная картинами, мольбертами, палитрами с засохшей краской и прочими атрибутами живописцев.

В углу у окна стоял у холста художник с усами, как у Дали. Зарубин сразу заметил Татьяну, мельком глянул на нее и продолжал творить! Он мурлыкал какую-то песенку, не отвлекаясь от работы. А зачем суетиться? Ну, пришла очередная натурщица.

Пусть раздевается и подождет.

Много их здесь ходит!

Но Татьяну это как-то обидело. Она вспомнила уроки журналистики и попыталась сразу взять быка за рога.

– Так! Если не ошибаюсь, вы художник Тимофей Зарубин.

– Он самый, но я что-то не понял! Вы кто?

– Не надо так волноваться. Я не из налоговой инспекции. Но вам от этого не лучше. По заданию своей редакции я веду расследование.

– По какому поводу?

– По поводу фальшивых картин.

– Каких именно?

– Фальшивых! Это значит поддельных и липовых… Вы были на выставке «Нашего дома»?

– Был.

– Вы видели там «Даму с попугаем»?

– Видел.

– Очень хорошо! Только не говорите мне, Зарубин, что это подлинный Брюллов. Это липа! Вы согласны?

– Согласен! Вернее, у меня тоже закрались сомнения. Только неудобно как-то стоя разговаривать. Вы садитесь вот сюда, в кресло.

Татьяна чувствовала, что Зарубин не просто разволновался – он испугался!

Художник стал галантным. Он усадил Рузову в массивное деревянное кресло, стоявшее в центре мастерской.

Сам Зарубин зашел сзади и прихватил в правую руку массивную бутылку. При этом он продолжал общаться, говоря шепотом, как заговорщик.

– С вас надо картины писать. Вы такая красивая. А откуда вы узнали про Брюллова?

– Пока это мои догадки. Это – журналистская интуиция. Я недавно начала писать статью.

– Будут и доказательства! У меня с собой есть проба краски и холста картины. Надо провести анализ. Ведь можно определить возраст этого «Брюллова»?

– Конечно, можно. А кто-нибудь еще об этом знает?

– Пока нет! Это будет, Тимофей Ильич, наша с вами тайна, расскажите, как специалист – кто мог нарисовать эту мазню. Я думаю, что эту вещь писал ремесленник! Мошенник от живописи.

Тимофей давно знал, что художника обидеть может каждый. Но до сих пор его картины никто так не унижал!

На последних, очень обидных для себя фразах Зарубин не удержался. Он взмахнул бутылкой и опустил ее на голову настырной Татьяны Рузовой.

Стругов знал, что его будущая теща не сахар! Он знал, что Роза Степановна очень крепкий орешек.

Но Андрей наивно надеялся, что забота о жизни дочери превзойдет всё.

Почти полчаса он рассказывал, что фирма «Наш дом» это почти бандитская контора. А Таня, имея пробы липового Брюллова, может влезть в самое пекло.

– Вы понимаете, Роза Степановна, что там огромные деньги крутятся. Миллионы долларов! И там везде криминал!

– Я понимаю.

– Эти люди за такие деньги любого зароют.

– Вы правы, Андрей.

– Да, но Танюша со своим наскоком сразу дров наломает.

– Не надо сгущать краски! Журналистика – всегда была опасной профессией.

– Именно – опасной! Вот и не надо дочку в самое пекло посылать. С ней может случиться что угодно. Куда она пошла?

– Откуда я знаю, куда! Кажется, Таня пошла к моему знакомому.

– К кому?

– К одному художнику-реставратору. Это очень приличный человек. Благородный и смелый.

– Его фамилия? Адрес? Телефон?

– Не скажу!

– Жаль! Вот вы здесь, Роза Степановна, в мягком кресле сидите, а Танюшу, возможно, в этот момент убивают!

– Ладно, записывайте адрес, его зовут Тимофей Зарубин. У него усы, как у Сальвадора Дали.

Когда Андрей убежал, Роза Степановна так и осталась сидеть в мягком кресле. На ее лице возникла масса эмоций – от гнева до сожаления.

С одной стороны – это хорошо, что Андрей любит Таню. Но нельзя же так резко разговаривать с будущей тещей!

Хотя, с другой стороны – Стругов в чем-то прав. Тимофей Зарубин приятный мужчина, но авантюрист. Он мог во что угодно вляпаться.

А вдруг Татьяну и на самом деле сейчас убивают?!

Таня была пока жива…

Она открыла глаза и начала смутно вспоминать всё, что случилось.

Потом она увидела, что сидит привязанная к деревянному креслу с подлокотниками. И какой-то мужчина с усами, как у художника Дали, испуганно суетится, бегая вокруг.

Рузова начала приходить в себя. Она поняла, что находится в мастерской, а этого нахального мужчину зовут, кажется, Тимофей Ильич.

Но он не виноват – она сама к нему пришла…

Живописец, наконец, подумал и успокоился. Зарубин сообразил, что надо, прежде всего, найти пробы краски и холста. Он уже осмотрел и ощупал сумочку. Там было редакционное удостоверение «Зубра» и стандартный набор женских мелочей.

Вывод один – важную улику девушка спрятала на себе. Или в карманах, или в каком-то укромном месте.

Художник считал себя демократом и либералом. Он презирал пытки, допросы и обыски.

Он был благородный человек! Одно дело, если бутылкой по голове, а другое – лезть девушке за пазуху.

Всё так, но тут как раз особый случай! Придется поступиться принципами джентльмена…

Татьяна ощутила, как он приблизился и начал своими грязными лапами обыскивать ее. Он ощупывал шею, плечи, грудь.

Внутренне она негодовала, но кричать не могла. Этот гад наклеил ей пластырь на губы.

И дергаться Таня не могла – тело было плотно прижато веревками к креслу.

А Зарубин вошел во вкус.

Все его принципы остались в прошлом. Ему вдруг понравилось иметь полную власть над другим человеком.

Зарубин приступил к обыску в зоне «ниже пояса». Но на столе зазвонил мобильник, и художнику пришлось отвлечься от приятного занятия.

Татьяна по первым фразам поняла, что пока она была в отключке, Тимофей Ильич уже сообщил кому-то о ее визите. А теперь он отчитывался о своих действиях.

– Алло! Пока все чисто! Обыскал я ее – никаких документов не нашел. Точно! Она журналистка из «Зубра». И она клянется, что никто не знает о ее подозрениях.

На последней фразе художник внимательно посмотрел на пленницу, и Таня утвердительно замотала головой: «Да, об этом никто не знает».

По простоте душевной она не поняла, что подписала себе смертный приговор. Если нет других свидетелей, то ее можно спокойно убрать. Как говорят – баба с возу, и концы в воду!

А Зарубин продолжал свой отчет.

– Я уверен, что про Брюллова она сама додумалась. Кроме нее – никто ничего не знает! Но хорошо бы мне аванс в счет тех денег. Понял! Жду вас! Нет, «жучков» я пока на ней не искал. Сейчас проверю и перезвоню…

Зарубин продолжил личный досмотр. И при этом он периодически обращался к Татьяне с шутками в стиле «черного юмора».

– Вот я с детства все не мог понять – или есть жизнь на том свете, или нет! А тебе можно позавидовать – скоро ты об этом узнаешь. Это, если она есть, то узнаешь! А на «нет» и суда нет.

От страха Таня возмутилась и как могла начала протестовать. Она старалась дергаться и подпрыгивать вместе с креслом.

Но художника это только веселило.

– Не надо так волноваться, девочка! Это вредно для здоровья. И не надо так меня стесняться. Я же художник. Считай, что ты моя натурщица! Позируешь в последний раз…

Синий «Рено» Стругова мчался по улицам города, разгоняя встречные автомобили и редких прохожих.

Непонятно почему, но Андрей был очень взволнован. Интуиция подсказывала ему, что надо спешить. И он пытался на ходу развернуть схему и найти Болотную улицу, где жил художник Тимофей Зарубин.

Конечно, Рощинск – это не Москва!

Ни и здесь были своя дорожная полиция и свои патрульные машины.

Мимо одного из постов ГАИ «Рено» промчалось почти со скоростью звука. За ним погнались, но его спасло полное незнание города.