Оксана Обухова - Мисс Марпл из коммуналки Страница 11

И он прошел мимо. Мимо сгорбленной фигуры в выцветшем плаще, мимо разухабистой шапки с задиристым помпоном и стоптанных сапог, в которых ноги болтались, как карандаш в стеклянной банке…

Какое унижение!

И спрятаться негде. Пустырь, четыре гаража.

Когда Надежда показала знак – уйди! – у Софьи чуть не выскочило сердце. Подпрыгнуло, зацепилось за помпон и мягким шариком скатилось внутрь. Затрепетало.

Но ослушаться озабоченной чем-то Нади Софа не посмела. У той был такой сосредоточенно-деловой вид, она занималась делом, а не просто по улице гуляла…

И Софа пошла за гаражи. И столкнулась с Володей…

И он узнал – мгновенно. Тогда даже мысль появилась: опохмелился и стал зорче?

Схватил за руку, поволок к друзьям с лиловыми лицами и не задумался спросить: «Как дела, Софьюшка? Почему так странно выглядишь?»

Он принял ее маскарад за обычай. Решил, что старая любовь уподобилась ему и теперь всегда такая: в безумной шапке, скрипучих сапогах и пальто, пропахшем нафталином…

Неповторимое фиаско!

Два немытых тела стиснули с обеих сторон, в скукоженные пальцы вставили гадкий стакан с какой-то липкой дрянью и… «Хризантемы»… Обдающие запахом перегара в лицо…

А ведь когда-то…

«К чему, зачем будить воспоминанья? Их удалось мне в сердце заглушить… Поймите, что любовные страданья легко простить, но нелегко – забыть…» Эх, Владимир Алексеевич, Владимир Алексеевич, Козин, божественный… За что так поступили с тобой люди? Не простить гению слабость и увлечения!..

Жестокий век, жестокие сердца…

Софья Тихоновна вздохнула и легла на бок.

Не понимает она нынешних времен… Не понимает, отказывается понимать. Сейчас все иначе. Прощается многое и даже невозможное…

Молодежь другая, в библиотеках только фантастику и детективы разыскивает, если ты не студент и не школьник, девушки берут романы и глянцевые журналы про кино-звездную жизнь…

Не понимаю – куда все делось?!

А у Надежды – просто.

– Ничего, Софа, не изменилось. Девки пляшут, парни смотрят.

– Нет, Надя, нет! Они – другие! Зашоренные, злые…

– Ничего они не другие, – не соглашалась соседка. – Ты по своей библиотеке судишь, а приди на танцы – все то же. Хороводы под другую музыку водят, а так – все то же. Девки пляшут, парни смотрят. Целуются, да после плачут…

– Это физиология, – отвечала Софья, – она неизменна. А я о душе говорю! Душа не успевает расправиться, ее пускают в путь на неокрепших крыльях! А так – до солнца не взлететь!

– Кому надо, – говорила Надя, – тот и сейчас до солнца взлетит.

«Метафоры, метафоры… Наденька мыслит иными, здравыми категориями, и, пожалуй… права она. Не я. Это мы меняемся, становимся требовательными, поскольку времени у нас – мало. Жаль его на пустяки разменивать…»

А зря, пожалуй. Девки пляшут, парни смотрят – и так до скончания веков, так было и так будет, все неизменно в лучшем из миров…

Алеша Бубенцов понуро плелся через двор. Сзади бухали кирзовые сапоги дворника Талгата.

Оба чувствовали себя виноватыми. Ходили парни вдвоем на могилку Геркулеса, но в разворошенной ямке никаких следов почившего кота не обнаружили – только обрывки полиэтилена и многочисленные следы когтистых собачьих лап.

Разрыли Геркулеса. Вновь эксгумировали, теперь для целей собачьего пропитания.

Вот неудача-то! Алеша и Талгат весь скверик и близлежащий пустырь обшарили – ни одного клочка меха, ни одного кусочка праха!

– Алешка, – бормотал сзади Талгат, – а я ведь глубоко копал. Ты ямку видел – большая…

Во время розысков праха дворник вспомнил, как называл всю жизнь участкового лейтенанта Алешкой и извинялся по-панибратски.

– Да ладно, Талгат, проехали…

Мужики сели на лавку перед подъездом, Алеша достал пачку LM, переломил крышечку и протянул сигареты дворнику.

– Дак не курю я, – вздохнул тот.

– А…

Неудача с кошачьим трупом уничтожила хорошее настроение, повергла навзничь. Два часа назад непосредственный начальник Алексея капитан Муровцев хвалил при всех лейтенанта Бубенцова.

Четыре «висяка» списали одним махом! И виновник всех бед скончался, дело закрыли без лишней писанины, волокиты. Кэп Муровцев добродушно щурился и намекал: пора взрослеть, Алексей, пора «старшим» становиться.

Кавказцев, что наняли гараж под склад, нашли довольно быстро. У Смирнова номер их сотового телефона оказался. Те разводили руками, мол, знать не знали, что грузчики канистру с техническим спиртом куда-то уволокли. Инвалида на костылях, что в соседнем гараже копошился… да, видели. Но заподозрить, что к нему быстренько перебросили канистру… увольте, не видали.

Через полчаса растревоженные кавказские гости приволокли в отделение милиции три банки половой краски – у вас, уважаемые, полы совсем облупились, примите, не побрезгуйте, – начальник хозчасти, разумеется, не побрезговал, и тему посчитали свернутой.

Алеша ходил гоголем примерно до половины седьмого.

Потом наведался к Геркулесовой могилке и гоголевское настроение растерял. Сидел на лавочке с Талгатом и мысленно ругал себя последними словами.

Вот дуролом! Правильно баба Надя говорила: лентяй и голубь! Только бы порхать бездумно да пожилых людей обманывать!

Что стоило оставить Геркулеса хотя бы в морге у экспертов?!

Сейчас бы просто поехал в ветеринарный институт (ведь уже и по телефону договорился!), сдал бы им труп кота на экспертизу – и сват министру, кум королю. Получите, Надежда Прохоровна, документы на вашего котика…

Н-да, классический облом организовался…

И мало того – баба Надя, божий одуванчик, нос утерла! Что стоило Алеше самому посидеть спокойненько да мозгами поворочать? Ведь знал же все. Все исходные данные, как и у бабы Нади, перед носом были! Шаповалов вечно отирался возле гаражей. Зубов еще недавно туда машину ставил. Малолетний Алеша даже сидел не раз в этом инвалидском «запорожце»! Сидел у дяди Пети на коленях и тихо гладил странную изогнутую педаль на руле, отполированную до блеска прикосновениями большого пальца. Все удивлялся: надо же, как тут разумно устроено – ноги в езде участия почти не принимают…

Что стоило ему подумать и свести воедино двоих людей у одной-единственной точки – у гаражей?!

А еще говорят, мозги от старости усыхают…

Не усыхают! Крепче становятся!

А у Алеши один кисель под фуражкой полощется…

Талгат вздохнул, похлопал участкового по плечу и потопал к своей подвальной каморке, где Алия, наверное, уже плов приготовила. Или мантов навертела…

Алеша поднял голову вверх и посмотрел на темное кухонное окно сороковой квартиры.

Ну кто мог заподозрить в гражданке Губкиной такие следственные таланты?! Меньше чем за сутки связала – как носок, право слово! – все концы воедино и вывела на канистру. Расколола пышнотелую Татьяну и приволокла вместе с бутылкой в опорный пункт, пред его, Алеши, светлые очи…

А ведь на следствии молчала сирота, как зомби. Глазищами стальными хлопала и твердила: ни сном ни духом, где папа водку взял.

И про гараж ни гугу.

Темнила!! Влепить бы ей за противодействие да сокрытие… Сколько нервов начальники истрепали…

Алеша зашвырнул окурок в урну, почесал в затылке, сдвинув фуражку, и решил: не пойду. Не пойду сегодня виниться. Завтра загляну в книжный магазин, куплю Агату Кристи (детектив про мисс Марпл) и презентую бабе Наде.

У нас, конечно, не Сент-Мери-Мид, но участок тоже занимательный. И таланты повсеместно встречаются. Баба Надя свой околоток не хуже английской мисс знает, так что аналогия с книжкой будет уместна…

Надежда Прохоровна Губкина не знала, какие хвалебные мысли рождала в лейтенантской голове. Своих забот хватало. С коробкой длинного, похожего на расцветшее бревно торта «Сказка» она спешила к дому и на ходу изобретала достойные провокационные уловки, способные выманить Софью Тихоновну из затворничества и прекратить наконец (!) пытку романсами.

В пакете, что несла она в другой руке, пованивал кусочек французского сыра, ароматно пах пучок бананов и тряслась бутылка мадеры.

Наверное, приступ закрытой двери лучше начать словами:

– Ой, Софа, посмотри, какой я сыр купила! Тот иль не тот? Я вечно названия путаю…

На помощь в исследовании покупок Софья Тихоновна обычно отзывалась. Не бывала такого, чтоб не ёкнула добрая душа…

А Софья Тихоновна уже сидела в кресле. Заставила себя встать, когда ноги озябли и появились мысли о Геркулесе.

Пугливые мысли. Софье казалось, что о коте она тоскует больше, чем о сестре.

Не прыгнет котик ей на колени, не свернется клубком, согревая… Не запоет кошачьи песни…

Нет! Встань, Софья! Грех горевать о полосатом друге, когда Клавдии больше нет!

Софья Тихоновна села в кресло, поставила на подлокотник шкатулку, ту, что мама успела выбросить из окна пылающего дома, и погрузила, перебирая, пальцы в прошлое.