Дмитрий Сафонов - Энские истории Страница 11

Я очнулся от того, что кто-то закричал.

Отдышался, вытер пот со лба. Охлопал карманы в поисках сигарет и тут же сам на себя злобно выругался: времени и так нет, а я думаю о какой-то ерунде.

Часы показывали без пяти двенадцать. Я обернулся. На заднем сиденьи сидел белокурый кудрявый мальчик и улыбался:

– Ты отвезешь меня к отцу?

Я замялся в нерешительности:

– Да… То есть… Я хочу сказать… Я и есть – твой отец.

Он звонко рассмеялся:

– Ха-ха-ха! Ты врешь! Я знаю, что ты врешь!

Я вдруг сильно обрадовался от того, что моя бездарная, неуклюжая ложь оказалась ненужной. Я даже вздохнул облегченно:

– Конечно, вру. Это я так… Пошутил. Но обещаю, что мы найдем твоего отца. А если я чего обещаю – то обязательно делаю. Понял?

– Ага! – от нетерпения он подпрыгнул на месте.

– Ну тогда – поехали! – я завел машину и вырулил на шоссе. Выкрутил руль влево и дал газу до упора. Из-под задних колес вырвались фонтанчики щебня; маленькие камешки забарабанили в днище; над обочиной поднялись белые столбы придорожной пыли.

– А-а-а! – заорал мне на ухо сорванец и снова залился счастливым смехом.

Издалека послышался надсадный гул мощных моторов, рассерженное шуршание шин по пересохшему асфальту и обрывки веселой мелодии, разбросанные ветром как попало, безо всякого порядка. Навстречу нам, плавно покачиваясь, неспешно катились разноцветные фургоны передвижного цирка шапито. Они ехали в город, а мы – прочь от него…

Можете смело входить в подъезд – там лежит только мой окоченевший труп, а сам я далеко, ох, как далеко!; серая лента дороги медленно наплывает и, раскрученная колесами, стремительно убегает вдаль, куда-то за спину, а мы все едем и едем, и никак не можем остановиться; мы веселы и счастливы – я и кудрявый белобрысый мальчишка, чье хрупкое тело наспех закидано сухими трескучими ветками в безымянном лесном овраге…

Видно, не было для нас другого расклада…

Человек с крылышками на плечах

Смешно… Право же, смешно! Вы представляете, что он мне сказал! Он сказал… Он сказал: "Все могло бы сложиться совсем иначе, мой мальчик…" Ха! Иначе! Если бы я знал заранее! Нет, хорошо, конечно, иметь ангажемент в Лас-Вегасе и носить маленькие крылышки на плечах, но если бы я знал заранее, какую цену придется за это заплатить!

Впрочем, ладно. Обо всем по порядку. Только сначала выпью – чтобы немного успокоиться.

Ну вот, теперь можно начинать.

История эта приключилась не так давно – прошлым летом. Мы переезжали в Энск – впереди была неделя гастролей в маленьком, пыльном, Богом забытом городишке.

Васильич – иллюзионист, шпрехшталмейстер и директор труппы в одном лице – считал, что дольше недели задерживаться в Энске не стоит: какие летом сборы? Так, одни слезы – на еду бы заработать. И он был, как всегда, прав. Да и программа, говоря откровенно, ничем особенным не блистала: никаких рекордных трюков, никаких новых номеров. С такой программой только по глубинке и чесать. Ну так ведь Энск – город-то не столичный.

Ребята в труппе подобрались хорошие, душевные. Но, положа руку на сердце, артисты – никудышные. Не тот уровень. Давно уже пора в утиль с их устаревшими номерами. Вы, конечно, спросите: "А сам-то ты как туда попал?" Отвечу: "Случайно". То есть, не совсем чтобы случайно – тройное сальто я тогда еще не делал. Не мог. А таких, которые двойное крутят – хоть пруд пруди.

Ха! Может быть, вы еще не поняли, о чем идет речь? Ну что ж, тогда объясню.

Я – воздушный гимнаст. Видели, наверное, такой номер: над манежем натянута сетка, а под куполом качаются на трапециях бесстрашные парни. Самый большой и сильный болтается вниз головой и всех ловит – это ловетор. А тот, что поменьше – летает туда-сюда, да еще и крутиться в полете успевает. Так вот я – тот, что поменьше. Центральное лицо в аттракционе. Ловетора можно найти другого, а вы попробуйте найти хорошего летающего!

Высшим достижением на сегодняшний день считается тройное сальто. Во всем мире гимнастов, которые умеют его делать, можно по пальцам пересчитать. На самым первым был Майкл Йорк: поэтому у него на обоих плечах – татуировка с изображением маленьких таких крылышек, наподобие ангельских. Майкл и сейчас выступает – в одном из казино в Лас-Вегасе. Он летает чисто – приходит прямехонько "руки в руки". А вот "Кабаретос", например, тоже делают три оборота, но там ловетор сначала ловит гимнастку за плечи, а уж потом перехватывает обычным хватом, за запястья.

А я вот что-то никак не мог приспособиться – то раньше времени "раскрывался", то позже. Ну, и промахивался мимо партнера. Но лучше уж совсем мимо пройти, чем одной рукой зацепиться: развернет, тогда попадешь не в середину сетки, а на край. А с края – выбросит вбок, и перевернуться не успеешь, до манежа-то – два с половиной метра. Тут вся надежда – на шпрехшталмейстера да на униформу; может, спину кто подставит, спассирует тебя, чтобы "раскрытым" не упал, а не то – прощай, позвоночник! Здравствуй, инвалидная коляска!

Конечно, там, наверху, об этом не думаешь. Думаешь о программе, да о том, чтобы кураж не упустить.

За час до представления разомнешь все косточки, загримируешься и ждешь, к телу прислушиваешься – каждой мышцей играешь.

Ведь обычно как? Артист должен быть готов к выступлению за два номера: не дай Бог, если по ходу что случится – придется выходить на манеж раньше. Паузу-то коверный заполнит; а публика – номера ждет.

С нами – другое дело. Наше выступление – после антракта, во втором отделении. Надо сетку натянуть, проверить все трапеции, штамберты, растяжки; свет приглушить, чтобы не слепил, не сбивал с толку. И все это – за пятнадцать минут, пока зрители на площадке перед шапито фотографируются в обнимку с шимпанзе да сахарную вату кушают.

Так что мы всегда в свою очередь выходим. Ну, тут, конечно, марш. Фанфары, музыка! А мы тем временем карабкаемся по веревочным лестницам на самый верх и оттуда приветствуем публику. Ловетор начинает раскачиваться на своем штамберте, а я – держусь одной рукой за трос растяжки, другой – за трапецию; подгадываю момент, чтобы попасть в унисон. И вдруг – срываюсь со своей приступочки и несусь вниз! Затем – вверх! Затем снова – вниз-вверх, вниз-вверх, и на излете – подаю тело вперед, отпускаю трапецию, и давай крутить! Сначала – простые трюки. Сальто, потом сальто с пируэтом, с двумя пируэтами, и так далее.

Короче, по нарастающей. А завершает выступление – под барабанную дробь, все как положено! – двойное сальто с двумя пируэтами.

А тройное – ну не мог я сделать! Не получалось!

А как хотелось! Я потерял покой, тренировался сутками напролет – и все впустую! Совершенно измученный, забывался коротким, беспокойным сном, и мне казалось, что секрет разгадан! Дрожа от радостного возбуждения, я просыпался и снова принимался работать, и делал-таки три оборота, но раскрывался не вовремя… и опять падал в сетку…

А Майкл Йорк медленно проплывал над самым дном перевернутой чаши купола, трижды – легко и непринужденно – переворачивался, изящно – словно выныривал из пучины на поверхность – выходил из группировки, и в тот же миг двадцать цепких пальцев – его и ловетора – крепко сплетались на жилистых запястьях партнера, образуя мертвый замок, и согнутые в локтях руки мягко пружинили, гася инерцию опасного трюка, и на рельефно очерченных дельтовидных мышцах Майкла трепетали индиговые крылышки.

У меня "эполеты" не меньше, но знаков отличия нет. Не заслужил пока – летаю хуже. И конечно, я страшно ему завидовал. Не просто завидовал – а продолжал настойчиво работать. Или сделаю три оборота – или сдохну! Другого расклада нет! Я сам так решил…

Мы переезжали в Энск.

Обычно во время переездов я стараюсь отдохнуть, а в тот день почему-то не мог сомкнуть глаз. Отчаявшись уснуть, я сел за маленький столик и принялся смотреть в окошко. Горячий, окрашенный дизельным выхлопом ветерок лениво трепал несвежую выцветшую занавеску.

Пустынная дорога, разомлев и размякнув от сумасшедшей жары, нехотя валилась под колеса наших грузовиков.

Из раскаленного репродуктора, стоявшего на крыше головной машине, словно из опрокинутой набок урны, сыпались обрывки полузабытых мелодий: самая свежая из них была старше меня лет на пять.

Вдруг протяжный рев автомобильного мотора резкой и тревожной нотой перекрыл всю эту какофонию; я стал внимательно вглядываться, пытаясь определить источник звука: красная "копейка", истерично повизгивая шинами, неслась навстречу цирковой колонне.

Я хорошо рассмотрел сидящего за рулем молодого мужчину; как мне показалось, он немного нервно улыбался. На заднем сиденьи прыгал белобрысый кудрявый мальчишка; он что-то кричал мужчине на ухо, и тот виновато пожимал плечами.

"Копейка" промелькнула мимо моего фургона и скрылась из виду. Куда он так торопился? Погони за ним не было, а от себя – все равно не убежишь. Это уж точно, можете мне поверить…