Алексей Пенза - Солнца нет Страница 11

— Я не понял Жека, ты щас мне комплимент что ли отвесил? — спросил опешивший Кабан.

Илюша Кабанов после дружеской встречи проследовал к своему автомобилю. Закрапало. Дверцу ему отворил тот самый охранник, спросив:

— Кабан, почему ты с ним так себя по клоунски вёл?

— Во-первых, я всегда мечтал стать актёром, во-вторых, не обманешь — не проживёшь, и, в-третьих, он сам меня таким хотел видеть, — ответил Илья.

Глава 11

— Здорово, Микола! — поприветствовал соотечественника напарник.

— Здоровеньки булы, Серго! — ответил усач с улыбкой, привстав из кресла, пожал товарищу руку.

— Слухай, братко, там в восьмой камере клиенты дюже намусорили. Прибраться трэба, так ты бы занялся, — проговорил сослуживец.

— Сейчас займусь, — лениво заявил Микола, взяв в шкафчике ведро, щётку, тряпку и швырнув с брезгливостью тряпку в ведро, пошёл к восьмой камере. Но на полпути его вдруг осенила мысль…

"А кого мне сегодня выбрать?"

Мужчина зашёл в камеру, где томился знакомый Семёныч, который, несмотря на скудный рацион тюремной пищи, ничуть не похудел.

— Вставай, сволочуга, пора делом заняться! — сказал хохол, снова отвесив толстяку пинок.

— За что? — всхлипнул барыга.

— За сало! — пояснил стражник.

— Но я ведь не брал!!! — оправдался заключённый.

— Знаю, что не брал. Но осадок-то остался! — брякнул Микола, закрутив левый ус.

Делать нечего, нехотя взяв ведро с тряпкой, поплёлся Семёныч, ведомый надзирателем к месту беспорядка. Кандалы на запястьях звонко стукались о цинковое ведро, нервируя Миколу. Глухая стальная дверь камеры с мерзким, пробирающим до озноба скрипом отворилась, распахнув растёкшуюся кровавую лужу на кафельном полу, и мириады запёкшихся тёмно-бордовых пятен.

— Ч-что эт-т-то т-такое? — в ужасе промямлил арестант.

— Ясно что. Кровь, — спокойно отозвался охранник. — Чего дрожишь?

— Я б-боюсь… — просипел Семёныч.

— Ах ты, тварь, людей, значит, наркотой губил, а крови боишься?!! — вспылил Микола, с силой запихнув жирдяя внутрь. — Давай, скотина, до блеска, чтоб тут всё оттёр, не то зубы тебе живо пересчитаю! — пригрозил он.

Преодолев животный страх перед увиденным, торгаш начал вазюкать тряпкой по луже, выжимая её в ведро. Надзиратель, пододвинув к себе табуретку, сел.

"Эх, мать честная, что-то совсем тошно себя чувствую в этом чистилище. Уже прямо невыносимо как мерзко на всё это смотреть… — подумалось Миколе. — Да-а… Если б я не знал, что здесь не люди, а твари сидят, то относился бы к ним по-человечески. Наше дело маленькое, за порядком следить, слава Богу, мы этого беспредела не касаемся, иначе бы я не смог вынести тяжкого груза на душе. Хотелось бы, конечно, знать, почему хозяева выбрали именно нас в работники, почему с Украины, из Киева? Что, москалики на такую высокооплачиваемую халтуру не согласились бы?

Мне сперва вообще побачилось, что тут шпионов готовят, так всё странно проходило. После долгих психологических тестов, собеседований, будь они не ладны, отобрали только пятерых. Предпоследняя проверка не обошлась без детектора лжи. А вопросы какие!..

"Вы часто обманываете?"

"Были ли в вашей семье предатели?"

"Как вы относитесь к насилию?"

"Вы трусливы?"

"Вы хотели бы оказаться на месте Джеймса Бонда?"

"В нетрезвом состоянии вы становитесь болтливым?"

"Вы убивали когда-нибудь?"

"А можете?"

Затем нам сразу сказали, что мы по два месяца будем пропадать, а следующие тридцать дней дома отдыхать. Самое важное для нас было соблюдать три заповеди. Первая — подчиняться любому приказу. Вторая — не задавать лишних вопросов. И третья, самая значимая — держать язык за зубами. Этот цыган неотложно предупредил, на какое дело мы идём, он не шутил. И если вдруг случится оплошность, то за ошибку положат нас всех. Вначале я решил, что меня пугают, но нас ждало последнее испытание… Каждому дали пистолет с одним патроном и, подведя к закрытым дверям (дело было в гостинице), сказали: в номере находится нехороший человек, пуля для него. Если всё сделаете чётко, получите по стольку денег. Цыган потряс пачкой долларов. Впрочем, всякий из вас может отказаться…

Я забрал пушку, меня облепил страх, но всё же мне удалось его победить. Столько пройти! И отказаться! Предполагая, что выбор ничем хорошим не закончится. И зная, решение идти только вперёд даст возможность выкарабкаться из кабалы, попытаться помочь, по существу, больному сыну. В номере действительно был человек, он сидел на кровати, разглядывая красочные картинки в книжке. Я опешил. Он поднял взгляд на меня. Рука с пистолетом опустилась. О, боже! Я не смогу этого сделать! У меня не хватит духа! Я не смогу убить ребёнка! Да, на меня смотрели детские безобидные глаза, мальчику было лет восемь, как и моему сыну. Он понимал, зачем я сюда пришёл. Его чистый взгляд опускался то на оружие, дышащее смертью, то на дядю, который должен выпустить её. Я был в растерянности, как мне поступить? Пожалеть ребёнка, этим подставить под угрозу себя, семью. Геройствовать здесь глупо. Или выстрелить? В надежде на спасение родного сына. А может, промазать? Идиотично сославшись на скверную меткость. Знаю, неумно, не поверят. Так что же предпочесть? Жизнь этого ребёнка или жизнь кровного сына? Мальчик молча плакал, не переставая смотреть на меня. Почему он не зовёт на помощь? Я колебался. Пистолет, зажатый в руке, дрожал. В соседней комнате прогремел выстрел. Неужели и в других номерах тоже дети? О, Господи! Я в это мгновенье возненавидел цыгана, какой же он зверь, нет, он дьявол. Надо торопиться с решением. Я навёл дуло на хныкающего мальчика и, стараясь не смотреть жертве в глаза, нажал на курок с мыслями, что родимое больное дитя, которое можно ещё вылечить, важнее моих человеческих чувств. Осечка. Я попытался ещё, не открывая глаз, снова осечка. А ребёнок, сидящий на кровати, звучно засмеялся. Я поражённо открыл глаза, мальчик сначала умолк, встретившись с моим взглядом, а потом на его детском лице разыгралась ехидная улыбка…

В итоге магазин пистолета оказался пустым. Мы все прошли через этот экзамен, только один хлопец отказался. Мы покинули гостиницу. И собравшись вместе в неизвестном, заброшенном здании, Роев произнёс:

— Надеюсь, вы понимаете, что у вас теперь одна дорога — служить нам, — сказал он, нехорошо посмотрев на отказника. — А если вы не согласны, тогда вы уволены! — после прозвучавших слов цыган выхватил припрятанный нож и точным ударом перерезал не сдавшему проверку русоволосому мужчине горло, если бы бедняга знал, что его ждёт, то, наверное, не поспешил бы говорить этим людям "нет".

С тех пор прошло около года, мне стало ясно, что это за место, я успел привыкнуть к душераздирающим крикам людей, мне перестали сниться кошмары, мне очень хорошо платят. Теперь я могу себе позволить с семьёй отдохнуть, например, в чешском курорте. Но всё же зная, что все заключённые отвечают за свои грехи, я не могу удержаться, чтобы не пожалеть их".

— А-а-а-а-а! — резкий визгливый крик Семёныча отрезвил Миколу от размышлений.

— Чего шумишь, курва? — спросил он.

— С-смотрите, с-смотрите, что я н-нашёл… — запинаясь и дрожа, промямлил толстяк, подняв с пола кусочек мягкой плоти, совсем недавно бывшей указательным пальцем левой руки.

— Дай сюды! — надзиратель вырвал находку из лапы барыги и незамедлительно отправил её наркоторговцу за пазуху. — Носи на память! — усмехнулся Микола, Семёныч грохнулся в обморок. — Хорошо хоть эта вражина успел отмыть камеру, — покачал головой усач.

Глава 12

Зрелый цыган в добротном чёрном пальто поправил широкой ладонью тёмную шляпу, прикрывавшую его угольные кудрявые волосы. Он внимательно смотрел, как маленький семилетний мальчишка с жадностью поедал мясной пирожок, которым вместо милостыни угостил прохожий.

Шёл поздний октябрь, было холодно, хотя снега ещё не было, но белый иней покрыл собою всё вокруг, всю рыночную площадь. Небо светло-серым окрасом грозилось выпустить в мир армию снежинок, а на неряшливом цыганёнке в летних сбитых кроссовочках, заплатанных штанишках и убогой, совсем не гревшей курточке не имелось даже спортивной шапочки. Полузамёрзший, мучимый голодом сорванец не заметил, как в его ручке от большого пирожка оказался маленький, последний кусочек, который он уже собирался запихнуть в рот. Но приметил, что рядом с ним сидит беспризорная собака, молчаливо прося этот заветный, единственный кусок.

— Уходи отсюда! — проговорил с укором малец. — Ты голодный? Я такой же голодный, как и ты. Мне нечем тебе помочь.

Облезлый пёс слушал, печально глядя в глаза человека, словно понимая, что ему говорят, но с места не трогался.

— Отстань от меня, мне тоже плохо, очень плохо. Я не могу тебя накормить… — увещевал цыганёнок, он хотел побыстрее съесть остатки еды, чтобы четвероногий бродяга ушёл, но не смог. Пёс жалобно заскулил, Динор скрепя сердцем кинул ему кроху, псина на лету поймала подачку, сразу проглотив. Потом несчастный скиталец убежал, оставив благодетеля одного.