Жорж Сименон - Похороны месье Буве Страница 11

— Он был моим другом!

В четверть первого двое мужчин, один толстый, другой не очень, с портфелями в руках, вышли из поезда на Северном вокзале и сели в первое попавшееся такси.

— На набережную Орфевр. В Управление полиции. Поскорей.

У них был очень важный вид, они курили громадные сигары и говорили между собой по-фламандски, так что шофер ничего не понимал.

В управлении их тут же пригласили в кабинет начальника. Тот, что потолще, вошел первым.

— Йорис Костерманс, — представился он. — Весьма рад. Меня сопровождает наш юрисконсульт, его зовут Корнелиус Де Грееф, но он, к несчастью, не говорит по-французски. Вы получили мою телеграмму? Его еще не похоронили?

У него были седеющие волосы, подстриженные щеточкой, цветущее лицо, он с головы до ног пропах сигарами и протянул начальнику свой портсигар. Тот извинился — он курил только трубку.

— Я знал, что это когда-нибудь произойдет, такой уж я человек… — начал посетитель.

Он не стал уточнять, что он за человек, но по тому, как вальяжно он развалился в кресле, скрестив коротенькие ножки, было ясно, что он очень доволен собой.

— Ну, прежде всего, как вы уже могли понять, судя по газете, он такой же Буве, как я. Так! Это первое! Далее: как я сам убедился лет десять тому назад, он никакой и не Марш. Это второе! Вот увидите, дело гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, это вам и Корнелиус подтвердил бы, умей он говорить по-французски. Первое следствие, стало быть, что миссис Марш не есть миссис Марш, ибо именно под этим именем они поженились в Панаме. Брак, заключенный под чужим именем, автоматически считается аннулированным. Потому и мадемуазель Марш тоже больше не Марш. — Казалось, это его забавляет. — Вы следите за ходом моей мысли?

— Слежу. И мне очень хотелось бы узнать, как вы узнали, что Марш — это не настоящее имя.

Костерманс подмигнул начальнику, потом Корнелиусу, которому перевел вопрос:

— Это проще простого, и в то же время история длинная. Мне шестьдесят шесть лет, месье. Я выгляжу моложе, но что имеем, то имеем, не правда ли? И двадцать лет моей жизни прошли в Конго. Вы знаете Конго? Нет? Жаль. Я уехал туда, когда мне было тридцать, и работал в компании по добыче металлов. Зарабатывал неплохо, но тратил все, что получал. Жены у меня не было. Я жил в джунглях и изредка наезжал в Стэнливиль, чтобы погулять на славу.

— И в Конго вы встретили Марша?

— Марша, который не был Маршем, но в то время назывался Маршем. Это точно. Еще точнее было бы сказать, что он сам искал встречи со мной, потому что я был ему нужен. Он получил концессию на золотые прииски в Уэле — люди, считавшие себя очень ловкими, продали ему месторождение, которое, как им казалось, ничего не стоило.

— В каком году?

— В тысяча девятьсот двадцатом, вскоре после окончания Первой мировой. Ему было тогда сорок семь или сорок восемь лет.

— Что он был за человек?

— Довольно замкнутый, говорил мало, иногда с американским акцентом, а иногда совсем чисто.

— Он пил?

— Минеральную воду. У него скопился немалый капиталец, и он хотел его вложить. А главное, думаю, ему хотелось жить в джунглях и, как мы говорили в те годы, одичать. Понимаете, есть такие белые, которые всегда остаются белыми, цивилизованными людьми. Некоторые, особенно англичане, облачаются в смокинг, когда садятся за обед под брезентовым тентом. Есть другие: они живут с туземками, иногда с несколькими сразу. Много пьют. А кое-кто действительно дичает, перестает следить за своим внешним видом и манерами, и через несколько лет их почти не отличишь от негров.

— Марш был из этой категории?

— У него была, можно сказать, высшая категория. Он жил как негритянский король. В Стэнливиле мы пошли к адвокату и зарегистрировали наше предприятие как акционерное общество. Большая часть уставного капитала была вложена так называемым Маршем. Это общество все еще существует, и я его нынешний президент. Общество Золотых приисков Уаги. Корнелиус — наш юрисконсульт. — Корнелиус, видимо, поняв, о чем речь, кивнул. — Прииск оказался прибыльным. Нет, не золотая жила. Ничего такого, что могло бы сказочно обогатить, но рентабельное дело, если его поставить надлежащим образом. В течение пяти лет — а я все эти пять лет был вместе с Маршем — самым трудным было вымуштровать нужное количество работников, а потом удержать их! На шестой год, согласовав с Маршем свои планы, я возвратился в Бельгию, чтобы руководить всеми отделениями компании, и с тех пор мне пришлось только один раз снова побывать в Конго, когда он там еще находился.

— Вы знали, что он женат?

— Я даже видел его жену. Очень красивая женщина. Характер у нее, возможно, не сахарный, но красавица! Не знаю, какая она стала сейчас, а тогда все на нее оборачивались.

— Он любил ее?

— Что? Извините, но сразу видно, что вы его совсем не знали. Я даже думал, не для того ли он сбежал жить в Конго, чтобы избавиться от нее и ей подобных. Он давал ей столько денег, сколько она хотела, лишь бы самому иметь покой. Ну и она была довольна, разъезжала по всей Европе, жила в роскошных дворцах.

— Он никогда не говорил вам о своей дочери?

— Думаю, она его не интересовала. Другое дело — маленькие мулатики, которых ему народили туземные подружки. В конце концов, он опустился так, что ни один негр не поднял бы его шлем, урони он его на дорогу.

— А как вы узнали об его исчезновении?

— Сперва мы даже не беспокоились, полагая, что он когда-нибудь объявится. Там вообще довольно трудно узнать, что случилось с человеком. Не было никаких оснований предполагать несчастный случай, но ничто не говорило и о том, что он уехал по своему желанию.

Только два года спустя я начал беспокоиться, меня охватили подозрения, и я обратился в одно американское агентство, чтобы что-нибудь о нем разузнать. В его бумагах значилось, что он родился в Санта-Крусе, в Калифорнии, недалеко от Сан-Франциско. Я знал, что в Сан-Франциско он когда-то жил. Агентство взяло с меня большую сумму, но, в конце концов, сообщило, что никакой Марш никогда не рождался ни в Санта-Крусе, ни где-либо в тех краях и что человек, о котором я запрашиваю, по всей очевидности, подделал документы. — Судя по тому, как оживился Корнелиус Де Грееф, он понимал основной смысл разговора. — Вы спросите, почему мы тогда не объявили о подлоге. Но заметьте, все это нас не касалось. У нас как было, так и осталось акционерное общество, в котором большая часть акций принадлежала некоему Сэмюэлу Маршу.

Мы не присвоили эти акции. Они были размещены в банке на его имя, единственное его имя, которое мы знали, а проценты заблокированы.

Миссис Марш страшно нас донимала. Требовала денег, скандалила, раза три посылала к нам своих адвокатов. Но все они были вынуждены признать нашу позицию правомерной. Ну а объявлять этой даме: «Марш был не Марш, поэтому и вы не миссис Марш…» — согласитесь, это не наше дело. Мы выжидали, и, как видите, правильно делали.

Дело теперь за полицией и судом. Кто был в действительности этот Сэмюэл Марш и почему он исчез, это уж вам дознаваться. Когда это станет известно, Корнелиус с нашими учетными книгами в руках будет защищать наши интересы.

Он вытащил из кармана носовой платок, тщательно вытер лоб и стряхнул с пиджака сигарный пепел.

— Отчет американского агентства при вас?

Костерманс обратился по-фламандски к Корнелиусу, тот открыл свой портфель и вытащил из него желтую папку.

— Это фотокопии. Оригиналы мы, разумеется, оставили себе. Здесь вы найдете ответ мэрии Санта-Круса, а также заверенные переводы различных документов.

— Скажите, месье Костерманс, насколько значительный был взнос Марша в акционерное общество?

— Около двух миллионов тогдашних бельгийских франков. Подсчитайте, сколько это может стоить сейчас. Когда дело поступит в суд и мы предоставим свои подсчеты, вы увидите, что сумма, которая ныне числится за Маршем, значительно превышает пятьдесят миллионов.

— Он никогда не пытался получить эти деньги, всю сумму или хотя бы часть?

— Никогда.

— Будучи в Конго, он не отдавал распоряжений автоматически отчислять какие-то деньги жене и дочери?

— Не автоматически. Он писал нам и просил перевести такую-то сумму миссис Марш в Париж, в Лондон или в другое место.

— Таким образом, она ничего не получала от общества начиная с тысяча девятьсот тридцать третьего года?

— Совершенно верно.

— Вы хорошо знали Сэмюэла Марша? Если не возражаете, будем продолжать называть его этим именем до появления новых сведений.

— Да так ведь и легче, не правда ли? Я хорошо его знал, да. Я видел его по нескольку раз в неделю целых пять лет, и мы жили в одной хибарке несколько месяцев подряд.

— Какое впечатление он производил?

— Неразговорчивого человека.

— Он был крепкого здоровья?