Нерассказанная сказка Шахерезады - Ольга Геннадьевна Володарская Страница 11

а он при нем пресс-секретарем. Но увы, тот погиб за месяц до выборов. Пьяным упал с крыши. Но Гена, естественно, поднял бучу, крича на всех углах о том, что перспективного политика убрали. Не стал он пресс-секретарем. И, как журналист, стал менее востребованным. Пришли другие времена и новые люди – молодые, горячие, иначе обученные профессии. До пенсии доработал Геннадий в каком-то заштатном журнальчике. А когда вышел на заслуженный отдых, решил книгу мемуаров написать. В ней обо всем: и о семье, и о работе в «Правде» и об «Оппозиции», а, главное, о безвременно ушедшем молодом политике, что мог сделать Россию великой, да не дали вороги соколу взлететь.

Долго писал книгу. Три года. Еще столько же по издательствам носил – не брали в печать. Пришлось за свой счет выпускать. Небольшой тираж Геннадий стал продавать через интернет. Антон купил экземпляр, подарил отцу. Тот, как прочел, из себя вышел. Брат в мемуарах коснулся и его, и отца их. Первого называл оголтелым комунякой, зомбированным фанатиком, а второго чекистским стукачом. Василий и правда сотрудничал с КГБ, когда работал в Пакистане, но кто этого не делал?

Взбешённый Василий поехал к брату и набил ему морду. Вернулся домой с головной болью. В тот день у него случился первый инсульт. Потом был второй. Третий, самый серьезный, четыре месяца назад. К тому моменту Геннадий уже был мертв. Всю жизнь мучился желудком. Заработал язву, исхудал до размера щепки. Она его и сгубила.

Василий не поехал на похороны. Брат для меня умер давно, сказал он (тогда еще мог). А Антон не стал игнорировать печальное событие и выполнил родственный долг. Даже венок от членов семьи на могилу возложил. Там-то, на похоронах, он и встретил адвоката Геннадия. Такого же старого и худого, как дядя. Тот был и юристом, и нотариусом, и душеприказчиком, и, похоже, единственным другом покойного. Звали его Назаром. Фамилия Нетребко. И сегодня он был в доме Рыжовых, огласил завещание и довел Василия до приступа. Не сильного, раз старика не госпитализировали, но он в том возрасте и состоянии, когда всего нужно опасаться.

– Неужто Крокодил ничего не оставил Чапаю? – услышала Мария голос из-за кадок с самшитом. Они стояли в ряд, закрывая уродливую дверку, ведущую на крышу. Демонтировать ее запретили коммунальные службы, при работах могла повредиться кровля. – Кому тогда, если не ему?

– Антону или Ярику, – последовал ответ.

– Не. Чапай тогда бы так не распереживался.

Крокодилом Геннадия называл сам Василий Иванович. Когда вышел мультфильм про Чебурашку и его друзей, студент журфака Геннадий Рыжов носил шляпу и длинное пальто, как крокодил Гена. Так прозвище и приклеилось.

Потянуло табачным дымом. Гуля и Санти курили в саду, приоткрыв дверь. Марию они не видели.

Женщины между собой не очень ладили, но с кем еще посплетничать, как ни друг с другом?

– Как тебе новая повариха? – продолжила диалог Санти. Она не выговаривала букву «р», и последнее слово прозвучало как «повавиха». – Что о ней думаешь?

– Шлюха, – безапелляционно заявила Гуля. – Будет ко всем, кто в штанах, подкатывать.

– Мне показалось, она втюрилась в Антона.

– Такие, как она, влюбляются в принцев, а спят со всеми его придворными. Так что за своим Герасимом приглядывай.

Мария поняла, о ком они: о садовнике Ильджасе, он был немым. Когда-то он трудился на садоводческом рынке разнорабочим и грузчиком. Антона тронуло то, с какой любовью мужчина относится к растением, как чувствует их, и он взял Ильджаса на работу. Тот приходил в дом четыре раза в неделю, а жил вместе с такими же гастарбайтерами, как он, в квартире-общежитии. Им же помогал на стройке в свободное от основного занятия время. Все деньги отправлял домой, семье. Мария и не догадывалась о том, что между садовником и горничной что-то есть. При ней они почти не общались.

– Я в Ильджасе уверена, – ответила Гуле Санти.

– Зря, – бросила она и, как думалось Марии, пожала пухлыми плечиками. У нее был богатый язык тела в отличие от мимики: застывшая улыбочка и ничего больше. – Повариха москвичка с собственным жильем. С ней кувыркаться можно, когда и где угодно, а не только втихаря и по-быстрому. Вы же тут, в саду, грешите? Больше негде, у нас с тобой одна комната на двоих.

– Не твое собачье дело, где мы… – и осеклась, не желая употреблять слово «грешим». – И вообще, пошла… в задницу!

Гуля ответила смешком. Она была очень саркастичной, недоброй на язык женщиной. При этом никогда не психовала, не срывалась на крик в отличие от Санти. Жалила прицельно и хладнокровно. Тех, от кого не зависело ее благополучие, открыто. Рыжовых исподтишка. Мария считала, что таким работником не место в доме, но Гулю не увольняли, потому что она отлично справлялась со своими обязанностями. С Василием Ивановичем было непросто, особенно сейчас, когда он начал двигать рукой. Мог ударить, кинуть что-то. Но и когда лежал, проявлял дурной характер: в памперсы не ходил, терпел, но стоило их снять, давал организму волю. До болезни он таким не был. Но хворь калечит не только тело…

Мария встала с кресла и проследовала к выходу. Замерев в проеме, кашлянула. Решила сделать вид, что только зашла в сад и не слышала разговора женщин. Санти, которая видела ее тут с Антоном, наверняка думала, что домоправительница покинула его вместе с хозяином, иначе не молола бы языком. Шашни между всеми работниками Рыжова, не только прислугой, но и офисными, запрещались, а она призналась в связи с садовником.

– Ой, а вы разве не ушли? – испуганно спросила Санти, выскочив из-за самшита.

– Вернулась, чтобы напомнить о ваших обязанностях. Завтра смена белья, а оно не глаженное.

– Да, я сейчас займусь.

– Но сначала хорошенько проветрите. Дымом пахнет. – Курить в доме тоже запрещалось. А все из-за Чапая, который был вынужден бросить, от чего страдал. – Доброй ночи.

– И вам.

– И мне… бы, – тяжело выдохнула Мария, уходя.

Глава 4