Правила мести, или Смерть отменяется - Алёна Александровна Комарова Страница 11

— может мне не приснилось вчера, в доме действительно кто-то был?

— я же вчера все просмотрела. Никого не было.

— Ужас. — сама себя настраивала на эту волну Татьяна Сергеевна — А ты вещи в гардеробной перекладывала?

— нет. Зачем мне их перекладывать?

— А может у меня паранойя и маразм?

Насте надоело уговаривать ее в обратном и она раздраженно ответила:

— если бы кто-то приходил, то ты бы обязательно его увидела, а он бы обязательно забрал бы ценности, тем более на комоде в комнате золото лежит. Зайти и ничего не взять — вот это почти маразм. А если так и дальше пойдет, у меня тоже начнется паранойя.

— точно на пенсию пора — устало ответила Татьяна Сергеевна и, задумчиво, поплелась в кухню.

Настя тоже устала и грустно откинулась на спинку дивана.

* * *

Вечер Кирилл решил посвятить уборке салона автомобиля.

«Обязательно завтра нужно заехать на СТО, что-то движок не так звучит. Причем когда приехали обратно, все нормально было, а сейчас как-то не так». Он выключил пылесос и услышал звон бьющегося стекла. Он в прыжке перескочил через пылесос и в два счета преодолел лестницу. Влетел в гостиную, увидел разбитый хрустальный фужер с золотым обрамлением, а потом увидел ее босые белые ноги, торчащие из-за стола. Он быстро обошел стол. Сердце выскакивало из груди, от ужасного предчувствия.

Она сидела на полу и держала бутылку с вином, а так как бокал уже был разбит об стену, то пила она с горлышка.

Она от злости и безвыходности швырнула бокал в стену. Такое нервное состояние с ней случалось крайне редко, вернее вообще не случалось, а сегодня что-то накатило.

Он подошел к ней, наклонился и потянул за руку.

— не трогай — вяло сказала она и положила бутылку на пол, оставшееся вино вытекло из нее и потекло по кафелю, образуя красно-кровавую лужу.

— вставайте.

Она выдернула руку.

— отстаньте.

— не сидите на холодном.

— наплевать. — спорила она.

— простынете. — утверждал он.

— наплевать. — она отхлебнула глоток.

— это я уже понял, но за столом удобнее.

— мне и тут хорошо.

— насколько я знаю — женщинам нельзя сидеть на холодном. А вы на холодной плитке сидите.

— плевать.

— не замечал за вами такого многосторонне развитого лексикона и заковыристых слов.

Она нахмурилась, попыталась поймать изображение и сфокусироваться на нем.

— не смейте со мной так разговаривать — попыталась она показать себя хозяйкой этого дома.

— вставайте — он опять потянул ее за руку и констатировал факт — у вас уже руки ледяные.

— нет — она опять дернула руку.

Он сходил за подушкой и кинул рядом с ней.

— сядьте хоть на подушку.

Она взяла ее и обняла, он помахал головой и сказал

— простынете, попадете в больницу, а ваши дети будут жить с Ириной.

Он правильно рассчитал — это именно то, что ее задевает. Она зло глянула на него, потом изменилась в лице и разрыдалась, уткнувши подушку в лицо, приглушая свой голос.

— они ее любят — через пьяные слезы и всхлипы пыталась говорить она.

— они вас любят — теперь он начал с ней спорить.

— она приехала за ними, а они бегут к ней. А я даже не могу запретить. Они ведь к своему отцу едут. Они же еще маленькие. Я им объяснить не могу. Она же их к папе везет. И она ведь хорошая.

— да вы лучше.

Настя к нему не прислушивалась, она была на волне завывания, слез и пьяных воплей.

— Они ее все любят. И Сеня и Соня и Коля. А я одна. Совсем одна.

Он смотрел на нее, сидящую на полу, пытающуюся не казаться слабой и поэтому закрывающую свои слезы. И жалел.

— вы не одна.

— одна — она откинула подушку и закрылась руками.

— дети вернутся.

— через два дня-а-а-а…

— это не долго.

Она убрала руки от заплаканного лица и всхлипнула:

— но дело — то не в этом.

— а в чем?

— на следующих выходных она опять приедет и они с радостью поедут с ней. А я не могу им все сказать.

— не говорите. Лучше пусть они с радостью едут к своему отцу, чем со слезами. Вы ведь не сможете запретить им видеться.

— не смогу. Я и не собираюсь это делать.

— вот. Тогда пусть едут к отцу с женщиной, которую они знают и любят, а не боятся и ненавидят.

Она внимательно на него посмотрела, пытаясь понять смысл его высказывания. Ну не такая уж она пьяная, чтоб не понять.

— Она была моей лучшей подругой. Мы учились в одном классе, дружили. А потом я взяла ее к себе няней для детей. Она училась в педа… педаго… педагогическом. А она…. это так больно.

— разве ж это боль? — негромко сказал он.

— что вы говорите? — заплетающимся языком спросила она.

— ничего. Вы встаете?

— нет.

Он присел рядом, обхватил ее за талию и встал вместе с ней, легко пронес ее до дивана и мягко приземлил, вернее придиванил на подушки.

— зачем вы меня носите? Оставьте меня одну.

— это что женская логика? Вы только что жаловались на одиночество, а теперь просите оставить вас… — он не договорил.

Она промямлила.

— ммм. Мне плохо.

Он успел сбегать в ванную за тазиком и когда все закончилось резюмировал.

— а вино пить-то вы не умеете.

— не говорите мне о вине. — жалобно попросила она — я еще за себя не ручаюсь.

Она прилегла на подушки и закрыла глаза.

— Я ведь не пью. Совсем. Вы не думайте, что я запойная.

— я и не думаю — он взял тазик и ушел в ванную

Он вернулся в гостиную, поставил тазик возле нее, так, на всякий случай. Она уже заснула. Он сел напротив в кресло и недолго на нее смотрел. Несчастная, замученная, уставшая своей работой. Как же ей тяжело. Мало того, что так судьба повернулась к ней боком, так ей же еще приходится доказывать всем и вся, что у нее все благополучно и хорошо. А ведь это так тяжело. А для него было бы совсем непосильно.

Он смотрел на нее и ловил себя на мысли, что жалеет ее. Ее. Ему нельзя ее жалеть. Или можно?

Значит, Ирина была ее подругой. Учились вместе. Дружили. А когда у нее родились дети, Анастасия Андреевна взяла Ирину няней для них. Вот как получается. Дети с ней сдружились, А Ирина взяла и увела из семьи папашку. Да, ирония дружбы.

Интересно, какой у нее муж. Николай. Звонил