Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля Страница 12

Конечно, Прохор мог бы завести собаку. Но у собаки, даже самой умной и злой, все-таки не тот масштаб. Дрессировать человека гораздо увлекательнее.

Кое-кто из нас охотно принимал условия игры. А другие ничего не понимали и просто участвовали во всех предложенных забавах.

Лишь много позже я осознала, каково приходилось моей матери. С одной стороны, она прекрасно видела, что ее девочка – аутсайдер и в гонке за симпатию деда ей вряд ли светит победа. Но Прохор временами так явно выражал восторг моими способностями, что она начинала верить в лучшее. В конце концов, я была ловкой, крайне самостоятельной, много читала… Особенно последнее, по мнению матери, должно было подкупить деда. Как-никак писатель!

Сейчас мне смешно вспоминать об этом. В одном у меня нет сомнений: кто действительно вызывал его восхищение, так это Пашка.

У Пашки были темные жесткие волосы, крепкие скулы, хитрый взгляд. Что меня больше всего поражало (и, думаю, Прохора тоже), так это то, как такой сын мог вырасти у Вениамина с Тамарой.

Стоит мне закрыть глаза, и я вижу их: тощий Вениамин с куцей бороденкой и гибкая Тамара с тонкими руками, унизанными медными браслетами. Вениамин в двадцать лет сменил фамилию и из Савельева стал Варнавиным. «Духовный практик Вениамин Варнавин» – звучит!

Еще в юности он ударился в самопознание, открывал чакры и чистил карму, долго стоял в разных не очень удобных позах на рассвете и на закате и в конце концов решил, что фамилия Савельев ослабляет его потенциал. Могу себе представить, в какое бешенство пришел Прохор. Он, конечно, выгнал Веньку и запретил приближаться к отчему дому.

Но – вот сюрприз! – Вениамину это не причинило ни малейших страданий. Любимый младший сын, обожаемый Раисой, вырос пофигистом и циником. На отцовские ценности он плевал, книг Прохора не читал, любовь его заслуживать не собирался. Венька жил в свое удовольствие. Уверена, он без зазрения совести брал деньги у матери, – дитя цветов и прочих растений, включая коноплю.

Рассорившись с отцом, он уехал в Питер и обосновался там. Хипповал, бродяжничал, просветлялся. Набрал учеников. Разогнал учеников. Проходил подозреваемым по какому-то мутному уголовному делу. Открыл свою школу, куда набирал беременных женщин и учил их впитывать дыхание земли. Когда беременные отрожали, создал группу для похудения после родов – в общем, довольно грамотно вел дела.

Одно время Варнавин подсел на наркоту, но потом ему встретилась Тамара, и ее гибкие змеиные руки обхватили его очень крепко. Как дедка, бабка, внучка, Жучка и кошка вместе взятые, она выдернула эту репку из гнилой ямы.

Через год они поженились.

Тамара называла себя художницей. Не припомню, чтобы хоть раз видела ее рисующей. Но у них обоих, как у многих бездельников, была крепкая практическая жилка, подсказывавшая, на каком из окрестных деревьев растут питательные бананы. Тамара красила волосы хной, рисовала на себе индийские татуировки, ходила босиком по росе и ставила на лбу бинди. Много курила, носила просвечивающие юбки-марлевки, звенела браслетами и потрясающе двигалась.

Когда я увидела ее в первый раз, то подумала, что это женщина-змея. Плавность ее движений была невероятной. Тамара не шла, а перетекала из точки в точку всем своим гибким худым телом.

Надо сказать, Венька, несмотря на то что напоминал тощий бурдюк с костями, тоже отличался пластичностью движений.

А еще обладал даром убеждения. Разумеется, он был пустослов. Но, во-первых, пустослов неглупый, то есть понимающий, кому можно предлагать по дешевке его набор жизненных истин, а с кем рядом лучше промолчать. Великое умение! Во-вторых, в его интонациях таилось что-то невероятно убедительное. Будь эта способность развита в Вениамине сильнее, я бы сказала, что он без пяти минут гипнотизер. Но, к счастью для окружающих, природа одарила его не слишком щедро, иначе группа «Путь Варнавина» насчитывала бы не триста человек, а триста тысяч.

Чем они занимались, толком никто не знал. Тамара рассказывала об их путешествиях по Средней Азии, по местам «силы». Маленького Пашку они сначала возили с собой, потом стали оставлять у друзей или особо приближенных учеников. Поездки за них оплачивали другие. У Тамары с Венькой всегда получалось устроиться так, что им кто-нибудь помогал. При этом обучение в школе Варнавина стоило немалых денег.

В целом эти двое жили как птицы: не пахали, не сеяли и снесли за всю жизнь одно яйцо, из которого вылупился мальчик Паша.

К деду с бабушкой его, как и меня, привозили последний раз совсем маленьким. Я нашла фотографию в альбоме. Тогда у Павлуши ещё были светлые, в отца, волосы, толстые щеки, подобающие трехлетнему человеку, и круглые вопросительные глаза.

Поразительно, что при таких родителях он вырос в цепкого, хитрого парня, внешне простоватого, почти деревенского, но всегда себе на уме.

А может, в этом и нет ничего странного. Игла нырнула на изнаночную сторону, протянула стежок в одно поколение и вынырнула снова, чтобы черты деда запечатлелись во внуке.

Мне вспомнились шаги, звучавшие ночью в мансарде.

– Надо установить лимит на призраков, – пробормотала я и пошла к лестнице.

Одна комната, вторая. Я отпирала двери, и меня встречала пыль и запах старого белья. Здесь царило запустение. Конечно, Раисе под старость было не под силу прибираться наверху. Вряд ли она вообще поднималась сюда.

Третья дверь отказалась распахиваться. За ней находилась комната, некогда стоявшая пустой – та самая, из окна которой я выбиралась на крышу. Я надавила еще раз. Повернула ключ и убедилась, что замок открыт. Рассердившись, толкнула сильнее. Дверь неожиданно подалась, словно ее дернули изнутри, и я едва не упала.

Комната была загромождена какими-то заклеенными скотчем коробками. Сбоку валялся матрас, а прямо передо мной стояла, кутаясь в длинный серебристый пуховик, моя двоюродная сестра Женя.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Холодно тут у тебя, – нарушила молчание Женька.

Я обвела взглядом комнату. Вещи грудой на стуле, две старые газеты, пара кроссовок…

– Завтракать пошли, – сказала я. – Там еще бутерброды остались.

Пока Женька ела, я украдкой разглядывала ее.

– Что, постарела? – хмыкнула Женька, не отрываясь от чашки с чаем.

Я мысленно посчитала, сколько ей сейчас. Двадцать девять.

Многие в этом возрасте выглядят девчонками. Женька производила впечатление зрелой женщины. Ее дерзкая красота никуда не делась, но почему-то не обрела законченности. Та же короткая стрижка ступеньками, карие глаза с золотыми искрами, четкий рисунок губ. «Легко представить ее кинозвездой», – подумала я. Звездой, которая не прошла кастинг.

– Рассказывай, – попросила я.

– Что рассказывать?

– Слушай, не прикидывайся. Что ты здесь делаешь?

Женька передернула плечом. Это тоже был жест из прошлого.

Забавно – я чувствую себя так, будто это Женька застала меня в своем доме, а не наоборот.

– Живу я тут, – вздохнула она.

– Живешь, – кивнула я. – Ага. Давно?

Женька сначала доела бутерброд и лишь потом согласилась посвятить меня в подробности.

Она сдала свою квартиру. Ей нужны были деньги: она в очередной раз потеряла работу – то ли ее сократили, то ли уволили, я не вдавалась в детали. Раисе требовался уход, и Женька рассчитала, что старушка протянет не меньше года. Предприимчивый ее ум подсказал, что год простоя квартиры – неоправданная роскошь в ее положении.

А Раиса возьми да умри раньше.

Женька оказалась в неприятной ситуации.

– Я договор с ними подписала. Обязалась предупредить о выселении за два месяца. Иначе с меня штраф!

– Большой?

Судя по тому, как Женька скривилась, денег этих ей было жаль.

– Да и нехорошо выгонять людей из жилья, не дав им времени найти новую квартиру, – вслух подумала я.

Она удивленно глянула на меня, словно эта мысль не приходила ей в голову.

– Короче, два месяца, – вздохнула она.

– А сколько уже прошло?

– Ну, когда Раису похоронили? Три недели назад. Вот считай…

– И ты месяц собиралась здесь жить?

– Я надеялась, что ты не приедешь, – невозмутимо ответила Женька.

У меня рвался с губ вопрос: «А вот я приехала – и что теперь?», но задать его я не успела. В дверь позвонили.

– Никуда не уходи, – глупо сказала я.

На крыльце стоял парень лет тридцати, с рюкзаком, в тонкой шапочке. Невысокий, с приятным лицом. Кажется, про такие принято говорить – интеллигентное.

При виде меня он стащил шапочку, и два розовых уха освобожденно распахнулись мне навстречу.

– Лелик? – ахнула я.

– Здравствуй, Яна.

Пока они обустраивались в своих комнатах, я закрылась на кухне и принялась вдумчиво варить кофе. Не люблю этот напиток. Но меня успокаивает запах молотых зерен и сам процесс.

Мне нужно было подумать.

Уже двое из нашего семейства после смерти Раисы оказались в ее доме. Трое, считая меня.