Анна Князева - Наследница порочного графа Страница 12

– Современная медицина может только смягчить симптомы болезни.

– Ни вылечить, ни замедлить?

– Увы, этого нет. Но я неточно выразился, сказав, что человек, страдающий болезнью Альцгеймера, начисто теряет память. У больных случаются моменты просветления, и они многое вспоминают. Таким процессом нельзя управлять, и уж тем более его нельзя прогнозировать. Все происходит спонтанно.

– Но вы-то… Вы чем занимаетесь?

– Я врач.

– Это ясно. – Дайнека уточнила вопрос: – В рамках своей диссертации.

– Например, оцениваю уровень взаимодействия медперсонала с родственниками пациентов, страдающих болезнью Альцгеймера.

– И как?

– Одно сплошное паскудство.

Дайнека замедлила шаг. Заметив ее реакцию, Водорезов продолжил:

– Иногда кажется, что стариков сдают сюда, как отработанный хлам. Попользовались, выросли, возмужали, забрали квартиру, имущество и – прощай.

За разговором они значительно приблизились к третьему корпусу. Там, в зарешеченном окне второго этажа, стояла женщина в белой рубашке и, не отрываясь, наблюдала за ними. Дайнеке сделалось не по себе:

– Почему она так на нас смотрит?

– Это Ангелина. В прошлом играла на арфе в оркестре Большого театра. Теперь все время смотрит в окно.

– Зачем?

– Ждет своего сына.

– Как часто он приезжает?

– Никогда.

– Она его помнит?

– По странному стечению обстоятельств – помнит и думает, что он мальчик и учится в школе.

– А он?

– Ему сорок пять. Месяц назад, когда Ангелина заболела пневмонией, я решил, что ей конец, и сам позвонил сыну. Сообщил, что она умирает, советовал поторопиться, если он хочет застать мать живой. Сын расстроился, но сказал, сославшись на работу, что не приедет. Потом трубку взяла жена и попросила меня больше не звонить, не расстраивать мужа. Он у нее впечатлительный…

– Что за люди… – пробормотала Дайнека.

– А вы говорите… – Платон тяжело вздохнул. – К счастью, Ангелина тогда выкарабкалась.

– Я сейчас скажу ужасную вещь… – Дайнека потупилась. – Но я не знаю, что для нее лучше.

Водорезов мрачно кивнул:

– И я не знаю. Если иметь в виду здравый смысл, он подсказывает короткие и прямые дороги. Но ведь существует еще сострадание. Человечность.

– Именно это я и имела в виду.

Решив разрядить мрачную атмосферу, Водорезов заметил:

– Зря морочимся. Ошибка считать, что от человека что-то зависит. На самом деле мы все плывем туда, куда волна понесет.

– Вы не должны так говорить! – Дайнека произнесла это очень серьезно.

– Почему?

– Вы врач. Вам верят. На вас здесь надеются.

– Во мне не сомневайтесь, я честно тяну свою лямку. Кстати, Татьяна Ивановна рассказала вам историю постройки третьего корпуса?

– Раньше в нем была оранжерея и помещения для гостей.

– Не просто оранжерея, – с энтузиазмом подхватил Водорезов. – Превосходный зимний сад, который организовали с царским размахом. Здесь круглый год цвели розы, орхидеи и бугенвиллея….

– Что такое бугенвиллея?

– Вечнозеленое растение, усыпанное пурпурными цветами. Уверен, вы много раз видели его на подоконниках. Хотя в зимнем саду графа Измайлова произрастали не только цветы. Перед каждым Новым годом здесь собирали изрядный урожай лимонов и мандаринов.

– Никогда бы не подумала, – призналась Дайнека. – Татьяна Ивановна рассказала лишь то, что в тридцатых годах здание перестроили.

– Возвели второй и третий этажи, заложили большие стеклянные окна зимнего сада и пристроили второе крыло. Оно позади старого здания. Его отсюда не видно.

– Зачем?

– Не знаю. Но для нас это кстати. Старики, по крайней мере, просторно живут.

– Жизнью это не назовешь.

– Опять вы за свое! Сие нам не дано изменить. Кстати, в третий корпус можно пройти по подземному переходу. Говорят, там жила графиня Измайлова. Она перебралась в комнаты для гостей после ссоры с супругом, графом Александром Петровичем. По слухам, граф был очень дурным человеком. Нет таких грехов, которые бы ему не приписывали.

– А вот это интересно, – оживилась Дайнека. – Расскажете?

– Во-первых, он был психопатом. Это я вам как врач говорю. Что до остального… Начнем с мужеложства, продолжим садизмом и закончим практикой БДСМ[6]. Ну и в качестве вишенки на торт – граф употреблял кокаин и курил опиум.

Третий корпус остался позади, а они все шли и шли. За деревьями уже виднелся чугунный забор.

– Кажется, пора возвращаться обратно, – сказала Дайнека.

– Что ж, идемте, я покажу вам другую дорогу. – Водорезов взял ее под руку. – Если говорить о дворцовом комплексе в целом, все три здания сильно пострадали в результате пожаров в сорок втором году.

– Здесь были немцы?

– В общем корпусе располагался штаб немецкой армии.

– Не удивлюсь, если в кабинете Татьяны Ивановны сидел главный фашист, – предположила Дайнека.

– Не поверите, но вы угадали.

Она усмехнулась:

– Теперь каждый раз на ее месте буду представлять Гитлера.

– Ну, его-то здесь не было.

– Я пошутила.

– Когда немцев отсюда выбили, – продолжил Водорезов, – многое погибло в пожарах. Но кое-что осталось: мебель, паркеты ценного дерева, двери, оконные переплеты. Сохранились настенные росписи, одна из них – в плафоне гостиной спального корпуса.

– Знаю. Там герб рода Измайловых.

– Вы немало почерпнули за столь короткое время. Ко всему сказанному могу добавить, что в полной мере воссозданы лишь внешний исторический вид, окраска фасадов и актовый зал. Помещения отреставрированы спустя рукава. Я уж не говорю про подвалы… Вы сами видели подземный переход. Он такой же, как сто пятьдесят лет назад.

– Слышали про архив Измайловых? – поинтересовалась Дайнека.

– Тот, что нашли в подвале третьего корпуса?

– Татьяна Ивановна сказала, что он был спрятан под лестницей, – Дайнека взглянула на Водорезова. – Я вот что подумала. Если реставрация была настолько поверхностной, в потайных местах наверняка много чего осталось.

Платон усмехнулся:

– Хотите найти клад?

Дайнека возмутилась:

– Совсем не хочу! Просто подумала: чем черт не шутит?

– Не к ночи будет помянут, – пробормотал Водорезов и показал на темный купол с крестом, который высился над деревьями. – Бога побойтесь.

– Что это?

– Часовня. Разве не видите? Говорят, ее построил сам граф Измайлов.

Строение выросло над лесом как-то внезапно. Во всяком случае, так показалось Дайнеке.

– Знаете, для чего обычно ставят часовни? – спросила она.

– Какая разница, церковь или часовня…

– В часовне нет алтаря, и значит, там не проводят богослужения.

– Тогда для чего их возводят? – заинтересовался Платон.

– Из всех возможных вариантов к нашему случаю подходит только один: в память о каком-то событии, которое произошло на этом месте или недалеко от него.

Задумавшись, Водорезов сказал, глядя себе под ноги:

– В голову приходят только мрачные мысли.

– В часовню можно попасть?

– Сейчас уже поздно. И я не знаю, где ключ.

– А я и не говорю, что сейчас, – возразила Дайнека.

– Когда мы с вами снова пойдем гулять, я обязательно найду ключ, – пообещал Водорезов.

Казалось, тем для разговора уже не осталось. Скоро они подошли к спальному корпусу. Дайнека хватилась:

– Вы живете не здесь!

– Моя квартира – в другом здании, но я решил проводить вас, – кивнул Водорезов и махнул кому-то рукой: – Привет, Федя!

Дайнека обернулась и увидела Темьянову. Она сидела в коляске, которую толкал мужчина, одетый в рабочую куртку и шапку-ушанку.

Как только они сблизились, Водорезов склонился к Темьяновой:

– Как самочувствие, Лукерья Семеновна?

Она благодушно ответила:

– Слава богу, Платон Борисович, все хорошо. Вот, Феденька согласился со мной погулять.

Дайнека перевела взгляд на мужчину в ушанке, в ответ он поглядел на нее своими светло-голубыми глазами. Его взгляд показался ей беззащитным и детским.

– Кто это? – спросила Дайнека, когда они разошлись.

– Федя, наш дворник, он же садовник и разнорабочий. По диагнозу – аутист[7], по жизни – добрый и безотказный малый. Вырос в детдоме. Сюда, как говорят, приблудился, и директриса взяла его на работу. Он всеобщий любимец, живет в служебной комнате третьего корпуса. Неделю назад на территорию пансионата проникли придурки из соседней деревни. Залезли в сарай, где он хранит инструмент. Федя заметил их, его чуть не убили… Слава богу, он оказался крепким.

– У него что-то украли?

– Это что-то беспокоит вас больше, чем жизнь человека?

– Конечно, нет! Ну вот я и дома. – Дайнека остановилась, не доходя до дверей, и поступила так не случайно: на лавке сидела Ерохина.

– Уверен, что вы здесь задержитесь. Вы сказали: «Ну вот я и дома».

– Я так сказала? – Дайнека смутилась. – Само собой получилось.

– Простите за банальность, оговорка по Фрейду. Что ж, надеюсь, завтра увидимся, – Водорезов протянул руку.