Татьяна Степанова - Невеста вечности Страница 12

А потом устроил ее и в театр.

И раз, два, три…

Звуки рояля…

Зеркала…

Запах балетного пота.

И никаких молитв.

Тут, в удаленной часовне, они еще не звучали. Тут вообще ничего пока нет – голые стены, свежая желтая краска.

Цвет золота, цвет осени, цвет увядания, цвет преддверия конца пути, когда все мы подойдем к тому пределу, что положен и назначен каждому.

Сестра Римма увидела своего отца на фоне желтой стены – таким, каким помнила его за день до смерти.

Дородный, пожилой, в домашнем бархатном халате, он сидел в роскошном кресле под светом лампы. Он говорил с кем-то по мобильному. И сделал ей жест – уйди!

Блеск золотой печатки на пальце.

Она послушно вышла из гостиной. Какой долгий, невообразимо долгий путь между той жизнью и этой – сестра Римма уставилась на подол своей черной монашеской одежды. И это лишь середина пути. Она всего лишь на середине, столько всего предстоит еще сделать и создать…

И ничто и никто этому не помешает. Она позаботится об этом, она дала обет.

Где-то далеко прогрохотал поезд по железнодорожным путям. Станция Каблуково. Конечно, многое тут изменилось за столько лет, но отец всегда очень точно помнил это самое место. Он начертил подробный план и поставил на плане сначала точку, потом крестик. Странно, правда?

Вы спросите, что же тут странного?

Так ведь он сделал это не наяву, а в ее сне.

Да, да, именно, через столько лет после своей насильственной смерти он явился к ней, к дочери, его плоти и крови, во сне.

Тогда в монастырской келье было так же душно, как здесь. И тоже пахло свежей краской, только стояла на дворе не осень, а бурная шалая весна. Снег таял и тек ручьями, и в подмосковных полях орали грачи и галки.

Нет, нет, неверно: отец не приснился, она просто увидела его – так же ясно, как и сейчас на фоне этой желтой свежеокрашенной стены.

Он выглядел так же, как в день убийства. Смерть не выносит грима, она реалист во всех деталях, пусть даже они и пугают.

Отец поставил на плане сначала красную точку, а потом, медленно водя пальцем, нарисовал крестик – вот здесь то самое место. Из пулевой раны на лбу все еще сочилась кровь – возможно, он использовал именно ее для рисования.

Не во сне, не в бреду, а наяву в том коротком ярком видении в тесной и душной монастырской келье.

Он ведь и при жизни всегда говорил об этом.

Сколько она слышала от него о том, что случилось вот тут.

Сестра Римма встала со стула и подошла к двери в подсобное помещение, открыла ключом – его она носила в своей сумке – черной, поношенной, но чрезвычайно удобной. Открыла дверь и включила тусклую лампочку – почти все, что нужно, уже привезли, и это находится здесь в ящике и картонных коробках. Скоро сюда прибудет и самое главное. Она снова закрыла дверь на ключ. Обернулась.

Увидела себя на фоне желтой стены – той двенадцатилетней маленькой балериной у зеркала. Кто в детстве знает, как сложится его жизнь? Какие перемены предстоят? Как хорошо, что дети об этом не думают. Не думают они и о смерти… И о том, что самое страшное и беспощадное может быть милосердным…

На фоне желтой стены открылся алый бархатный театральный занавес. Балет «Жизель» – белые бесплотные тени на фоне кладбища, танцующие изящный французский менуэт…

Сестра Римма закрыла глаза – там, в театре, она не солировала никогда, не исполняла главные партии. Видимо, у нее не хватало куража, таланта и… даже отец с его связями и деньгами не помог ей подняться выше кордебалета.

А когда ее жизнь внезапно изменилась, она принесла с собой смирение и монашество. Но вместе с тем жизнь предложила лидерство, и сестра Римма его приняла.

Она взяла веник, стоявший в углу, и медленно начала выметать из часовни строительный сор – она ведь за этим сюда приехала, немного убраться. И как она сказала в монастыре – поразмышлять, помолиться в одиночестве.

Но молитвы подождут.

Собрав сор на совок, она широко распахнула дверь часовни, оглядела окрестности – то самое место.

Она нашла его.

Она сразу поняла – это именно здесь. И даже не явление отца и тот клочок бумаги с планом, а нечто гораздо более осязаемое и конкретное подсказало ей: это и есть то самое место.

Кто-то коснулся ее плеча.

Сестра Римма уронила совок – он с грохотом упал на бетонное крыльцо часовни, рассыпав сор по ступенькам.

Лишенная плоти, пожелтевшая от веков и тысячелетий кость – хрупкое запястье, украшенное золотыми браслетами…

Такой нежный, призрачный, почти обморочный звон золотых бусин…

Сестра Римма резко обернулась и прижала ладони ко рту, боясь закричать – неужели???

Но нет, никого… все пусто…

Голая желтая стена. Сестра Римма захлопнула дверь, пересекла часовню, рухнула на колени и прижалась к холодной твердой стене пылающим лбом.

Глава 14

Надпись

– Видите, оказалось, что соседка Балашова не лгала – вот он, тот посетитель, Горлов, – подвела итог Катя, когда они покинули лечебный корпус санатория.

Ей захотелось уколоть Страшилина – ишь какой: «не верьте свидетелям, люди лгут»… Ничего и не лгут, возможно, просто сразу с мыслями не могут собраться, как лучше рассказать об увиденном. И не надо, не надо, Андрей Аркадьевич, делать столь поспешные выводы.

– Да, любопытный старикашка. Хреноватенький, – ответил Страшилин. – За сердце сразу схватился.

– Убили его приятеля, а в этом возрасте смерть сверстников воспринимается особенно остро.

– И все-то вы знаете. – Страшилин открыл дверь машины. – Ладно, Горлов у нас на примете, но с ним позже разберемся.

– И куда мы теперь? – спросила Катя, усаживаясь.

– Обратно. Эксперты закончили работу в доме. И я хочу, чтобы вы увидели одну деталь, возможно, главную в этом деле.

И конечно же, после этой фразы весь короткий путь от санатория до дома Уфимцева Катя сгорала от нетерпения. Вот оно! Вот что она предчувствовала в этом деле – какой-то подвох. Что-то необычное, что сразу всех заставило взглянуть на это дело под совершенно другим углом.

Кирпичный коттедж встретил их тишиной – калитка распахнута настежь. Страшилин осмотрел ее. Эксперты действительно уже закончили осмотр и собирали оборудование.

– Что нового?

– Его мобильный пропал. Нигде нет, сколько ни искали, – ответил старший группы.

– Не факт, что он имелся у старика. Впрочем, сейчас редко кто не имеет. – Страшилин поднялся на крыльцо, Катя следовала за ним, подгоняемая адским любопытством. – Все звонки на его здешний домашний номер проверим, конечно. И насчет сотового попытаемся выяснить. Прошу вас, заходите, – он вежливо и широко распахнул дверь перед Катей. – Трупа там нет, зато одна улика имеется.

Катя прошла в дом – и тут тоже после всей утренней оперативно-следственной суеты необыкновенно тихо и пусто. Кухня… Комната, где Уфимцева убили. Камин погас, остатков обгорелой лампы в нем больше нет – все это изъяли на экспертизу. Заношенных тапочек на полу тоже нет.

Вот место, где лежало тело. А вот тут участок пола до сих пор прикрыт полиэтиленом с маркером полицейской ленты.

Страшилин всем своим крупным массивным телом просочился между комодом и стоявшей у двери Катей, стараясь не толкнуть ее, и нагнулся. Сдернул полиэтилен.

Катя увидела на полу бурые пятна. Кровь… и справа…

Она наклонилась, чтобы лучше рассмотреть.

Бурые каракули.

Неровные, судорожно корявые буквы, явно написанные кровью.

Матушк…

Катя наклонилась совсем низко. Эта кровавая надпись…

– Что это, по-вашему? – спросил Страшилин.

– Матушка. Тут написано «матушка» без последней буквы.

– Вот именно.

– Это Уфимцев написал?

– Первое, что я проверил, когда увидел надпись, – его пальцы правой руки. Указательный и средний в крови. Первый удар лампой пришелся ему прямо в лицо, кровь потекла из носа, второй раз ударили его сбоку – у него тяжелая черепно-мозговая травма, но он жил еще несколько минут.

– И успел написать имя своего убийцы? – спросила Катя.

– Да, успел написать имя своего убийцы, – Страшилин смотрел на кровавые каракули, – или это убийца написал, используя руку Уфимцева, чтобы пустить нас по ложному следу.

– Если убийца прикасался к телу, осталась его ДНК.

– Необязательно. Но эксперты это проверят. Есть мысли по поводу надписи?

– Вообще-то да, – медленно сказала Катя, – но я пока воздержусь от высказываний.

– Да, пока воздержитесь. Мне не до пустой болтовни.

Катя вспыхнула, но Страшилин, казалось, этого даже не заметил.

– Книгу его, Библию, эксперты упаковали, это вещдок. Достаньте себе другую. Думаю, в ближайшем будущем мне потребуются ваши консультации, – Страшилин снова закурил. – Завтра я с утра займусь звонками в МИД, надо разыскать сына Уфимцева и сообщить ему о смерти отца и насчет внучки справки навести. А после обеда вы мне потребуетесь, так что будьте на месте.