Ольга Володарская - Земля перестанет вращаться Страница 12

Все расселись. Зачерпнули по ложке. Лена сделала вид, что ей понравилась ее кислятина, и принялась хлебать борщ, причмокивая от «удовольствия». Матушка тоже немного поела, но даже после «тюнинга» блюдо оставляло желать лучшего. Паша же отставил тарелку и выдал:

– Я ухожу.

– Куда? – опешила мама.

– К кому? – взвизгнула жена.

– Можно мне договорить? Не прерывайте меня, пожалуйста.

Но Лену было не унять:

– Бабу нашел, я так и знала! Секса не хочет, в облаках витает, возраст опять же кризисный – седина в бороду, бес в ребро…

– Заткнись, – тихо проговорил Паша.

– Кто она? Ирка-кладовщица или Галя из бухгалтерии? Обе вьются вокруг тебя…

Ира была инвалидом третьей группы. Ей было тяжело переставлять коробки, и Паша ей часто помогал. А Галя тоже потеряла ребенка, только он умер своей смертью, скончался от лейкемии в двенадцать лет, и они с Пашей иногда ездили вместе на кладбище.

– Заткнись, – повторила слова Паши мама. Но громко и зло.

– Что, сыночка выгораживать будете? Валяйте! Вы меня всегда ненавидели, считали недостойным вашего распрекрасного Пашули. А что в нем хорошего? Размазня! И в постели ноль. Уж не знаю, на что там Ирка с Галькой повелись…

И тут мама удивила. Она с размаху влепила Лене пощечину.

– Он дочь потерял, дура! Поэтому сам не свой.

– Я тоже ее потеряла, – закричала Лена, вскочив. Животом задела тарелку, она накренилась, борщ пролился и растекся по столу кровавой лужей. – Но я живу дальше. Пытаюсь наладить отношения. Потому что у нас остались только мы…

– Не было никогда нас, – прервал ее Паша. – Я тебя никогда не любил, как и ты меня. Дашенька соединила нас и удерживала рядом друг с другом. А теперь ее нет… Так какой смысл нам продолжать играть в семью?

– Я могу родить тебе еще одного ребенка. Думаешь, почему я пытаюсь склонить тебя к сексу? Не из-за удовольствия же…

– Мне другого не надо.

Паша встал из-за стола и направился к выходу. Мама остановила его вопросом:

– Куда ты?

– Собирать вещи.

– Ты намереваешься уйти из СВОЕЙ квартиры, в которой вырос, а мегеру оставить тут? Со мной? – Матушка вскочила и подбежала к Паше. Она была очень маленького роста и смотрела на него, вытянув шею. – На черта она мне сдалась? Я ее терпела только ради тебя. Пусть она катится.

– Я тут прописана, – мгновенно отреагировала на реплику мамы Лена. – И вы права не имеете меня выгнать.

– Выпишу и выгоню, – рассердилась та. – Это моя собственность.

– В нашем случае без согласия – только в судебном порядке. Я его вам не дам, а в зале суда такое устрою…

– Ты меня не пугай.

– Я законная супруга вашего сына, прожившая в этой квартире пятнадцать лет и вырастившая в ней дочь. Коммунальные платежи на мне. Ремонт тоже. Кто тут обои клеил? Занавески, скатерки покупал? Я! И с соседями разбираюсь тоже я. Вы не конфликтные, особенно Паша. Его даже если не водой зальют жильцы сверху, а дерьмом, он стерпит. А мне терять нечего. Попробуете меня выгнать, пойду на телевидение. Как мать зверски убитой девочки, которую пытаются злые родственники на улицу выгнать.

Матушка, обожающая скандальные передачи, живо представила себе выпуск с невесткой и просяще проговорила, обратившись к Паше:

– Сынок, давай возьмем кредит и отселим мегеру куда-нибудь.

– Мы так и сделаем, но позже. Дайте мне побыть одному. И позвольте себе отдохнуть от меня.

– Да куда ты собрался? – Мама заглянула Павлу в глаза. В ее стояли слезы, его были сухими и тусклыми. – К Сашке?

– Нет, мне нужно обнулиться.

– Я не понимаю, – всхлипнула пожилая женщина.

– Побыть вдали от всех, кто мне близок и кто неравнодушен ко мне. Знаю, вы все за меня переживаете. Ты, Сашка, даже Лена. А я хочу, чтоб меня оставили в покое. Не бойся, мама, я ничего с собой не сделаю. И обещаю звонить тебе через день.

– То есть ты уходишь в никуда? – уточнила мама. Паша кивнул. – А может, завтра? Куда на ночь глядя-то? А завтра встанешь, соберешься… Я тебе котлеток напеку, термос с чаем сделаю… И пойдешь куда глаза глядят. А то и передумаешь? Утро вечера мудренее.

Паша коротко рассмеялся и поцеловал мать в лоб.

– Я люблю тебя, – сказал он и пошел собирать рюкзак.

Глава 8

Батя Митяя произвел неизгладимое впечатление на Багрова. Он оказался огромным, лохматым, усатым, конопатым, похожим на байкера мужиком. Когда он зашел в кабинет, Роман мысленно примерил ему рогатый шлем викинга и решил, что тот идеально дополнил бы его образ. Митя пошел не в отца. Бледный брюнет в очках, которого можно было принять за сисадмина, скорее всего, уродился в мать. А она у Мити имела докторскую степень по биологии и занималась плесенью. В юности думала только о науке, с мальчиками не встречалась. Так бы и «заплесневела», если бы не повстречала старшего оперуполномоченного Комарова. В их НИИ погиб человек, и Комаров приехал по вызову. Ученая барышня не обратила на него никакого внимания, поскольку ничего, кроме любимых простейших организмов, не видела. А оперу она сразу понравилась. Напомнила героиню Елены Соловей из «Блондинки за углом», чудаковатую, воздушную, очкастую, приятно пухленькую Регину. На такой он мечтал жениться, но попадались все разбитные, ушлые и, как назло, тощие. Старший оперуполномоченный Комаров позвал профессоршу (он так ее прозвал про себя) на свидание в день знакомства. Получил отказ. Но бравого мента уже ничего не могло остановить. Он начал ухаживать за дамой своего сердца. Хотя она думала, что ее преследуют. Даже хотела жалобу написать на имя начальника отдела уголовного розыска. О чем сообщила Комарову. Тот выслушал, кивнул и, взвалив молодую женщину на плечо, притащил ее в загс, располагающийся неподалеку от НИИ. Поставив на ступеньки, сказал:

– Я хочу на тебе жениться, умная дура. Согласна выйти за меня, пошли подавать заявление. Нет – отстану.

Профессорша ему не поверила. Думала, Комаров блефует. Поэтому смело ответила:

– Пошли.

Этого старшему оперу и нужно было. В тот день они подали заявление, а через три недели расписались. Вскоре у них появился первенец. Через пять лет еще один ребенок. А за ним Митяй.

Эту историю рассказал Роману сам старший Комаров, когда они после завершения трудового дня завалились в пивнушку и просидели в ней до закрытия. Но до этого обсудили дело Казачихи.

– Она была страшной женщиной, – первое, что сказал старший Комаров, которого звали Алексеем, когда начали разговор о нем. – Не только по сути. Казачиха и выглядела пугающе. Хотя в молодости была очень даже ничего, судя по фото. Но я-то ее видел уже зрелой женщиной и вживую. В глаза смотреть не мог ей. Как и многие. Она из-за этого очки носила с дымкой при отличном зрении.

– Фотографий не сохранилось?

– Есть одна, сейчас покажу. – Алексей раскрыл заплечную сумку и достал из нее картонную папку на матерчатых завязках. – Тут то немногое, что осталось у меня на память о деле всей моей жизни. Как знал, что пригодится…

Развязав бант, Комаров выложил на стол ксерокопию черно-белой фотографии.

– Знакомьтесь, Казачиха.

Роман с Митяем уставились на портрет темноволосой женщины с тяжелым взглядом исподлобья и по-мужски широким подбородком.

– Говорите, в молодости была очень даже ничего? – с сомнением протянул Роман.

– Да. Улыбчивой, кудрявой, с точеной фигуркой. И одевалась дивно. Не только модно, но и с большим вкусом. По-европейски. Я видел фото, на котором она запечатлена с сестрой, законной дочкой Петровского Клавдией. Так вот Лариса не хуже ее выглядела. Обе – золотые девочки.

Конец ознакомительного фрагмента.