Михаил Черненок - Последствия неустранимы (сборник) Страница 12

– Сиди, я мигом сбегаю.

Буквально через минуту он вернулся, передал Бирюкову телеграфный бланк и удрученно сказал:

– Ну, братцы, дает прикурить Головчанский. В общем, тайна, покрытая мраком…

Из Николаевки сообщали: «Телеграмма № 245 подписана Головчанским А.В. указанием адреса отправителя – пансионат “Солнечный”. Проверкой выявлено: отдыхающий такой фамилией пансионате не появлялся. Интерес представляет, что нашем почтовом отделении второй год употребляются телеграфные бланки белого цвета. Цвет бланка № 245 синий. Это дает основание предполагать: телеграмма отправлена не местным жителем. Оригинал № 245 изъят, отправлен вам авиа. Принимаем меры установлению отправителя. Результат сообщим дополнительно».

– О-о-ох, намаемся мы с этим делом, – нараспев протянул Лимакин. – У Головчанского имелся билет до Симферополя на вечерний субботний рейс из Новосибирска. В Николаевку он должен был прибыть по московскому времени в тот же день. Насколько известно, утром в субботу Александр Васильевич был уже мертв, а телеграмма за его подписью из Николаевки все-таки отправлена…

– По всей вероятности, кто-то основательно спутал карты Головчанского, – перечитывая телеграмму, сказал Бирюков.

– А может, преступник или преступница уже в Крыму и пытается сбить нас с толку?

– Сомневаюсь. Это же явно на след выводит. Скорее всего, Александр Васильевич имел намерение провести отпуск где-то в другом месте и почему-то хотел то, другое, место скрыть от жены.

– Может, из-за любовницы?

– Возможно.

– Но у него ведь билет был куплен до Симферополя и путевка в пансионат «Солнечный»…

– Это и меня в тупик ставит.

– Знаете, братцы, – заговорил Голубев, – я продолжаю вынашивать версию, что Головчанский сам отравился. Понял человек, что запутался в жизни, и…

Бирюков вздохнул:

– Очень, Слава, хочется, чтобы твоя версия подтвердилась. Сам запутался – сам ответил. Но чувствую, что свалилось на наши головы далеко не ординарное преступление.

9. Провокация

День выдался таким теплым и солнечным, что даже не верилось в начало осени. За открытым окном кабинета в могучих старых соснах перекликались пичуги, а в кабинете Антон Бирюков вел трудный разговор с Олегом Тумановым, который с подозрительным упорством продолжал отстаивать честь своего бывшего шефа. От внимания Бирюкова не ускользнуло, что за прошедшие со дня смерти Головчанского четверо суток Туманов сильно изменился. Он, казалось, постарел, ссутулился. Усталые глаза смотрели отрешенно.

Потратив впустую более получаса, Бирюков повернул разговор по-иному:

– Олег, скажи откровенно: почему так упорно выгораживаешь Головчанского?

– Я не выгораживаю. Просто не хочу говорить того, в чем не уверен.

– В чем ты не уверен?

– Во многом.

– Неужели считаешь, что из твоих показаний мы немедленно станем делать выводы?

– Ничего я не считаю…

– Ну а в чем дело? Чего боишься?.. Поверь, я чувствую, что ты не откровенен со мной. Вот уже который раз задаю вопрос: «Что могло привести Головчанского на твою дачу?» Ты повторяешь одно и то же: «Не знаю», а сам глаза в сторону отводишь…

На щеках Туманова заходили желваки. Почти минуту он, похоже, боролся с собой и наконец, набравшись смелости, заговорил:

– Весной нынче, в мае, Александр Васильевич попросил у меня запасной ключ от дачи. На следующий день вернул. Потом опять попросил и… с концом. Сказал, что потерял.

– Жена твоя, кажется, тоже потеряла свой ключ? – уточнил Бирюков.

– Надина потеря нашлась. Карман у плаща оказался дырявым, ключ провалился за подкладку, – тихо ответил Туманов и, вроде бы спохватившись, добавил: – Дача, как говорит Надя, незакрытой оставалась на ночь, так что Александр Васильевич и без ключа мог туда попасть.

– Для чего ему весной ключ понадобился?

– Я не спрашивал.

– Олег, мы не дети. С кем Головчанский встречался на твоей даче?

Туманов посмотрел Бирюкову в глаза:

– Честно, не знаю.

– Согласись, не один же он там проводил время… И не с Софьей Георгиевной…

Туманов молчал.

– Какие отношения были у Головчанского с нормировщицей Стрункиной?

– Самые обычные… Тося симпатичная, веселая женщина. Александр Васильевич иногда с нею шутил, но лично я ничего тайного в их отношениях не замечал. Краем уха слышал в ПМК разговор, будто Иван Тимофеевич из-за сапог приревновал Тосю. Так Головчанский к этим сапогам отношения не имеет. Тося при мне купила сапоги у Алексаняна. Не знаю, зачем она представление с ними разыграла.

– Алексанян еще и сапогами торгует?

– Он по нормальной цене продает. Женщины наши осаждают Хачика просьбами. На юге зимние сапоги купить проще, чем в Сибири…

Бирюков чуть задумался:

– Олег, в ПМК работала секретарем-машинисткой… Огнянникова, да?..

Туманов мгновенно изменился в лице:

– Ну, работала…

– За что Головчанский ее уволил?

– Александр Васильевич не увольнял Огнянникову. Он предложил Анне место инспектора отдела кадров. Анна отказалась и написала заявление по собственному желанию.

– Чем это было вызвано?

– Я попросил Александра Васильевича… – На губах Туманова мелькнула виноватая улыбка. – Анна Огнянникова – моя первая жена. Не хотелось постоянно видеться с ней на работе, когда она целыми днями сидела за машинкой в приемной начальника ПМК.

Олег провел ладонью по вспотевшему лбу и, не дожидаясь последующих вопросов, словно хотел отвести разговор от Головчанского, стал рассказывать о своей первой, неудавшейся женитьбе. Было это около семи лет назад. Сошлись они с Огнянниковой, когда ей только-только исполнилось восемнадцать лет, а Туманов уже успел отслужить на флоте. Почти два года прожили мирно, в ладу. Может, и дольше бы жили, если б Анна не отмочила номер. Однажды, в Первомай, когда Олег, работавший в ту пору электриком в ПМК, находился на дежурстве, она «сильно перепила в тесной компашке и на спор устроила стриптиз». А кто-то из ребят в это время Анну сфотографировал. После такого «номера» Туманов не стал жить с Огнянниковой ни одного дня, хотя Анна горько раскаивалась. Через полгода Олег женился на Наде.

– Огнянникова не вмешивается в ваши семейные отношения? – спросил Антон.

– Чего ей вмешиваться? Детей у нас не было, алименты платить не надо. Развелись официально, без оскорблений.

– Как ее отчество?

– Леонидовна.

– Лет сколько?

– Теперь уже двадцать шестой год.

– В райпо товароведом работает?

– Ну…

Бирюков посмотрел в печальные глаза Туманова и внезапно спросил:

– Олег, что у тебя на душе? Не скрывай… По глазам вижу, что крепко переживаешь…

Туманов принялся рассматривать аккуратно подстриженные ногти. Через несколько секунд тихо проговорил:

– Меня кто-то провоцирует. На испуг берет, что ли…

– Да? Каким образом?

– Какая-то женщина звонила мне домой и сказала, что якобы Александра Васильевича отравила моя Надя.

– Припомни-ка, Олег, этот разговор…

– Припоминать почти нечего… Вечером зазвонил телефон. Я ответил и слышу: «Олег, тебе известно, что твоя преподобная Надюша отравила Головчанского?» Я растерялся, спросил: «Кто это говорит?» – «Все в райцентре говорят». И трубку сразу положили.

– Голос звонившей не узнал?

– Показалось, будто Софья Георгиевна Головчанская, но, когда одумался, понял, что не она.

– Почему?

– Голос был нетрезвым… А у Софьи Георгиевны, как мне говорил Александр Васильевич, к спиртному аллергия…

– Она не ревновала мужа к твоей жене?

– Не было поводов…

– С женой говорил о звонке?

– Говорил. Ей, оказывается, уже дважды звонила пьяная женщина и даже угрожала, что если Надя сама не расскажет следователям о преступлении, то это и без того станет известно кому следует…

– Может, Огнянникова решила свести с Надей счеты? Как-никак соперницы…

– Нет, голос Анны сразу узнал бы. Да и не способна Анна на такое, она незлопамятная.

«Провокация» заинтересовала Бирюкова самым серьезным образом. Он долго беседовал с Тумановым, стараясь нащупать хотя бы тонюсенькую ниточку к разгадке провокационного звонка, но Туманов больше того, что уже сказал, ничего добавить не смог.

– Давай, Олег, договоримся: если еще какие-то провокации будут, немедленно сообщи мне. И пусть Надя, пожалуйста, ко мне зайдет. Договорились?..

Бирюков протянул на прощанье руку. Туманов вяло ответил на рукопожатие, наклонил голову и вышел из кабинета. Вскоре к Бирюкову заглянул Голубев:

– Игнатьич, Тося Стрункина здесь. Приглашать?

– Пригласи.

Голубев широко распахнул дверь. Антон мельком посмотрел на вошедшую Стрункину и не заметил на ее лице ни растерянности, ни испуга, ни настороженности, с которыми – в зависимости от характеров – обычно приходят вызванные повесткой свидетели. Бодренько сказав «здрасьте», Тося села на предложенный Бирюковым стул и как ни в чем не бывало кокетливо улыбнулась: