Анна Владимирская - Скелет в шкафу Страница 12

– Послушайте, котики мои! Отель «Микеланджело» вполне пристойный! Номер у меня был очень просторный, с феном, ванной с гидромассажем, сейфом, мини-баром, в котором, кстати, были всевозможные орешки, шоколадки, печенье, соки-воды-колы, но никаких алкогольных напитков… Мини-бар, кстати, включен в стоимость номера.

– Бедная моя, как же ты без алкоголя? – поддел жену Аркадий Леонидович, добродушно наблюдавший за ней.

– Арик, ну перестань! Послушайте! Завтраки в отеле очень разнообразные, и каждый день – обязательно какое-нибудь горячее национальное блюдо: паста, лазанья, равиоли. В качестве закусок, помимо прочего, обязательно карпаччо и разные сыры. Апельсиновый фреш, кофе, пирожные, клубника и другие фрукты.

– А персонал? – спросил Стас, который, как и все члены семьи, много путешествовал.

– Очень вежливый. Великолепный, в отличие от наших! Ну, не перебивайте меня, котики! Я столько всего накупила! Но сперва я хочу рассказать…

– Мамуля, рассказывай! Мы не будем тебя перебивать! Мы будем ждать подарков! – приласкалась к матери Ангелина, пятнадцатилетняя любимица родителей. – Па! Побожись, что маму не перебьешь! А то мы подарки до Нового года не увидим!

– Ангелочек! Иди ко мне! Честное пионерское, не буду перебивать! – расцвел Аркадий Леонидович, который обожал дочь. Он посадил ее к себе на колени и стал слушать щебет жены.

– Ну вот, – продолжала довольная Марта, – все знают, что Милан – столица моды. Поэтому я и мои подружки…

– Шмотницы… – на этот раз не удержался Стас, но отец прижал палец ко рту: дескать, молчи!

– Мы с подругами узнали настоящий секрет шопинга по-милански! Надо просто найти менее известные магазинчики с доступными ценами, но при этом… вы сейчас убедитесь в качестве! Прямо рядом с вокзалом я купила себе вот эти кожаные сапоги с замшевыми вставками всего за сто тридцать пять евро, а Ангелечке – так и вовсе за двадцать пять евро! – И она принялась демонстрировать покупки.

– Баснословно дешево! – одобрил муж и отец семейства.

– Но это было только начало. Обувь я покупала в основном у «Baldinini». Посмотрите, например, на эти шикарные серебристые балетки с бантиком – всего за восемьдесят девять евро! Очень модный в этом сезоне цвет. А тебе, дорогой, эти синие кожаные мокасины за семьдесят девять евро. А еще себе я купила босоножки «Pollini» за сто десять евро, туфли «Pollini» – тоже за сто десять; Стасику – кроссовки «Nike» за тридцать девять евро: последняя коллекционная модель.

– Мамуля, дай примерить! – Стас забыл о своих шуточках и потянулся за коробкой.

– А сумочки? Мамусик, ты же так любишь сумочки! – воскликнула Ангелина.

– Что касается сумок, то вы все знаете, как я обожаю «Furla»… Сумка из новой коллекции осень-зима – двести евро, из старой коллекции весна-лето – восемьдесят. Я купила по две из старой и новой, не удержалась… Зацените! – Марта продемонстрировала сперва сумки, а затем солнцезащитные очки «Valentino» с кристаллами Сваровски в роговой оправе. – Очки мне обошлись в сто сорок евро.

– Удачный получился шопинг! – одобрил муж.

– Это еще не все. Мы прошлись по «Marina Yachting», «Lacoste», «Glenfield», «Guess», накупили себе всяких кофточек, а вам, мои котики, маечек, футболочек. В «Triumph» нижнее белье от пяти до двадцати пяти евро. И последнее: вам, мои любимые мужчины, я купила фирменные футболки от футбольного клуба Милана!

– Вот это ты, мамуля, молодец! – Стас развернул черные с красным полосатые футболки. Отдал отцу ту, что побольше. Оба тут же, прямо у стола, стали примерять обновки.

– А мне, а мне? – заныла Ангелина.

– Тебе, радость моя, мама привезла то, что ты больше всего любишь! – Марта протянула дочери большую коробку в золотистой бумаге, перевязанную синим бантом.

Слезки на Ангелиных глазках сразу же высохли, и она принялась разворачивать подарок. Наконец ей удалось справиться с бумагой и бантом, и на свет появилась довольно объемистая коробка со множеством отделений. На верхней крышке было что-то написано на итальянском большими буквами и нарисована симпатичная медсестричка в кокетливом белом халатике и шапочке.

– Ой! Это же детский набор «Маленький доктор»! Мамочка! Я же мечтала о нем всю жизнь! Тут игрушечные шприцы, термометр, бинты, зеленка, марлевая повязка, даже клизмочка! Боже мой! – Девочка просто сияла от счастья.

– Вот видишь, Ангелочек, мечты сбываются! Теперь ты точно станешь настоящим доктором. Как доктор Хаус, – улыбнулся отец.

– Па! Ма! Можно я пойду к себе и рассмотрю все-все? – Ангелине не терпелось исследовать сокровища чудесного набора «Маленький доктор».

– Конечно, девочка моя! – погладил плечико дочери Топчий. Он вздохнул.

Ангелина была его уменьшенной копией. Сходство между ней и отцом было настолько полным, что это отмечали все, кто видел дочь олигарха. Та же крепкая, коренастая фигура, та же широкая кость, такое же румяное круглое лицо с носом-пуговкой, такие же внимательные, глубоко посаженные глазки. И только одно обстоятельство отличало Гелю от обычной пятнадцатилетней девочки. У нее была «задержка психического развития» или ЗПР – такой диагноз поставили психиатры дочери олигарха. Светила психиатрической науки в Швейцарии, куда девочку возили для обследования, сошлись на том, что у нее есть слабовыраженное органическое поражение головного мозга, скорее всего врожденное. Она с трудом узнавала предметы, буквы, сочетания букв, была лишена тонких форм зрительного и слухового восприятия, ее двигательные навыки были недостаточно согласованы. Поэтому она зачастую с трудом выполняла привычные действия, переключалась с одного рода деятельности на другой. И от этого любовь отца к ребенку становилась еще сильнее, еще острее. Недуг Ангелины тщательно скрывали от друзей и знакомых, поскольку явных внешних признаков, заметных постороннему, не очень внимательному взгляду, ЗПР в случае Гели не демонстрировал. А если что-то и возникало, это выглядело как особенности подросткового возраста.

– Иди, киска моя! А я пойду все примерю! – сообщила жена и мать, убегая на свою половину с ворохом пакетов.

– Это нужно отметить отдельно! – подмигнул Топчий-старший. – Пойдем, сынок, в винные закрома на дегустацию! – И мужчины отправились поговорить о своих делах.

В винном подвале отец откупорил бутылку коньяка «Хеннесси», вынул из холодильника лимон, апельсин, несколько мандаринок и ловко соорудил пару бутербродов с черной икрой. Подняв бокал, Аркадий Леонидович произнес тост:

– За процветание рода!

Стас подмигнул в ответ:

– Эх! Как сказал классик: «Красиво жить не запретишь, но помешать можно…»

– Ну что, сынок? Сдал ты сегодня очередной предмет и уже скоро станешь режиссером, – сменил тему отец. – На какие деньги снимать думаешь? На мои рассчитываешь? – Тон его был по-прежнему мягким и бархатным, однако разговор, как сразу понял Стас, предстоял жесткий.

– Чтобы добывать деньги для съемок, есть специальная профессия – продюсер! – попытался свести разговор к шутке сын.

– Не пытайся дурить отца! Продюсеры деньги достают под режиссера! – Топчий снова наполнил бокалы. – Давай выпьем за твое будущее!

Бокалы мелодично звякнули и медленно опустели.

– Знаешь, кто мой любимый литературный герой? – неожиданно спросил он сына.

– Нет.

– Гренуй.

– Кто это?

– Есть такая книга «Парфюмер» писателя Зюскинда. Там главный герой – Гренуй. У Гренуя, как у любого негодяя, цель оправдывает средства. Поэтому он не чувствует угрызений совести, когда убивает. – Топчий подошел к книжному шкафу, который был встроен в стенку винного подвала. Достал толстый томик и, раскрыв его на закладке, прочел вслух: «То обстоятельство, что в начале всего этого великолепия стояло убийство, было ему (если он вообще отдавал себе в этом отчет) глубоко безразлично»[5].

– Он тебе нравится, потому что он убийца? – поднял брови юноша.

– Ты не понимаешь. Гренуй – это даже не человек. Это ракета, летящая к цели. И если ради цели, по пути к ней, необходимо убить, он убивает, не задумываясь. Но Гренуй не получает удовольствия от убийства, он просто берет все, что ему надо. – И отец снова прочел из книги: – «Облика девушки с улицы Марэ – ее лица, ее тела – он уже не мог припомнить. Ведь он же сохранил лучшее, что отобрал и присвоил себе: сущность ее аромата». Ты понял?

– Не совсем, – заерзал в кресле сын.

– Гренуй использует людей, высасывает и бросает – ведь каждый раз, когда Гренуй уходит от «использованного» человека, тот умирает, потому что Гренуй взял от него все, что мог. Это и есть философия жизни. Давай еще по глотку!

– Папа, скажи, ты все это говоришь серьезно?

– Абсолютно. Особенно в свете того, что ты без пяти минут режиссер.