Елена Арсеньева - Ключ к сердцу императрицы Страница 12

— Пес, да не твой! — огрызнулся старик. — Понял? Не твой! Не буду я ничего поднимать! Нашел прислугу!

— Тише, Степаныч. Тише! — окоротил возницу женский голос, тотчас перешедший на французский: — Извините его, господин лейтенант. Он очень стар…

И тут случилось нечто очень странное. При звуке этого негромкого, робкого и даже испуганного голоса незнакомец, только что крепко обнимавший Лидию, вдруг вздрогнул и резко разжал руки. И даже слегка отпрянул от нее…

— Стар, но очень злобен! — добавил француз уже значительно мягче. — Впрочем, ради вас, мадемуазель, я готов его простить. Тогда прошу вас объяснить мне, кто вы такие и куда направляетесь? Вы везете продукты? Если да, то прошу меня извинить, но я вынужден реквизировать их в пользу императорской армии.

— Ах нет, нет! — на очень быстром и правильном французском языке возразила женщина. — Никаких продуктов там нет, мсье лейтенант, уверяю вас. Это просто вещи — некоторые вещи. Перины, подушки, одеяла, кое-что из моих платьев. Мой слуга везет меня в наше загородное имение, в деревню. А там нет почти никакого имущества. Ну вот мы и везем его…

— Видимо, сена в вашей деревне тоже нет? — откровенно ухмыльнулся офицер. — У вас воз до половины сеном набит! Таких возов я уже нагляделся. И не раз убеждался в том, что все русские прячут в сене продукты. Уверен, что, если вы поднимете попону, я найду и бочонки с медом, и окорока, и сыры, и мешки с мукой.

— Нет, нет, ничего такого у нас нет! — задыхаясь от волнения, твердила женщина. — Клянусь, тут только вещи, самые обыкновенные вещи! Прошу вас верить мне!

— Не будем спорить, belle demoiselle[3]? — неожиданно покладисто произнес офицер. — Вы просто поднимете попону и покажете, что там лежит. Я не буду копаться в ваших платьях, клянусь. Но если мне что-то покажется подозрительным, я просто ткну тут и там своей саблей. Хорошо? Договорились?

Девушка, чудилось, обмерла от ужаса, потому что у нее вдруг вырвался даже не крик, а какой-то заячий писк:

— Нет, не надо, умоляю вас!

— Ого… — протянул офицер. — Кажется, дела еще хуже, чем я предполагал. Неужели вы так испугались, что я проткну саблей ваше любимое платье? А может быть, я могу проткнуть не только платье, не только перину и подушку, но и еще кое-что? Вернее, кое-кого? Что и говорить, многие раненые русские офицеры, чтобы не быть схваченными нашими войсками, пробираются из Москвы, выискивая для этого самые что ни на есть неожиданные пути и способы. Судя по ужасу, который выразился на вашем прехорошеньком личике, я недалек от истины! Поднимите попону! Быстро! Не то…

И раздался резкий металлический звук, весьма недвусмысленно свидетельствующий о том, что француз перешел от слов к делу и выхватил-таки саблю из ножен.

— Нет-нет, мсье! — вскричала девушка. — Умоляю вас… не надо. Должна признаться, я вам солгала. Простите, простите меня! Да, да, в самом деле, там, в телеге, есть… кое-кто есть, один человек.

Лидия почувствовала, как вздрогнул незнакомец, и порывисто обняла его. «Я никому не дам тебя обидеть!» — чуть не шепнула она, однако он снова отпрянул от нее.

Лидия не успела обидеться — француз заговорил, и она снова вся обратилась в слух.

— Кто-то есть? — хмыкнул лейтенант. — Я ничуть не удивлен. Сожалею, но, по закону военного времени, я должен буду арестовать этого человека.

— Нет-нет, она ничего дурного не сделала, клянусь! — пылко произнесла девушка.

— Она?! — оторопело повторил француз.

— Ну да! Там лежит моя сестра! — старательно засмеялась девушка. — Моя старшая сестра Жюли.

Жюли, изумилась Лидия?! Неужели тут же, в этом же сене, в этих же пуховиках, скрывается еще какая-то Жюли?!

Да нет, третьему тут не поместиться. Нет в телеге никого, кроме Лидии и человека, с которым она только что так самозабвенно целовалась. Девушка отчаянно, безумно врет, пытаясь отвести офицеру глаза. Но это же бессмысленно, он не поверит, он непременно сунется в сено, и тогда… по законам военного времени…

— Ваша сестра? — изумился офицер. — Что, в самом деле? Ну тогда попросите ее выбраться, чтобы мне не пришлось срывать с нее, так сказать, покровы. Мадемуазель Жюли! Появитесь! Мы ждем вас с нетерпением!

— Нет, нет, тише! — зашептала девушка. — Она спит, она тяжело больна, у нее… у нее…

Боже мой, эта бедняжка пыталась бороться до конца, спасая того человека, который лежал под горой пуховиков и которого она собиралась тайно вывезти из Москвы, чтобы избавить от опасности, но вместо этого угодила вместе с ним в самые лапы этой опасности.

— Что у нее? — вновь раздражаясь, спросил офицер. — Что вы еще придумаете, мадемуазель? Оспа у нее? Или чума? Отчего мне нельзя увидеть вашу сестру? Или она приняла мусульманство и отныне ни один неверный не должен зреть ее лица?.. Хватит! — выкрикнул он так громко, что Лидия вздрогнула. — Хватит врать! Мне это осточертело, должен признаться! Я изо всех сил пытался быть любезным с вами, но вы сами вынуждаете меня к крайним мерам. Или ваша сестрица немедленно покажется нам, или, клянусь, моя сабля…

Он не договорил, потому что Лидия перекатилась к краю телеги, подальше от лежащего незнакомца, и высунулась из-под попоны.

Глава 6. Попутчики

— Ну, господа? — спросила она по-французски самым хриплым и самым сонным голосом, который ей только удалось изобразить. — Что за крик вы тут подняли?!

Ответом ей было изумленное молчание.

Лидия вертела головой, старательно протирая глаза (какое счастье, что, отправляясь в музей и желая произвести самое серьезное впечатление на его сотрудников, она не накрасилась!) и озираясь.

Она увидела, впрочем, именно то, что ожидала увидеть: французского офицера в яркой форме, сидевшего верхом на гнедом коне, а на облучке телеги — бледную девушку лет восемнадцати, нервно стиснувшую у горла края черной епанчи, точно такой, в какую были увязаны вещи Лидии. На голове у девушки была помятая и ужасно неуместная здесь, на этой проселочной осенней дороге, флорентийская шляпка с цветочной гирляндою. Рядом с девушкой сидел старик-возница, сжимавший в руках вожжи. Все трое смотрели на Лидию одинаково вытаращенными глазами.

Точно такое же выражение сделалось у собравшихся вокруг кавалеристов, загородивших им дорогу и оттеснивших телегу на обочину.

Между тем по дороге двигались другие беженцы, не успевшие покинуть Москву вовремя, но не желавшие оставаться «под французом» ни одного дня. Им то и дело преграждали путь солдаты патруля и принимались обыскивать как пеших, так и тех, кто ехал на возах. Среди солдат Лидия разглядела ту самую свирепую маркитантку, которую уже видела вчера на Красной площади. Воистину мир был тесен, или эта жуткая особа оказалась поистине вездесуща. Так же, как вчера, Флоранс первая бросалась на добычу, отнимала все, что ей нравилось, и никто не смел с ней спорить.

— Mon Dieu… — пробормотал француз. — Боже мой…

— Вы хотели меня видеть? — с вызовом спросила Лидия, вытаскивая из растрепанных волос сено и обирая его со своего синего бархатного платья. — Вы хотели видеть Жюли? Вот она я! — Тут же она вспомнила, что девушка аттестовала ее как больную, и поспешно схватилась за виски: — Ах, если бы вы только знали, как у меня болит голова!

— Что-то непохожи вы на больную, — игриво пробормотал офицер, так и пожирая Лидию оживленными зелеными глазами, которые почему-то показались ей знакомыми. — По вашему платью можно решить, что вы направляетесь на бал, а не в деревню! И щечки ваши, и губки так горят, как будто там, под сеном, вы пылко с кем-то обнимались и целовались! Вы в самом деле там были одна или мне все же проверить?

Лидия увидела мгновенную судорогу, прошедшую по лицу девушки, и ощутила укол в самое сердце. Так вот оно что…

Впрочем, додумывать было некогда.

— Как пошло вы шутите, сударь! — воскликнула она, испепеляя офицера взглядом и по-прежнему недоумевая, почему его лицо кажется таким знакомым. — Какую чушь несете! Неужели не совестно?! Впрочем, у меня в последнее время сложилось самое дурное мнение о ваших соотечественниках. Стыд и совесть вам поистине неведомы! Вчера я вышла прогуляться и посмотреть на въезд ваших доблестных гусар в Москву. Я была одета в самое скромное свое платье, однако на меня набросился какой-то мужлан в военной форме, порвал на мне одежду… спасаясь от него, я пряталась в каком-то огороде, лежала на сырой земле — ну и простудилась, конечно. Теперь у меня жар, оттого и горит лицо, а это платье — все, что у меня осталось после того, как наш дом разграбили ваши солдаты!

Глаза офицера яростно вспыхнули, и Лидия прикусила язычок. Черт… она взяла неверный тон. Она же не роман читает, где в любое мгновение можно перевернуть страницу, на которой описывается что-то страшное или неприятное, — она находится в самой что ни на есть реальной реальности! И если этот француз разозлится, то не поздоровится не только ей. Прежде всего плохо придется человеку, который прячется в телеге. Тому, кто ее так невероятно, волшебно целовал…