Юлиан Семенов - Испанский вариант Страница 12

На следующий день после выхода журнала, редактируемого Пальма, шеф британской контрразведки генерал Гортон пригласил на завтрак Гэса Петериса, переведенного из Индии в здешнее латышское посольство советником. Гортон, имевший визитную карточку генерала в отставке, часто завтракал с дипломатами - он предпочитал личные контакты и в серьезных делах, особенно поначалу, когда они только завязывались, никогда не доверял сотрудникам, особенно молодым. <Своим чрезмерным старанием, подозрительностью и желанием принести мне в зубах информацию, - говаривал Гортон, - и не просто информацию, а обязательно написанную и подписанную собеседником, они крушат все окрест себя, как слоны, в лавке. Агент должен быть окружен уважительной любовью и доверием, а они сверлят его глазами и пытаются ловить на мелочах: не перевербован ли. Я пять лет лелеял одного актера, это очень ценная находка - известный актер, который дружит с нами. Стоило мне поручить во время каникул беседу с ним моим мальчикам - и я потерял агента. Он мне потом объяснил, что его заставили писать свои впечатления и требовали назвать имена тех леди, с которыми он спит...>

С Петерисом генерал познакомился через полгода после того, как тот перевелся в Лондон. Неторопливо присматривался к нему; понял здоровое честолюбие умного молодого дипломата и сошелся с ним легко, чувствуя, что Петерис относится к числу тех, кто никогда не изменит присяге, но всегда поможет тем, кто - встречно - может оказать содействие: не столько в карьере, сколько в деле, ибо Петерис понимал, что лишь дело может выдвинуть его в первые ряды, дело, а никак не попытки <сделать карьеру>.

- Послушайте, Гэс, - спросил Гортон, - вы хорошо помните Яна Пальма?

- Да, генерал. Мы вместе учились в университете.

- Что вы можете сказать об этом человеке?

- Ничего плохого, кроме того, что мы вместе учились.

Гортон улыбнулся:

- Хороший ответ. Я бы просил, если это не противоречит вашему пониманию чести, проанализировать его пламенную дружбу с германским посольством, с Уго Лерстом и с мистером Риббентропом.

- Надеюсь, никаких конкретных подозрений у вас нет?

- А как вам кажется?

- Мне кажется, их не должно быть. Мы, во всяком случае, верим ему.

- Я рад... Ну а если?

- Я хотел бы отвести возможные <если>.

- Это похвально, - кивнул головой генерал, - мне нравится, как вы оберегаете честь вашего друга.

- Товарища, - поправил его Петерис.

Генерал внимательно посмотрел на Петериса:

- Да, товарища. Я понимаю. Простите мою неточность. Впрочем, кто знает, где грань между понятиями товарищества и дружбы?

- Грань очевидна, - ответил Петерис, - она зрима. Я не мог быть другом мистера Пальма, потому что он играл в оппозицию, посещал дискуссионный кружок, а мне это всегда претило.

- Я знаю об этом. Нет ничего дурного во внимательном изучении марксизма. Правда, лучше это делать в индивидуальном порядке, нежели коллективно.

- Я тоже так думаю. Я читал и Маркса, и Энгельса, и Ленина. Должен сказать, что манера их мышления кажется мне чересчур прямолинейной, с одной стороны, и слишком заумной - с другой.

Гортон улыбнулся:

- Вы оригинальны в своем воззрении, потому что миллионов восемьсот, симпатизирующих марксизму и Ленину, сейчас придерживаются противоположной точки зрения. Это учение кажется им понятным, перспективным и подсказывающим выход вашему поколению.

- Мистер Гитлер занят этой же проблемой...

- Как вам ответить? - закурив, протянул Гортон. - Мистер Гитлер, по-моему, значительно больший прагматик, и он совершенно не интеллектуален в нашем понимании этого слова. Это и хорошо и плохо... Так вот, я попросил бы вас каким-нибудь образом ознакомиться с той работой, которую Ян Пальма проводит в журнале <Англо-германское ревю>. Журнал стал, если вы заметили, популярным, его охотно покупают. Продумайте, пожалуйста, какова - я бы сформулировал так - подкладка дружбы Пальма с Лерстом и Риббентропом.

- Хорошо, генерал, - ответил Петерис. - Я выполню вашу просьбу, но если результаты будут в какой-либо мере противоречить моему пониманию товарищества, я резервирую за собой право больше к этой теме в разговоре не возвращаться.

- Бесспорно, - согласился Гортон. - Бесспорно. Вы сделаете выводы для себя, как человек, представляющий интересы Латвии на острове... Как долго Пальма будет жить в Лондоне, я, естественно, не знаю, но, если он в Риге откроет филиал своего нацистского журнала, вам следует быть осведомленным о причинах, побудивших его к этому, не так ли?

<Умен, дьявол, - удовлетворенно отметил Петерис, - у него есть чему поучиться - у этого <отставника>. Не я ему должен помочь, а он мне помогает - так его следует понимать... Ай да отставник...>

- Спасибо, генерал, - улыбнулся Петерис, - мне всегда очень приятно встречаться с вами...

- Мы с вами завтракаем, - заметил Гортон, - а не встречаемся. Мясо прожарено великолепно, торопитесь, оно остынет.

...В этой маленькой радиостудии было полутемно. Джаз-оркестр, с которым выступала Мэри Пейдж, еще не собрался. Только контрабасист осторожно притрагивался к витым струнам. Возле рояля сидел молодой парень и наигрывал тихую мелодию.

Мэри сидела с Яном на высоких стульях в самом темном углу маленького зала радиостудии.

- Ты плохо выглядишь, - сказала Мэри, - замучился в своем журнале?

- Нет.

- Или тебя замучила расовая теория мистера Гитлера?

Ян пожал плечами, ничего не ответил.

- Ты довольно лихо пропагандируешь его расовую теорию.

- А почему бы нет?

- Не боишься, что мы станем фашистами?

- Не боюсь.

- Слушай, - спросила Мэри, - зачем ты согласился на все это?

- На что?

- На должность главного редактора журнала, на почетный пост члена правления Англо-германского общества?

- Во-первых, - ответил Ян, - ты мне сама подмаргивала, когда я смотрел на тебя в посольстве. Помнишь? Риббентроп мне предложил работу в журнале, а я посмотрел на тебя. А ты мне стала моргать. Я решил, что ты велишь мне стать главным редактором.

Мэри закурила.

- Правом давать такие советы обладают жены, а я - любовница. Вообще это неплохо звучит: Мэри Пейдж, любовница фашиста.

- Между прочим, - медленно ответил Ян, - если мы не хотим стать фашистами, то надо хотя бы знать, что же такое фашизм.

- Ого! - засмеялась Мэри. - Значит, ты сидишь у них с секретной миссией?

- Почему? Почему я должен сидеть с секретной миссией? Если нацизм это так плохо, как все говорят, я должен в этом сам убедиться. А если нацизм в общем-то не так уж плохо - то почему бы мне не убедить тебя в этом? Тебя и всех?

- Вены тебе было недостаточно?

- Не совсем.

- По-моему, до Вены ты был ярым антифашистом.

- У тебя неплохая память...

- Иначе я бы не запоминала ноты...

- Только из столкновения двух полярных мнений рождается истина. А истина - это интересная книга...

- Думаешь написать об этом книгу?

- Такая книга пригодится во всех смыслах. - Ян постучал по дереву. Я бы очень хотел написать такую книгу. Как думаешь, получится?

- А почему нет?

- Потому что я лентяй и мне скучно писать книги. Да и с талантом жидковато. Я завидую поэтам - они быстры на реакцию. Прозаики чрезвычайно медлительны... Серьезные журналисты - тоже. Я репортер, и мне весело, несмотря на то что меня сделали редактором.

В это время пришли саксофонисты и трубач. Они заиграли песенку, веселую французскую песенку.

- Мэри, - сказал пианист. - Давай порепетируем. Через полчаса запись.

- Я готова, - ответила Мэри, - зачем репетировать?

- На всякий случай, - сказал пианист. - Давай ту, цыганскую, которую инструментовал Дэйвид.

- Пожалуйста, предупреди меня заранее. Когда твои друзья национал-социалисты уничтожат всех цыган, евреев и славян. Мне нужно вовремя изменить репертуар, - сказала Мэри, приминая сигарету в пепельнице.

- Хорошо, - ответил Ян, - я буду тебя держать в курсе нашей с мистером Гитлером расовой политики. Тем более что я собираюсь завтра в Берлин.

- Ты зачастил в Берлин...

- Там любопытно.

- Летишь один?

- Нет...

- А с кем?

- С чемоданом.

- Говорят, в Берлине интересная ночная жизнь и масса толстых немок, которые обожают длинных и надменных латышей, вроде тебя.

- Я слышал об этом, - ответил Ян, - и я очень напряженно готовлюсь к тамошней ночной жизни.

Берлин, 1936 __________________________________________________________________________

Пальма медленно шел по пустынной - в этом час - Шенезеештрассе, размахивая клетчатым баулом. Проходя мимо литой чугунной изгороди, он увидел нарисованный белым мелом скрипичный ключ.

Пальма достал из кармана свой мелок, зачеркнул скрипичный ключ и на следующей металлической трубе нарисовал басовый ключ. Он прошагал еще метров пятнадцать, завернул в маленькую вайнштубе и попросил хозяина:

- Пожалуйста, двойной <якоби>.

- Да, господин, - ответил хозяин, стремительно и ловко наливая ему коньяк, - прошу вас.

- Спасибо, - сказал Пальма. - Почему у вас так сумрачно? Хорошо бы включить свет.