Анатол Имерманис - Гамбургский оракул Страница 12

Дейли по достоинству оценил этот полный сарказма, парадоксальный поворот. С запозданием вспомнив, что Мун лишен возможности разделить его восхищение, он наскоро объяснил ему драматургическую ситуацию. При этом его взгляд случайно упал на переброшенный через спинку жакет Магды Штрелиц. Только сейчас Дейли заметил, что его можно носить на обе стороны. Палево-сиреневый с одной, темно-вишневый с другой, он пробуждал не то ассоциацию, не то конкретное воспоминание. И в кафе, и сейчас, в театре, Дейли видел Магду в сиреневом. Отчего же именно вишневый цвет казался таким знакомым? Может быть, потому, что более гармонировал с ее лайковыми перчатками, театральной сумочкой и кожаным портсигаром, имевшими тот же бордовый оттенок?

Дейли снова повернулся к сцене. Персонажи пьесы, казалось, успели поменяться ролями. Железная логика контраргументов повергла следователя в прах. С видом побитой собаки он просил извинения за досадную судебную ошибку. Шульц и Вирт, снисходительно посмеиваясь, внушали ему быть впредь осмотрительным. Пьеса со всей очевидностью подходила к концу. Существуй в этом театре занавес, сценический рабочий стоял бы уже наготове, чтобы опустить его.

Поэтому ни Дейли, уже давно переставший следить за Ловизой, ни Мун не обратили внимания на то, что она встала. Мун спохватился, лишь увидев раскрытую сумку, из которой она молниеносным движением выхватила пистолет. Он порывисто вскочил, чтобы выбить оружие, но тут кто-то (впоследствии оказалось, что это был Мэнкуп) обхватил его обеими руками, вдавил обратно в кресло. Дейли вообще не успел среагировать.

В зале внезапно вспыхнул свет. Ловиза Кнооп, полуповернувшись к публике, шагнула вперед, один за другим прогрохотали два выстрела, Шульц и Вирт как подкошенные рухнули на пол.

И прежде чем Мун сумел понять, что это эпизод пьесы, Ловиза с пистолетом в руке вскочила на сцену. Зал снова погрузился в темноту.

- Кто вы такая? - Следователь казался не менее ошеломленным, чем зрители.

- Я - Эрна Бухенвальд!

Зал зашумел. На секунду он уподобился заколдованному лесу, где ожили все деревья сразу. Независимо от отношения к авторской концепции, драматический эффект поразил решительно всех.

- Да, я Эрна Бухенвальд! Все, что они рассказывали о нашей ночной беседе, - правда. Я действительно показывала им свой пистолет, но вовсе не потому, что помышляла о самоубийстве. Для выполнения моего плана было необходимо, чтобы на нем они оставили отпечатки своих пальцев. Я надеялась, что в качестве моих убийц они получат то, что давно заслужили. Такие люди не имеют права жить. Вы согласны?

- Как человек - абсолютно согласен. Но как представитель закона бессилен. В нашем государстве не существует реальной возможности покарать их за бывшие преступления.

- Именно поэтому я решилась на эту инсценировку, подстроив улики таким образом, чтобы подозрение пало на них. Я не учла, что у честных немцев остался один-единственный путь. Вершить правосудие собственными руками!

- Я понимаю вас - как человек. Даже помог бы спрятать трупы. Но как следователь вынужден вас арестовать. Вы оставили улики!

- Какие улики?

- Найдутся свидетели, которые слышали выстрелы.

- Насчет этого не беспокойтесь. Разве вы не слышите, что творится на улице?

Госпожа Бухенвальд подходит к окну и распахивает его. В комнату врывается многоголосый, возбужденный гул толпы, требующей освобождения Вирта и Шульца, выкрикивающей в адрес следователя типичные для нацистов погромные лозунги.

Следователь быстро захлопывает окно.

- Я, право, не знаю, - говорит он в нерешительности. - Есть еще другие улики.

- Какие?

- Отпечатки ваших пальцев на пистолете.

Госпожа Бухенвальд смеется, потом медленно стягивает с обеих рук что-то невидимое и бросает на стол.

- Вот вам мои перчатки! - Только сейчас, когда следователь поднимает их, зрители видят, что это действительно перчатки. Абсолютно прозрачные, почти невесомые. - Так что успокойте свою служебную совесть - отпечатков не осталось, как и в тот вечер, когда я показывала пистолет Шульцу и Вирту... Возьмите их! И пистолет тоже! Он вам еще пригодится, если вы за настоящее правосудие!

Госпожа Бухенвальд уходит. Следователь не задерживает ее. Он тяжело садится, задумчиво смотрит на оставленные ею предметы.

Окно со звоном разлетается, сыплются осколки, брошенный в комнату булыжник сбивает со стола папку с материалами следователя. Толпа на улице поет: "Германия, Германия превыше всего!" В мелодию тревожно вплетаются звуки нацистского гимна на слова Хорста Весселя. Темноту за разбитым окном сменяет полыхающее зарево - огненное напоминание о подожженном гитлеровцами рейхстаге.

Следователь, выпрямившись, стоит посреди комнаты. Освещенный зловещим пламенем, он надевает невидимые перчатки и прячет пистолет в карман.

Свет на сцене погас, но в зале вместо люстр загорелись только аварийные огоньки над дверьми. И пока не вышел последний зритель, в глубине сценической выемки продолжал трепыхать пожар.

РЕСТОРАН "РОЗАРИЙ"

Некий сатирик кайзеровского времени

говорил: "Немцам, чтобы быть счастливыми,

нужен только полный желудок и точное

предписание начальства, когда принимать

пищу". Неправда! Нам, западным немцам,

важнее всего сознание национального

величия.

Магнус Мэнкуп

Поговорить с Мэнкупом начистоту опять не удалось. Ловиза села к Баллину, зато Мэнкуп под каким-то предлогом усадил в свою машину скульптора.

- Значит, в ресторан? - спросил Мун. - Отпразднуем эффектные выстрелы госпожи Бухенвальд?

- А ведь здорово у нее получилось! - Мэнкуп помахал рукой Ловизе.

Она улыбнулась и закрыла лицо охапкой гвоздик. Плакала ли она? Свет в "форд-таунусе" тотчас же погас, поэтому мимолетное впечатление Дейли осталось ничем не подтвержденным. Возможно, она вовсе не плакала, а смеялась.

- Настолько здорово, - с досадой откликнулся Мун, - что спектакль чуть не кончился ее арестом.

- Ваша попытка превратить пьесу об убийстве госпожи Бухенвальд в дело о покушении на жизнь Гамбургского оракула весьма трогательна, - потешался Мэнкуп. - Хорошо еще, что я вовремя предотвратил ваше непрошеное вмешательство в замыслы автора.

- Если учесть, что пистолет настоящий, то моя ошибка простительна. Мун мог говорить не стесняясь, так как скульптор не понимал по-английски. Тот сидел позади, рядом с Дейли, и молчал, как почти всегда. Лишь запах дешевого трубочного табака выдавал его присутствие.

- Обычно в театре применяют бутафорские пистолеты, - вмешался в разговор Дейли. - Но поскольку в практику "Театра в комнате" входят только словесные дуэли, там таковой реквизит, очевидно, считают излишним.

- Насчет реквизита не знаю, но автор... вернее, Ло хотела добиться максимального правдоподобия. Я одолжил ей свой.

- Вы весьма легкомысленны, господин Мэнкуп, - сердито заметил Мун.

- Я понял вас с полуслова. Но этот пистолет у меня еще со времен войны, так что связывать его приобретение с моим письмом так же абсурдно, как подозревать Ло или любого другого из моих друзей.

Скульптор резким движением наклонился, чтобы поднять выпавшую трубку, задев при этом Дейли. У того сразу мелькнула в голове мысль, что Лерх Цвиккау, возможно, понимает по-английски. Сейчас, когда Ловиза Кнооп перестала быть в центре внимания, в памяти постепенно всплывали второстепенные факты и детали.

Дейли вспомнил репортера "Гамбургского оракула", купившего в кафе портреты скульптора и Магды... Вспомнил, что после антракта Фредди Айнтеллер пересел на освободившееся кресло в первом ряду. Потом Дейли снова видел его в театральной уборной. Нахлынули другие посетители, журналисты, знакомые актеров, его, Дейли, оттеснили в сторону. Он только успел заметить, что Айнтеллер разговаривал с Ловизой... Может быть, брал интервью? Но зачем сотруднику местной хроники, специалисту по уголовным делам, отнимать хлеб у театрального критика?.. Кстати, по поводу приобретенных им портретов завязался разговор, во время которого Ловиза, сославшись на полученную от скульптора информацию, намекнула на истинную профессию американских гостей. Скульптор не особенно ловко выкрутился, объяснив, что принял их за уголовных репортеров.

- В ресторан слишком рано, - сказал Мэнкуп. - Водный концерт начнется только через полчаса. - И, не объяснив, что это за водный концерт, он высунул руку, чтобы показать Баллину направление. - Поедем в Санкт-Паули! Для Гамбурга это предместье то же самое, что Везувий для Неаполя. Как там говорят итальянцы? Увидеть и умереть!

Свернув с опоясывающей старый город автострады, они нырнули в лабиринт узких, плохо освещенных улочек и через несколько минут выехали к реке. В опущенное ветровое стекло с размаху ударил острый запах смолы, гниющих водорослей, воды, нефти, свежей рыбы. Прямо перед ними были широкие ворота Эльбского туннеля, рассеченные пополам невидимой чертой. По одну сторону, переливаясь и сверкая, струился млечный путь зажженных фар. Вынырнув на поверхность, он расчленялся, принимая очертания автомобилей. А в противоположном направлении текла такая же бесконечная лента рубиновых светлячков.