Сэйси Ёкомидзо - Клан Инугами Страница 12

— Да, я хотел спросить об этом. Что это за топор, цитра и хризантемы?

— С вашего разрешения, об этом чуть позже. В завещании говорится, что эти реликвии Инугами означают право на получение наследства. Сестры узнали, что Сахэй отдал их Кикуно и сказал ей, что, если у нее родится сын, она может вернуться с этими реликвиями и предъявить свои права. Неудивительно, что сестры впали в еще большую панику. Узнав, что Кикуно действительно благополучно родила мальчика, они не смогли совладать со своей яростью и, точно демоны из преисподней, бросились к ней. Кикуно еще не оправилась после родов, а они заставили ее подписать заявление, что Сахэй не был отцом ребенка. Потом, отобрав три реликвии, победоносно вернулись домой. Вот почему в последние годы с Мацуко, Такэко и Умэко Сахэй был холоден как лед.

Киндаити вспомнил злобные лица трех женщин. А представив себе, какими они были в молодости, когда у них было еще больше злобы и сил, он почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Понятно. Что случилось с Кикуно и ребенком?

— Ну, эти ужасные события, конечно же, произвели на Кикуно сильнейшее впечатление. Она подписала это заявление, но кто знает, как еще ей могут навредить? И вот она взяла ребенка, Сизуму, и исчезла бесследно. Даже теперь мы понятия не имеем, где мать и сын. Если Сизума жив, ему должно быть двадцать девять, столько же, сколько Киё.

Фурудатэ кончил свой рассказ и тяжко вздохнул.

Смутная мысль мелькнула в голове Киндаити. А что, если завещание Сахэя с самого начала писалось с ужасающим умыслом? Не нарочно ли старик сотворил такое странное завещание, чтобы вызвать разлад между Мацуко, Такэко и Умэко — кровавую вражду, которая будет длиться годы и годы? Киндаити обдумывал услышанное, подавленный тяжкими мыслями, но в конце концов, вынув ручку и бумагу, начал набрасывать фамильное древо Инугами. Долго он сидел, глядя на эту схему, словно в ней можно было отыскать разгадку.

Итак, вот что стало отправной точкой ряда загадочных убийств, произошедших в клане Инугами. Занавес поднялся, начался первый акт этой кровавой трагедии.

Таинственная обезьяна

Необычное завещание Сахэя быстро стало горячей темой для алчных журналистов. Благодаря усилиям некоего агентства новостей вся страна узнала из газет о содержании завещания и непримиримой вражде, которую оно породило в семье. Разумеется, центральные ежедневники не уделяли большого места столь частному делу, зато страницы всех без исключения второ- и третьеразрядных газетенок были заполнены сенсационными, лживыми и тенденциозными материалами на эту тему. В результате вопрос о наследовании состояния Сахэя Инугами перестал быть местной проблемой, но разросся до масштабов общенациональных. Всякий, кого хоть что-то интересовало, с любопытством следил за развитием событий, и все гадали, кого же эта Тамаё Нономия выберет в мужья. А многие даже бились об заклад и делали ставки на того или другого.

Между тем вилла Инугами, оказавшись в центре всенародного внимания, по-прежнему безмолвная, как будто вымершая, стояла у озера Насу. Такэко и Умэко с их семьями все еще оставались там, но с Мацуко и Киё почти не общались. И все они, когда случалось им встретиться на нейтральной территории, пытались понять, что на уме у других. В доме назревало четыре тайфуна, при этом связанных между собой сложнейшим переплетением интересов — Мацуко с Киё, семья Такэко, семья Умэко и Тамаё. Невозможно представить себе, в каком ужасном положении оказалась Тамаё. Мацуко, Такэко, Умэко с их семьями ненавидели друг друга как заклятые враги и, несмотря на это, были едины в своей ненависти к Тамаё. Но никто из них не выказывал этих чувств в открытую. Кинжалы ревности таились в душах трех сестер, но что касается Тамаё, с ней они были — сплошная лесть и улыбки. Их страшно злила сама необходимость осыпать эту молодую сироту лживыми похвалами, и от этого их ненависть к ней удваивалась.

Само собой разумеется, что, науськанные своими родителями, Такэ и Томо ежедневно являлись к Тамаё с изъявлениями своего ей почтения. Такэ — воплощенное чванство — с самого начала демонстрировал полную уверенность в себе и не рассыпался в явно лживых комплиментах, зато хитрец и пролаза Томо вилял, как собака, хвостом — того и гляди, отвалится. Он бегал вокруг Тамаё, засиживался допоздна и вежливо скулил, стараясь снискать ее расположение.

А Тамаё была великолепна. Хотя всем своим существом она чувствовала ненависть семьи, и проклятия, посылаемые на ее голову, ощущались ею, как разряды электрического тока, все же это ее словно бы не касалось. Она оставалась изящной и благородной, и ее отношение к самоуверенному Такэ и к изворотливому Томо после оглашения завещания почти или даже вовсе не изменилось, разве что теперь она никогда не забывала держать Макаку поблизости, когда кто-то из них посещал ее в ее комнатах.

Тамаё не чуралась и Киё с его маской. Поскольку он по собственному почину никогда не приходил навестить ее, она время от времени заходила в его комнату, и встречи эти, по слухам, были необычайно странными. И опять-таки Тамаё в таких случаях сопровождал Макака. Да и Киё, принимая Тамаё, никогда не бывал один, всякий раз рядом с ним оказывалась его мать. Таким образом, встречи Киё и Тамаё всегда проходили в присутствии Мацуко и Макаки. Это, разумеется, не способствовало беседе, и то и дело наступало неловкое молчание.

Киё, очевидно понимая, насколько он отвратителен в своей злобной маске, по большей части отмалчивался. Говорила Тамаё. Но когда в ее словах звучал хотя бы намек на вопрос или они касались прошлого Киё, Мацуко тут же вмешивалась и отвечала за сына, ловко и ненавязчиво переводя разговор на другую тему. И всякий раз Тамаё явно бледнела и порой вздрагивала.

Так она и жила в одном доме с Такэ и Томо, которые жаждали поскорей заручиться ее любовью, и только присутствие Макаки спасало ее от беды. Самым простым и быстрым способом овладеть Тамаё было, если понадобится, насилие — оба этих человека имели достаточно подлости, чтобы решиться и на такое. Не раз они готовы были сделать ей похотливые предложения. Останавливало их только присутствие Макаки. Попытайся кто-нибудь из них совершить что-либо неподобающее, безобразный великан, без сомнения, сломал бы ему шею.

— Вы хотите кое-что узнать о Макаке? — Так Фурудатэ начал рассказ об этом таинственном человеке. — Это, разумеется, не настоящее его имя. Вы сами видели, внешне он совершенная обезьяна, вот его и прозвали так, когда он был еще мальчишкой. Прозвище прилипло к нему и стало его настоящим именем. Я и сам уже не помню, как его зовут по-настоящему. Он осиротел в раннем детстве, и мать Тамаё из жалости взяла его на воспитание. Да, они с Тамаё росли вместе с очень раннего возраста. И когда родители Тамаё умерли, а Сахэй взял ее в дом Инугами, Макака пришел с ней. У него не все в порядке с головой, но он слепо предан Тамаё и служит ей с абсолютной преданностью. Он готов на все, чего бы она ни попросила. Если она прикажет ему убить, он сделает это с радостью.

Последние слова сорвались с губ Фурудатэ, похоже, нечаянно. Он просто хотел подчеркнуть, насколько Макака предан Тамаё. Но едва они были произнесены, как и говоривший и слушающий, словно их нежданно разбудили, подняли глаза и посмотрели друг на друга.

Фурудатэ, явно сожалея о сказанном, неловко кашлянул, а Киндаити, желая его успокоить, переменил тему разговора.

— Кстати, я слышал, что именно Макака ухаживает за хризантемами в поместье Инугами.

— О да, вы их видели? Этот человек, может, и не слишком умен, но что касается выращивания хризантем — тут он замечательно талантлив. Отец Тамаё, жрец в святилище Насу, обучил его этому делу — а хризантемы почитаются реликвией не только в святилище Насу, но и в клане Инугами. Помните: топор, цитра и хризантемы?

— Пожалуйста, расскажите, что за история связана с тремя этими предметами? Имеют ли они отношение к святилищу Насу?

— Да. Топорик ёки, которым колют дрова; цитра кото о тринадцати струнах; и хризантема кику. Изначально это были три священных предмета святилища Насу. Понимаете, если произнести эти слова слитно, получается — ёкикотокику — «пришли благие вести». Сколько помню, так звучал семейный девиз Кикугоро, известного актера Театра кабуки. Однако уверен, что реликвии святилища Насу не имеют никакого отношения к Театру кабуки или актерству. Дайни Нономия — благодетель Сахэя и дед Тамаё, как вам известно, — решил, что это словосочетание благоприятно, и заказал кузнецу выковать золотой топор, цитру и хризантему, сделав их священными реликвиями святилища. А уже потом, когда Сахэй открыл свое дело, Дайни подарил их ему, а с ними и сам девиз в знак благопожелания. Так они стали наследными реликвиями клана Инугами.