Александр Егоров - Колеса фортуны Страница 12

Мать, низенькая женщина в темном платке, не садилась за стол. Она принесла еду, потом скрылась у себя за занавеской и принялась то ли тихонько плакать, то ли молиться.

В последние дни мы почти не видели Шерифа. Он занимался похоронами. Как я догадывался, стоило все это довольно дорого, но у меня не поворачивался язык спросить, где они взяли столько денег. На кладбище я не пошел. Говорят, там было всего человек пять: все — знакомые матери. У Данияра друзей в этом городе не нашлось.

Мне давно не доводилось присутствовать на поминках. Когда хоронили бабку, мне было лет восемь, и церемония почти не запечатлелась в памяти — помню только страшный крематорий и то, как потом взрослые нажрались. Но сегодня все пили только чай.

Когда чай был выпит, Шериф все же предложил нам водки — тихонько, чтобы не слышала мать, — но мы, конечно, отказались. Вместо этого мы уговорили Шерифа пойти погулять: ему просто необходимо было развеяться.

Вечерело. Дом Шерифа стоял на окраине, у речки — недалеко от того самого места, где я видел Данияра в последний раз. За речкой было кладбище, где он лежал теперь. Шериф — я заметил — поглядывал туда с грустью. По железной дороге, там, далеко, за темными деревьями, изредка проносились электрички и с гулом проползали тяжелые товарные поезда.

— Может, поедем наконец куда-нибудь? — вдруг спросил Макс, и все посмотрели на него. — Ну, хотя бы в Питер, на выходные. А то ведь лето пройдет, а потом…

Каждый подумал о своем. Неожиданно Шериф проговорил:

— Можно и в Питер.

— Ночевать можно в автобусе, — вдохновенно продолжал Макс. — Но лучше вписку найти. Хотите, я найду?

— У твоих музыкантов, что ли? — спросил Костик.

— У них.

— Да мы там ужремся в хлам. На все три дня. Нечего и вспомнить будет.

— Да ладно, это же экстрим, — заявил Макс.

— Не надо нам такой экстрим.

— Тогда не будем пить, — не очень твердо сказал Макс.

— А что Пит думает? — спросил Шериф.

— Не знаю, — сказал я.

Костик кивнул.

Это был странный день. Я никак не мог решиться рассказать все своим друзьям, да и чем они могли помочь? Молчал Шериф, хотя у него на душе наверняка было не легче. Молчал и Костик: он ждал, чтобы я начал первым. В воздухе повисла недосказанность.

— Пошли тогда помойку взорвем, — предложил Макс.

Года три назад он очень любил это дело. Теперь новое поколение сменило нас на полях сражений, и было странно: с чего это детство вдруг ударило ему в голову?

Но я не успел об этом подумать. Шериф обернулся и как-то невесело присвистнул. Мы посмотрели туда, куда глядел он: нас нагонял блестящий черный «бмв» с включенным дальним светом. «Бмв» ослепил нас, притормозил, и темное тонированное стекло опустилось. Стала слышна музыка, играющая в салоне: это был восточный мотив, наложенный на идиотскую попсовую подкладку. Певец стонал и рыдал тонким козлиным голосом на непонятном языке, наверно, по-турецки.

А в машине, рядом с невидимым водителем, сидел довольно молодой горец с орлиным носом и цепким наглым взглядом. «Арслан», — почему-то сразу понял я.

И поежился: Арслан смотрел на меня в упор. Потом перевел взгляд на Шерифа и поманил его пальцем. Шериф послушно подошел, склонился к машине и сказал несколько слов; в ответ Арслан презрительно скривил губы и ответил длинной и какой-то лающей фразой. Говорили тихо, за поганой музыкой я почти ничего не слышал. Мы стояли втроем и как-то инстинктивно, не сговариваясь, жались друг к другу. Макс с Костиком умолкли и смотрели на меня, а мне было по-настоящему страшно.

Арслан стоял во главе боевой части диаспоры. Кажется, он контролировал все городские точки, где торговали наркотой, и держал под собой половину местных коммерсантов — в том числе, как вы уже поняли, и моего отца. Я никогда раньше его не видел, и отец старался никогда не упоминать о нем дома. Потом, когда отец начал раскидывать свою торговую сеть в Москве, между прежней и новой крышей, понятное дело, состоялась деловая встреча; в подробности я не был посвящен. С тех пор прошло довольно много времени, и я думал, что все кончилось. Хрен там был. Я недооценивал традиции нового русского бизнеса, в котором было не так уж много новых и не так уж много русских, но зато самого бизнеса было хоть отбавляй — и отбавлять выстраивалась целая очередь. Хорошо, если не автоматная. Потому что в этом бизнесе всё было сосчитано и взвешено, и каждый был кому-то должен, а кое-кто был должен всем.

Эти строки я пишу сейчас. А тогда просто стоял и ждал. Мыслей не было.

Наконец разговор был окончен. Музыка смолкла тоже. «Бмв», рокоча турбированным двигателем, унесся прочь, а Шериф остался стоять. Он смотрел на нас, и я в который раз не мог понять, о чем он думает.

— Это Арслан. Я ему говорил, что сегодня день такой, «очэсе», день поминания, что зря он наехал, — произнес Шериф, обращаясь почему-то только ко мне. — А он ответил… в общем, сказал, что ему очень жаль. Береги себя, сказал.

— Я схожу к следователю.

— Нет, Пит. Не надо. Он еще про тебя спросил.

— Что спросил?

— Да ничего. Спросил: этот молодой — Раевский? Я отвечаю: да.

— И больше ничего?

— Да так… Только усмехнулся.

Шериф замолчал. Макс давно уже открывал и закрывал рот, как будто хотел что-то сказать. Он и сказал:

— Мужики, всё. Валим отсюда. Садимся завтра в автобус — и ходу.

— Куда? — спросил Шериф.

— На трассу. А там разберемся.

Я подумал, что это неплохой выход. Хотя и совершенно безумный. Именно потому, что безумный. Я вспомнил про Светку. И про ее сестру. Тоже сплошное сумасшествие.

— Мне денег прислали, — заметил я. — Докуда-нибудь хватит.

— Это хорошо, — произнес Шериф.

— А я давно готов, — просто сказал Костик.

Эпизод12. Мы двигались по шоссе мимо пустынных высохших полей (далеко-далеко в поле без видимой цели полз одинокий трактор), мимо чахлых перелесков и болот, окруженных серыми, засохшими на корню деревьями, и дальше, мимо веселых зеленых холмов, обступивших извилистую речку (а вот и мост через нее, а под мостом — аборигены с удочками); за рулем сидел Макс, рядом с ним — Шериф, мы же с Костиком расположились сзади, возле складного столика. На столике стояла потрепанная магнитола и лежало еще кое-что по случаю. Радио здесь ловилось плохо, и магнитола проигрывала любимую Костикову кассету с малоизвестными британскими группами.

Хвоста за нами не было.

Сегодня утром я собрал спортивную сумку, покидав туда кое-что из одежды и личных вещей, и бодрым шагом вышел из подъезда. Мне было слегка не по себе, но я нарочно прошелся вдоль нашего дома, открыв всем любопытным, кому только мог, свои намерения: вот, все видят? Я иду на остановку питерской маршрутки. Да, именно на эту остановку, на перекресток возле универсама. Я еду в Петербург. А зачем это у меня такая большая сумка? А это потому, что я собрался не в Эрмитаж, а на Московский вокзал. Для самых продвинутых наблюдателей был готов еще один аргумент: только что я по телефону забронировал на вокзале билет на дневной поезд до столицы. Вот так.

Я не оглядывался по сторонам. На это меня хватило.

Посмотрев на часы, я не спеша подошел к перекрестку. Здесь уже собралось человек десять: маршрутки у нас ходили нечасто. Однако почти сразу к остановке подкатил замызганный микроавтобус с табличкой «на Петербург», дверца открылась, и народ, толкаясь, стал заваливаться внутрь — и я со своей сумкой в числе первых. «Проходим, проходим, рассаживаемся, — объявил водитель. — Мест не хватает? Сколько есть. Стоячих не беру, стоять нельзя». Он взглянул на меня, на мою сумку и мотнул головой: «Назад проходите».

Плюхнувшись на скользкое сиденье, я принялся озираться, и мне показалось, что где-то впереди мелькнула знакомая белая пятерка с мигалкой — обогнала она нас, что ли? А может, мне и померещилось, не знаю.

Автобус двигался по проспекту в сторону трассы. На последней остановке, на выезде из города, он вдруг неловко тормознул, скрипнув колодками, потом еще и еще раз, остановился. Водитель обернулся к пассажирам, сказал: «Минутку, сейчас все исправим» — и вылез из машины. Он открыл капот и углубился в недра мотора. Подождав с пять минут, люди с руганью засобирались на выход. Я видел, как водитель разводит руками, тычет пальцем куда-то под капот, потом с явным неудовольствием возвращает деньги. Вот он уже вытирает руки тряпкой и возвращается в кабину.

— А вы что, молодой человек, уснули? — это он мне. — Поезд дальше не пойдет.

— Это я, я стоп-кран дернул, — признался я, чуть не плача. — Я об него пиво открывал. Не высаживайте меня, товарищ командир, я больше не буду.

— Под трибунал теперь пойдете, — сурово сказал командир и пригладил рыжие волосы. — Бронепоезд вам не хрен, чтоб его туда-сюда дергать…

Этого я уже не выдержал и сполз с кресла от смеха.