Ежи Эдигей - Фотография в профиль Страница 12

— На ваш вопрос тоже можно легко ответить. Гитлеровский шпион или попросту дезертир из дивизии войск СС в один прекрасный момент понял, что «Гитлер капут» и пора искать безопасное убежище в Польше. Ведь в фашистской Германии дезертиру грозила смерть через повешение. В Гданьске гитлеровцы украсили такими «фруктами» почти все деревья вдоль дороги, связывающей Гданьск с Оливой. Долго ещё после войны гданьчане называли эту дорогу Аллеей повешенных. Наверно, Баумфогель чувствовал себя в Войске Польском намного безопаснее, чем среди своих соотечественников. Чтобы эту безопасность упрочить, необходимо было проявить себя с лучшей стороны в боях. Я лично не верю в волшебные превращения ренегатов. А именно таким ренегатом и был Баумфогель, отец которого происходит из силезских шахтёров, а мать — коренная полька из Сосновца.

— Я вижу, вы достаточно хорошо информированы о моём подопечном.

— В таком вот разговоре многое всплывает в памяти. Если бы не наша беседа, я вообще бы никогда ни с кем не стал делиться подробностями, касающимися этой личности. Ведь ни в своих научных трудах, ни в воспоминаниях я не писал специально о Баумфогеле. Упомянул о нём раза два лишь на страницах своей последней книги, причём буквально в нескольких словах.

— Да, но вы поместили его фотографию.

— Она тоже оказалась в этом издании довольно случайно. Просто мне не попался никакой другой материал о Брадомске, а этот снимок был крупный и прекрасно сохранился для репродуцирования.

— Где сейчас оригинал?

— Я взял его на время, правда не без некоторых трудностей, в Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше, сделал с него несколько копий и вернул.

— Нет ли у них каких-нибудь других материалов, имеющих отношение к Баумфогелю?

— Не знаю. Не проверял, так как специально этой личностью не интересовался.

— Вы слышали что-нибудь о его «подвигах»?

— Боюсь, что нет. Я ведь жил не в самом Брадомске, а в деревне. Впрочем, кто-то мне говорил, что именно он выбрал место над рекой Вартой, где гитлеровцы расстреливали заключённых.

— А сам он участвовал в этих экзекуциях?

— Этого я не могу вам сказать. Меня арестовали в июле 1941 года, когда гитлеровский террор только начинал набирать силу. Лишь после войны я услышал рассказ о массовом уничтожении евреев в Брадомске. Сначала их согнали в Петрков, где было создано еврейское гетто. В Брадомске из евреев остались только специалисты, работавшие на местных мебельных фабриках. Позднее, уже в 1942 году, Баумфогель как-то приказал собрать их всех вместе на территории одной из брадомских школ. Через несколько часов их вывезли на еврейское кладбище, расположенное за городом рядом с шоссе, ведущим к Вельгомлынам. На кладбище всех, почти триста человек, расстреляли. Сам Баумфогель пожелал участвовать в этой бойне. Он не стрелял, но следил за тем, чтобы экзекуция протекала чётко и в полном соответствии с установленным порядком.

Когда я сидел в гестапо, было расстреляно несколько человек. Не знаю, при каких обстоятельствах их задержали, но помню, что не по политическим мотивам. Это были в основном крестьяне, не справившиеся с обязательными поставками, и граждане, вся вина которых состояла в том, что они торговали продовольствием или совершили запрещённый убой скота. В тех расстрелах, а эти были, пожалуй, первые кровавые репрессии немцев в отношении гражданского Населения, Баумфогель лично не участвовал, но именно он выносил приговоры, являясь в силу своей должности председателем чрезвычайного, суда СС. Список преступлений этого человека, несомненно, велик. Как, впрочем, и любого другого гестаповца,

— Предпринимались ли попытки совершить покушениё на эту одиозную личность?

— За время моей подпольной работы я таких попыток не припоминаю. Уровень нашей организационной деятельности в тот период делал такую акцию, по всей вероятности, невозможной. Мы только начинали тогда овладевать азами подпольной борьбы с врагом. Потому-то и произошёл в частности, мой нелепый провал.

— Понимаю. Между прочим, мне предстоит поездка в Брадомск.

— Там вы, конечно, найдёте много свидетелей. Ведь ещё живы люди, которые во время оккупации работали в городской управе, а также те, кто были заняты в местной промышленности, находившейся под особым наблюдением шефа гестапо. Вы без труда разыщете и таких, которые лично знали Баумфогеля или должны были по роду своих занятий часто с ним встречаться.

— У вас сохранились какие-нибудь родственники в Гославице?

— Да, конечно. Младший брат ведёт единоличное хозяйство на земле, давно уже принадлежавшей нашей семье. Он, конечно, мог бы рассказать вам о Баумфогеле значительно больше, чем я. Ему удалось кое-как продержаться В деревне в течение всех лет оккупации. Впрочем, то, что я вам рассказал о шефе гестапо, в значительной мере заимствовано мною из воспоминаний брата.

— На снимке помимо Рихарда Баумфогеля изображены ещё два гестаповца. Вы не могли бы вспомнить, кто это?

— Откровенно говоря, я к ним не присматривался, но я могу это сделать и при вас. Кроме фотографии, помещённой в книге, у меня есть ещё великолепная копия, сделанная с оригинала.

Юзеф Бараньский начал искать снимок, хотя в том беспорядке, который царил в его кабинете, сделать это было нелегко. В конце концов фотография нашлась в одной из многочисленных папок с вырезками и заметками историка. Он поднёс снимок к глазам и стал внимательно рассматривать. Наконец положил его на стол.

— Чем дольше всматривалось, — сказал он, — тем больше мне кажется, что я уже где-то видел эти лица. Не стану, однако, утверждать, что они ассоциируются у меня с тюрьмой гестапо в Брадомске.

— Вы видели у гестаповцев плётки?

— Меня лично избивали обрывками кабеля.

— Что вы можете сказать о кабинете, изображённом на фотографии?

— Мне не приходилось наносить визиты господину Баумфогелю и проводить время в его обществе. Допрашивали меня совсем в другом месте — в обыкновенном служебном помещений, где стояли столы и не было кресел, а только стулья. Причём допрос вели не те люди, которые здесь, на снимке. Внизу, в подвале, была комната, куда нас доставляли на специальные допросы: В этих случаях заводили пластинки или включалось на полную громкость радио, чтобы заглушить крики истязаемых. После соответствующей порции, битья и других мучений заключённых волокли наверх для продолжения допроса. Процедура всегда повторялась по несколько раз. Я частенько совершал такие путешествия: передвигали вверх-вниз по три, а то и по четыре раза — до тех пор, пока не терял сознание. Только тогда заключённого швыряли в его камеру.

— Сколько сотрудников было в гестапо в Брадомске?

— Всех сосчитать было невозможно. Когда меня посылали мыть полы или убирать мусор во дворе, я видел много снующих взад-вперёд эсэсовцев. Но были ли это исключительно брадомские сотрудники или же к ним присоединялись прибывшие из других мест — не знаю. На мой взгляд, в постоянный состав входили двадцать — тридцать человек, не считая роты охраны, которая выполняла самые разные задачи. Эта рота, кстати, размещалась на первом этаже. Её солдаты не только охраняли здание гестапо и другие официальные учреждения в городе, но и использовались для поддержания фашистского порядка на территории всего района.

— Вам всё равно не избежать визита к нам в милицию, а также к прокурору, — сказал в заключение подполковник. — Повторяю также, что вас попросят участвовать в судебном процессе в качестве свидетеля.

— Он состоится в варшавском суде?

— Пока неизвестно. Но всё складывается так, что следствие целиком будем вести наша столичная прокуратура и мы, то есть городская комендатура милиции. Поэтому, по-видимому, и суд будет в Варшаве — в городе, где Баумфогель пойман. В самом Брадомске воеводского суда нет, а судить ли его в Петркове или в Варшаве — принципиального значения не имеет.

Но техническим же соображениям Варшава как место суда намного предпочтительнее.

— Этот процесс вызовет всеобщий интерес. Предвижу, что будут разыгрываться настоящие баталии за право присутствовать в зале суда.

— Вам это не грозит, пропуск на ваше имя уже выписан, — рассмеялся Качановский, — как одному из свидетелей. Ну, видите, нет худа без добра.

— И последнее, о чём я должен вас предупредить, — добавил офицер милиции. — Через несколько дней мы устроим вам очную ставку с этим человеком. Интересно, узнаете ли вы его?

— Я охотно встречусь с Баумфогелем. Такая встреча, да ещё в ином по сравнению с Брадомском сценическом оформлении — когда я без метлы и не стою по стойке смирно, не смея вздохнуть, — доставит мне, не сомневаюсь, огромное внутреннее удовлетворение.

— Не только вам. А теперь я прощаюсь. До встречи в варшавской милиции.