Детектив и политика 1991 №3(13) - Дик Фрэнсис Страница 12

— Хотите работу? — спросил он. — Регулярную, вторым после Пипа.

Я кивнул, набрал побольше воздуха и проговорил "да". Оно прозвучало будто хрип.

Владелец скакуна засмеялся:

— Удачная неделя для Финна. Джон Боллертон говорил мне, что Морис будет интервьюировать его в своей программе завтра вечером.

— Да? — удивился Эксминстер. — Постараюсь посмотреть.

Я пошел взвеситься и переодеться, и, когда вышел, Эксминстер дал мне очередной список лошадей. Он хотел, чтобы на следующей неделе с четырьмя из них работал я.

— С этого дня, — сказал он, — я не хочу, чтобы вы принимали какие-либо предложения, не узнав сначала, нужны ли вы мне. Идет?

— Да, сэр, — подтвердил я, стараясь не очень выказывать идиотский восторг, который испытывал. Но он и так видел. Он набил на таких делах руку. Его глаза сияли пониманием, дружелюбием и обещанием.

4

Я позвонил Джоанне:

— Как насчет того, чтобы поужинать вместе? Я хочу отпраздновать.

— Что?

— Победу. Новую работу. Порядок в этом мире, — сообщил я.

— Звучит так, будто ты уже отпраздновал.

— Нет, — возразил я. — Опьянение, которое ты можешь услышать в моем голосе, означает, что на меня свалилась удача.

Она засмеялась:

— Тогда все в порядке. Где?

— "Хенниберт". — Это был маленький ресторанчик на Сент-Джеймс-стрит, где кухня была подстать адресу, а цены подстать тому и другому.

— О да! — воскликнула она. — Я приеду в золотой карете.

— Я так и думал. Я заработал сорок фунтов за неделю и хочу часть потратить. И кроме того, я голоден.

— Ты не найдешь свободный стол.

— Он уже заказан.

— Сдаюсь. Буду там в восемь.

Джоанна приехала на такси, что польстило мне: она любила гулять пешком. Она надела платье, которого я не видел прежде, — облегающее, прямое, из плотной темноголубой ткани, при движении оно слабо мерцало, когда падал свет. Упругие волосы аккуратными локонами падали на шею, и темно-серые тонкие линии, которыми она обвела веки, делали ее темные глаза большими, бездонными и таинственными. Головы всех мужчин повернулись к ней, когда мы вошли в зал, хотя она и не была хорошенькой, бросающейся в глаза, эффектной, даже особенно хорошо одетой. Она выглядела… я даже сам удивился этому слову… интеллигентной.

Мы ели авокадо под французским соусом, и бефстроганов со шпинатом, и клубнику осеннего урожая со сливками, и грибы, и свиную грудинку, и маслины. Праздник — после моего долгого птичьего рациона. Мы ели долго, и выпили бутылку вина, и сидели за кофе, и болтали с легкостью, которая свойственна дружбе, уходящей в детство. После долгой тренировки я научился скрывать от Джоанны мои совсем не братские чувства к ней, скрывать их было необходимо, потому что я знал по прошлому опыту: если бы я заговорил о любви, она начала бы нервничать, прятать глаза и очень быстро нашла бы подходящий предлог, чтобы уйти. Если я хотел наслаждаться ее обществом, надо было считаться с ее условиями.

Казалось, она искренне рада тому, что я буду работать для Джеймса Эксминстера. Хотя скачки и не интересовали ее, она ясно понимала, что это значит для меня.

Я рассказал о телевизионной передаче.

— Завтра? — спросила она. — Хорошо, я буду свободна и погляжу на тебя. Ведь ты ничего не делаешь наполовину, да?

Я усмехнулся:

— Это только начало.

Я сам почти верил своим словам.

Всю дорогу назад мы прошли пешком и остановились в темном дворе возле дверей. Я взглянул на нее. Это была ошибка. Поднятое кверху лицо, свет звезд, отражавшийся в затененных глазах, темные волосы, растрепанные нашей прогулкой, гибкая линия шеи, выступающая грудь так близко к моей руке — меня охватило то невыносимое волнение, которое я подавлял весь вечер.

— Спасибо, что пришла, — отрывисто бросил я. — Спокойной ночи, Джоанна.

Она удивилась:

— Разве ты не зайдешь выпить кофе… или что-нибудь еще?

Или что-нибудь еще? Да.

Я сказал:

— Больше я бы ничего не смог ни есть, ни пить. Кроме того… там Брайен…

— Брайен в Манчестере, на гастролях. — Но это было просто констатацией факта, не приглашением.

— Ну все равно, думаю, мне лучше отправиться спать.

— Хорошо. — Она ни капельки не была встревожена. — Ужин был великолепен, Роб, благодарю тебя. — Она дружелюбно положила руку мне на плечо и улыбнулась, желая спокойной ночи, потом вставила ключ в дверь, открыла ее и слегка помахала мне рукой, когда я обернулся. Она хлопнула дверью. Клянусь, с силой, слишком громко. Слабое утешение.

5

На телевидении меня встретили на том уровне, который в семье Финнов называется ДВП, "Довольно Важная Персона", то есть меня принял достаточно высоко стоявший в иерархии чиновник, тем самым показав, что обо мне позаботились.

Моя мать прекрасно разбиралась во всех различиях между Особо Важной Персоной и Довольно Важной Персоной и неизменно замечала каждую деталь в поведении чиновников, сопровождавших ее. Ее стремление быть всегда Особо Важной Персоной я чувствовал с самого раннего детства, и, когда я вырос, эта игра немало забавляла меня. И поскольку я долгие годы был СНВП (Совсем Не Важная Персона), то восприятие нюансов во мне обострилось.

Через вертящуюся стеклянную дверь я вошел в большой вестибюль и спросил девушку, сидевшую за справочным столом, куда мне идти. Она любезно улыбнулась, не присяду ли я, жестом показывая на рядом стоявший диван. Я сел:

— Мистер Финн здесь, Гордон, — сообщила она по телефону.

Через десять секунд плотный молодой человек с веснушками в пиджаке типа растущий-молодой-управляющий стремительно появился в одном из коридоров.

— Мистер Финн? — радостно воскликнул он, протягивая руку, которая высовывалась из белоснежного с золотыми запонками манжета.

— Да. — Я встал и пожал руку.

— Рад видеть вас здесь. Я Гордон Килдэйр, помощник продюсера. Морис — в студии, улаживает последние детали, я предлагаю сначала пойти немного выпить и съесть по бутерброду. — Он повел меня по коридору, и мы вошли в маленькую безликую приемную. На столе стояли бутылки, бокалы и четыре блюда со свеженарезанными пышными бутербродами, выглядевшими весьма аппетитно.

— Что вы будете? — гостеприимно спросил он, и его рука потянулась к бутылкам.

— Спасибо, ничего.

— Тогда, возможно, потом. — Он налил в стакан немного виски, добавил содовой, поднял бокал и, улыбаясь, проговорил: — Удачи вам. Вы первый раз на телевидении?

Я кивнул.

— Великое дело быть естественным. — Он выбрал бутерброд с филе молодого лосося и принялся, захлебываясь, жевать.

Двери открылись, и вошли еще двое мужчин. Они представились как Дан такой-то и Пол такой-то. Они были одеты чуть менее тщательно, чем Гордон Килдэйр, которому явно уступали по значению. Они тоже взяли по бутерброду, наполнили бокалы виски с содовой, пожелали мне удачи