Три цветка Индонезии - Влада Ольховская Страница 12

– Да не бил, пощечину дал… Господи, да как ты мне, сам ведь знаешь – ничего такого! Мне это помогло, ему бы помогло… Но нет, они у нас решили добренькими побыть! Теперь Кирюха со мной не общается… А с Жанной мы, как остались без него, совсем друг друга понимать перестали…

Тут Михаил не выдержал:

– К черту Жанну! Твой сын чуть не умер – и ты дал ему уйти?

– Ну да, – растерялся Павел. – Ты же сам говорил, что жизни спасает дисциплина, а не бабьи сопли!

Он действительно такое говорил. Михаил понимал, что не имеет права злиться на своего сына. Если близнецы рванулись и сорвались с поводка, то Павел вырос именно тем, что лепил из него отец.

Вот только результат оказался совсем не таким, как хотел Михаил.

На этот раз образ ворчливого старика не выдержал, треснул. Михаил чувствовал, что у него мало времени, очень скоро глубина утянет его обратно к себе. Но он не мог просто ускользнуть в свое убежище и оставить все как есть.

Он подался вперед, резко и быстро, хотя знал, что это вредит его ослабленному телу. Ему было плевать, он не видел смысла искусственно продлевать свое жалкое существование. Михаил сжал обеими руками свитер Павла у самого горла, а его сын, который был намного сильнее его, от неожиданности просто замер перед ним испуганным ребенком.

– Иди к нему, – процедил сквозь сжатые зубы Михаил. – Скажи ему все про свой страх, скажи, что любишь его. Сделай все, чтобы он простил тебя.

– Но он…

– Ты виноват! А я перед тобой еще больше, но ты – перед ним! Я уже ничего исправить не могу, а ты исправляй, времени всегда слишком мало!

Это было, пожалуй, незаслуженно жестоко – опять, и снова, как и всю его жизнь. Но Михаил должен был предупредить сына. Чтобы потом, через пару лет, Павел, несчастный и пустой внутри, не повторял каждый день придуманную им же молитву.

Забери меня, верни ее.

Забери все, что хочешь…

Хотя, если задуматься, его просьбу наконец услышали. Александра вернулась – но Михаила Эйлера, который должен был молить ее о прощении, уже забрал себе темный океан.

Глава 3

Секрет выживания в том, чтобы не запоминать кошмары, это Алиса усвоила быстро. Она не могла остановить их, и ночью ей виделось всякое – что было и чего не было. Однако утром она отпускала это, не задумывалась, сразу же переключалась на простые домашние дела, и они потихоньку вытесняли из ее души липкий страх ночи. В остальном же жизнь постепенно начала налаживаться.

Ей порой казалось, что кто-то взял и прочертил в ее жизни четкую черную границу, по одну сторону которой осталось «до», лишившееся шансов перебраться в ее «после». И границей этой стало рождение Сони. В последние месяцы беременности на Алису столько всего свалилось, что ей казалось: оправиться она попросту не сможет. Никто бы не смог! Но когда она впервые взяла на руки Соню, она вдруг четко поняла: она справится. Со всем, что способна подбросить ей судьба.

Это вовсе не означало, что Алиса теперь была свободна от волнений, сомнений и страхов. Куда там! Но она научилась расставлять приоритеты и четко видеть свой путь. Она усвоила, что два человека – это уже семья, и не нужно лихорадочно метаться, обязательно притягивая кого-то третьего. Появится сам – хорошо. Не появится – и так нормально, им с Соней хватит друг друга.

А это означало, что в истории с Яном Эйлером можно ставить точку. Нет, пока она оставалась в больнице, какие-то иллюзии у нее еще были. Алиса допустила немало ошибок, однако ей казалось, что случившееся стало достойным искуплением. Ей нравилось думать, что Соня – дочка Яна, он сразу поймет это, и тогда…

Она не успела сочинить, что произойдет тогда, Ян явился раньше. В момент, когда Алиса увидела, как он смотрит на ее дочь, ей все стало ясно. Нет, он был очень вежлив, даже мил, немного нервничал – как многие мужчины рядом с новорожденными. Но он не любил Соню. Он не видел в ней свою дочь, хотя Алиса уже рассказала ему, что вероятность такого исхода очень высока.

Для Алисы это и стало той каплей, что переполняет чашу. Последняя любовь еще догорала в душе – скромными тусклыми угольками. Однако эта любовь ни на что не влияла, и Алиса с уверенностью записала Соню дочерью Евгения Жильцова. Причин было две, об одной знали все: этого очень хотела семья Жени, доказанное родство позволяло Соне унаследовать все, что осталось после его смерти.

О второй причине Алиса не кричала на каждом углу, однако сама не забывала. Ей казалось, что Эйлеры, получив хоть какие-то законные права на этого ребенка, заберут у нее дочь. Ян вряд ли способен так поступить, но семейка у него странная, это нужно признать. Его братец, адвокат этот, например… Или Нина – своих детей она воспитать не сумела, не захочется ли ей начать с чистого листа? Так что Алиса решила не рисковать, она на всякий случай отгородилась от Эйлеров бумажной стеной документов.

Это вовсе не означало, что Ян вот так взял и исчез из ее жизни. Он сразу сказал, что будет рядом, если понадобится ей, и слово свое пока держал. Он помог ей с переездом – она решила поселиться в большой городской квартире Жильцова. Свою квартиру Алиса по-прежнему сдавала, теперь, когда надеяться приходилось только на себя, дополнительный источник дохода был более чем полезен. Ян помогал с дочерью, если она просила. Но сам он инициативу не проявлял, у него не было ни малейшего желания чаще видеть Соню. Его диковатая сестрица и вовсе почти не подходила к младенцу, и Алису это вполне устраивало.

Попрощаться с Эйлерами не получалось еще и потому, что расследование продолжалось… и даже не одно. Алисе больно было признать, что последний год ее жизни, все эти яркие, определяющие судьбу события оказались ложью. Она была уверена, что их с Женей знакомство стало пусть и необычным, не совсем нормальным даже, и все же случайным. А что в итоге? Он прекрасно знал, кто она такая. Он, по сути, поймал ее, приручил, воспользовался тем, что в ее жизни был сложный период, и заставил думать то, что было ему нужно.

В это не хотелось верить, и Алиса сопротивлялась до последнего, убеждала себя, что Женечка только в конце лета слетел с катушек, а до этого он действительно был идеален. Вот только упрямый разум не позволял обмануться, он и так молчал слишком долго. Тихий и едкий внутренний голос шептал ей, что Жильцов выдал свою истинную сущность