Дом без воспоминаний - Донато Карризи Страница 12

«Тот, кто воткнул иголку, попросту хотел, чтобы я ее заметил и захватил с собой», – вдруг догадался он.

Ведь только когда он пришил пуговичку, которая болталась на манжете Нико, мальчик заговорил. Возможно, блок у двенадцатилетнего ребенка не был связан с обсессивно-компульсивным расстройством. И теперь, слушая бессвязный рассказ пожилой лошадницы, гипнотизер вдруг осознал, что этот жест… активировал мальчика.

– Как вел себя Нико, пока был с вами? – спросил он.

– Шел за мной по лесу, молчал всю дорогу до дома; поел хлеба с молоком у печки… Но, по правде говоря, все время казался мне каким-то потерянным.

Джербер задумался: «потерянный» – вот самое подходящее слово, чтобы описать состояние ребенка.

– Вам ничего не говорит фраза: «Сначала три условия, потом вопросы»? – осведомился он, частично нарушая врачебную тайну. Но в данный момент он решил не придерживаться буквы закона, нужно было понять, откуда такой диссонанс.

Женщина в недоумении пожала плечами, потом спросила:

– Это Нико так сказал?

Джербер не ответил ни да, ни нет. Он ни словом не обмолвится о том, что ребенок обвинил себя в случившемся с матерью, но вытащит из старой лошадницы все, что можно. Он вдруг припомнил фразу без связи и смысла, которую ни с того ни с сего выпалил Николин.

– «Арнау раньше, чем остальные, догадался, куда он прилетит, но уже не мог ничего поделать», – процитировал он.

Старуха в ошеломлении выпрямилась. Очевидно, ей было известно что-то, чего Джербер не знал.

– Вы уже слышали это имя? Знаете, кто такой Арнау? – спросил он в нетерпении.

Владелица конюшни собиралась с мыслями, будто не понимала, с чего начать. Но потом сказала:

– Все во Флоренции знают, кто такой Арнау.

11

Практически никто даже вообразить не может, что десять процентов жизни проводит в темноте. Даже днем. Ибо, если подсчитать, сколько раз в среднем человек моргает, получится именно такая цифра.

По меньшей мере четыре секунды каждую минуту мы погружены во тьму, напомнил себе Пьетро Джербер. И даже не замечаем этого, хоть порой и выполняем задачу, требующую максимальной концентрации: например, бреемся опасной бритвой или ведем машину.

Давно известно, что автоматическое сокращение век призвано увлажнять глаза и избавлять их от загрязнений, к примеру, частичек пыли, рассеянных в воздухе. Но мало кто знает, что оно несет и еще одну важнейшую функцию: дает мозгу «отдохнуть». Действительно, в долю секунды между смыканием и размыканием век мозг получает передышку, безо всякого ущерба для действий, в которые он включен: грубо говоря, мы не порежемся бритвой и не устроим аварию на дороге, поскольку наш ум «продолжает видеть». Но если прервать или замедлить такой элементарный процесс, то сильно пострадает восприятие времени и пространства. Одна из излюбленных пыток флорентийских инквизиторов в Средневековье называлась «аббацинация» и состояла в том, что еретикам отрезали веки, чтобы заставить их признаться. В самом деле, очень скоро те начинали видеть демонов и злых духов, но вся их ересь состояла лишь в том, что они теряли связь с окружающей действительностью.

Он казался мне каким-то потерянным.

Слова лошадницы хорошо описали угнетенное состояние Николина. Вот почему, заметив неподвижные веки мальчика, Джербер должен был насторожиться. Теперь гипнотизер испытывал серьезные сомнения: возможно, такая аномалия не присуща Нико искони, а обусловлена каким-то внешним фактором. Чтобы узнать, какова ее причина, психолог просто обязан был что-то предпринять.

Поэтому он сразу же отправился к себе в кабинет и теперь сидел перед монитором компьютера. Уже набрал имя «Арнау» в YouTube.

Пожилая женщина, скорее всего, преувеличила, утверждая, будто все во Флоренции его знают. Джербер, к примеру, ни разу о нем не слыхал, и Бальди тоже. Но, судя по количеству видеороликов и комментариев, появившихся на мониторе, эпизод, благодаря которому Флоренция помнила Арнау, произвел фурор.

Дело было двадцать лет назад.

2 ноября 1999 года на стадионе Франки проходил матч Лиги чемпионов между «Фиорентиной» и «Барселоной». Среди прочих футболистов, строивших комбинации на поле, был один полузащитник, до сей поры имевший достойную, но негромкую репутацию рядового игрока. Его звали Мауро Брессан, и до тринадцатой минуты первого тайма никто и представить себе не мог, что он войдет в историю Флоренции, даже он сам.

Проглядев запись, запечатлевшую его свершение, и прочитав комментарий, Джербер не мог не удивиться.

Телерепортаж показывал, что Брессан находился неподалеку от радиуса штрафной противника, когда увидел, как к нему летит высокий мяч. Он стоял спиной к воротам и должен был попросту принять мяч и попробовать передать его более одаренному товарищу. По крайней мере, это должен был подсказать ему его инстинкт вечного запасного.

Но – вот он, безумный порыв, граничащий с гениальностью.

Брессан подпрыгнул и нанес удар через себя. Мяч пролетел по невозможной параболе и попал в сетку за спиной вратаря сине-красных, Франсеска Арнау: в точности так, как сказал Николин, Арнау первым догадался, что мяч, летящий по такой траектории, окажется в его воротах. Раньше, чем товарищи по команде, раньше, чем зрители, раньше, очевидно, чем сам Мауро Брессан. Но ему оставалось только бессильно созерцать триумф баллистики, свершающийся на его глазах.

Джербер смотрел видео снова и снова, пытаясь понять, как спортивное достижение связано с историей Нико и его матери. Только одно пришло ему в голову: в 1999 году мальчик еще не родился.

Так откуда взялось воспоминание?

Может, он знал этот эпизод потому, что болел за «Фиорентину», – но такой вывод казался явным анахронизмом. Албанскому мальчику, который всего четыре года назад приехал в Тоскану, неоткуда было узнать такие подробности, сказал себе Джербер.

Информация проникла в его разум иным путем, уверился психолог.

Ужасное подозрение – и одновременно неодолимый страх. «Не вмешивайся, – твердил тоненький внутренний голосок. – Твоя задача выполнена». Джербер слишком хорошо знал, что к нему не прислушается; сначала психолог должен убедиться, что ошибается.

Он не моргает.

Психолог добавил эту запись в блокнот, так как был убежден: между физической аномалией, которую он успел подметить у мальчика, и футбольным матчем двадцатилетней давности есть связь. Присутствие, которое он ощущал, пока говорил с Николином, – не просто плод воображения. Он не смог бы четко это определить, ведь до сего момента не слишком доверялся некоторым вещам. Но после сегодняшней ночи уже и сам не до конца понимал, во что он верит, а во что нет.

Ибо ребенок вел себя как одержимый.