Данил Корецкий - Освобождение шпиона Страница 13

— Дай подумать. Венера Капитолийская…

Леший поцеловал ее в шею.

— Капитолийская. Пусть будет Капитолийская. И руки и ноги есть? Точно?

— Точно, — сказала Пуля.

— И грудь? — он накрыл ладонями ее маленькие груди.

— Да.

— И все остальное?

— К чему ты клонишь?

Она мягко высвободилась из его объятий, отошла в сторону. Посмотрела на Лешего, Леший посмотрел на нее. Оба рассмеялись.

— Да ты что! У вас здесь слишком холодно! — сказала она, не переставая смеяться.

— Ладно. Поехали туда, где жарко, — не спорил Леший.

— Куда? Уже половина второго ночи!

Леший посмотрел на часы.

— Ночной клуб, — сказал он. — Дис-ко-тэ-ка. Я при деньгах.

Она вздохнула.

— Ты не похож на любителя ночных клубов. Могу спорить, ты и не был ни в одном!

— А вот и проспорила! — захохотал Леший. — Был. Два раза. Мы проводили облавы… А куда ты хочешь?

— Куда?

Она приставила палец ко лбу, воскликнула:

— Вот! Ты обещал показать мне тайный подземный город!

Леший помрачнел, покачал головой.

— Не сейчас…

— Почему? — спросила она.

— Это не прогулка. Я уже говорил. Ты плохо представляешь, что такое «минус». Всегда надо готовиться. Тем более туда…

Он замолчал. Пуля тихо выдохнула, наклонилась к увеличительной трубе, еще раз полюбовалась на свою мишень.

— А генералы ваши здесь тоже тренируются? — спросила она.

— Нет, — покачал головой Леший. — Только мое подразделение. Общий тир совсем в другом месте.

— А если сейчас войдет кто-то из начальства?

— В половине второго ночи? Это вряд ли. Да и постовой предупредит, он мой человек.

— Сюда ведь нельзя посторонних водить, верно? — Пуля подошла к нему, неловко ткнулась головой в грудь. Потерлась щекой о рубашку. — Тем более ночью. Тем более девушек. Это ведь нарушение инструкции?

— Сплошное. Я не имею права даже дать тебе подержать свой пистолет, — сказал Леший. — Просто подержать. Даже разряженный.

— А почему делаешь? Ты не похож на нарушителя инструкций…

— Хочу тебе понравиться! Вот и превращаюсь в мальчишку!

Он отстранился от Пули, легко перепрыгнул через барьер, пробежал к мишеням и стал заменять их новыми.

— По-моему, ты в меня влюбился, — сказала она.

— Чего? — не расслышал Леший.

Пуля посмотрела на ПМ, лежащий на столе. Тяжелый, ладный, компактный. «Приемистый», как с уважением сказал о нем Леший. Черная маслянистая сталь. Ей вдруг стало неприятно, что она брала его в руки, стреляла из него. Она хотела что-то сказать Лешему, даже рот открыла. Но не успела.

— Во, придумал! — крикнул он, бегом возвращаясь к ней с сорокаметрового рубежа. — Хотела жары — в баню пойдем! В турецкую, на двоих! И ужин туда закажем!..

Пуля вытаращила на него глаза.

— В баню?! Ужинать? Ты меня пугаешь! Неужели ты такой знаток злачных мест?

— Да нет, — хмыкнул Леший. — Просто мы там как-то работали.

г. Москва. Культурно-досуговый комплекс «Радуга»

Абдулла говорил, что он турок, но это, скорее всего, неправда. Армянин, скорей всего. Дагестанец. Турки маленькие и толстые, Абдулла крепкий высокий старик. Может, даже не старик. Может, совсем не старик. Он лыс и безбород, так что не разберешь.

— Нэт, маладый чилавэк. Эта неправылна. Эта пива. Эта в хаммам нехорошо, — покачал он головой, увидев бутылку в руке у Лешего. Повторил со значением: — Пива, водка — нехорашо,

— Может, косяк предложишь, Абдулла? Косяк — хорошо?

— Нэт касях, маладый чилавэк, — огорчился Абдулла. — Касях башка сорвет. Эта совсем нехорошо.

— А что хорошо, Абдулла?

Он долго молчал, сосредоточенно растирая спину Пули мокрой варежкой. Со спины на мраморный стол стекали черные дорожки от молотого кофе. Потом Абдулла сказал:

— Здаровья — вот хорошо.

Леший рассмеялся, отсалютовал ему бутылкой.

— Твое здоровье, Абдулла!

Он удобно расположился на скамеечке у стены парной. Пиво холодное. Пар горячий. Стена теплая. На большом столе посреди парной Адбулла, опоясанный полотенцем, отхаживал Пулю своей варежкой, прерываясь только затем, чтобы зачерпнуть рукой кофе и морскую соль из стеклянной банки. Пуля морщилась, стонала и делала Лешему большие глаза. Сама настояла, чтобы ее отходил профессиональный банщик. Пусть не жалуется. Хотя Лешему это тоже не нравилось.

— А русских девушек за попы трогать — хорошо, Абдулла? — спросил Леший.

Абдулла оскалил в улыбке рот. Зубы у Абдуллы белые. И мраморный стол — белый. И Пуля на нем — белая. Нет, розовая скорее. Только узенькие стринги и лифчик черные, как Абдулла. Рядом с ней банщик казался черным, как негр. Хотя он не негр. Но и не турок, это точно. Будет тебе турок работать в бане массажистом, как же.

— Я ни трогать никого. Эта — массаш. Эта — работа. Эта мне все равно кто такой. Парень, девушка. Попа, не попа… Я — работатель… Работник. Вот так. Ты вот кто, маладой чилавэк? Какой у тебя работа?

Леший допил бутылку, поставил рядом со скамеечкой. Открыл новую.

— Помнишь, у вас облава была? Когда ФСБ террористов арестовала? Я тогда в маске был, старшим, — сказал Леший. — И тоже никого не трогаю, представляешь?

Абдулла сразу перестал улыбаться.

— Хороший работа.

— Он еще и диггер, — подала голос Пуля. — Он под землей ходит. Глубоко, рядом с адом… Там даже в дырку огонь виден…

— Ага, — буркнул Абдулла. — Тоже хороший, наверное.

…Вода в бассейне — холодная. Пуля, раскрасневшаяся после всех растираний и умащений, глаза горят, румянец во всю щеку — горячая. Очень горячая. И белья на ней уже нет. Они окунулись несколько раз, вышли и поцеловались. Абдулла ушел, они здесь одни.

— У вас в ФСБ как принято: девушек сперва кормят, или…

— Или, — сказал Леший. — А кормят потом. И то не всегда.

— Надо заработать, я так понимаю?

— Угу.

— Ну, что ж, — сказала Пуля. — Это мы запросто… И опрокинулась на массажный стол, раскинула нога, обнажив гладкую выбритую промежность с узкой розовой щелкой посередине…

Потом они пошли в комнату отдыха, где был накрыт стол на двоих. Пуля втихаря налила себе водки в винный бокал и выпила, а Леший даже не знал, как на это реагировать. По правилам вроде бы следует отругать — восемнадцать едва исполнилось, рано ей водку пить. С другой стороны, вот так оголтело трахаться в бане со взрослым мужиком, с «папиком», тоже, получается, рано. Хотя нет, по закону с восемнадцати трахаться можно. Даже замуж выходить и детей рожать. А спиртное только с 21 года… Странно. После водки в ванной отмок, похмелился, и снова человек. А после иных «папиков» вовек не отмоешься, никакая ванна, никакой пенициллин не поможет. А если еще дети… Но — если взглянуть с третьей стороны, то закон есть закон, а он, Леший, то есть Синцов Алексей Иванович, есть кто? Правильно, полномочный представитель этого самого закона на означенной территории…

— Вообще-то пить только с двадцати одного года можно, — все-таки буркнул он.

— Ага! Но ты ведь сам сказал, что терпеть не можешь всякие правила! — уличила его в непоследовательности Пуля. — А тут про запреты какие-то вспомнил, полномочный представитель! Хитрый! Может, мне в двадцать один год и смотреть на нее не захочется, на водку эту!

— Можешь не смотреть уже сейчас. Вон, закусывай давай… О, вижу, вижу. Всё. Глаза поехали в разные стороны, пространственная ориентация нарушена. Готова девушка…

Леший наколол на вилку листик копченой свинины, протянул ей. Пуля наклонила голову и, сладострастно вздыхая, сняла угощение зубами. Рассмеялась. Откинулась назад, сбросила простыню на пол, разбросала руки по спинке дивана. Она была пьяна.

— У меня маленькая грудь?

— Да нормальная. Не переживай, — сказал Леший. — Красивая. Я ее люблю.

— А некоторым нравится именно маленькая, я слышала.

— А я слышал, некоторым девушкам нравятся маленькие пенисы.

— Нет, ну кроме шуток…

Леший подошел к ней и поцеловал в грудь. В левую, потом в правую. И еще раз в правую. И в левую.

— Кроме шуток, — сказал он, сел и налил себе водки.

Она как-то изменилась в лице. Леший подумал — обиделась. Глаза потемнели, черные протуберанцы летали, будто случилась там настоящая магнитная буря.

— Ты не бросай меня, Лёш… Хорошо? — сказала она тихо.

— Очень надо, — проворчал он. — Я и не собираюсь.

— Я серьезно.

— Ты лопай, лопай. А то развезет.

Она послушно взяла дольку ананаса, откусила. Сок брызнул на подбородок, она вытерла его запястьем. Запястье тонкое, хрупкое, почти детское. Леший украдкой посмотрел на свои руки со вздувшимися от жара венами. Они показались ему похожими на ковши экскаватора. Откуда-то — из живота, из печенок, а может, прямо из сердца, поднялась теплая волна, обожгла, уколола тысячью маленьких иголок, будто он с мороза бухнулся в горячую ванну. Леший даже замычал от боли. Обидеть ее? Бросить? Что за чушь. Он даже готов отдать вот эту руку — левую… нет, даже правую, вот эту свою правую ковшеобразную руку с толстыми грубыми пальцами, чтобы у них все было хорошо. Чтобы сидеть вот так, болтать в свое удовольствие, любоваться без всякого стеснения ее наготой, и чтобы заботиться и охранять, бить чьи-то морды, ломать кости, и чтобы ругать ее время от времени, отбирать всякие опасные игрушки… Только он почему-то ни на миг не мог поверить, что так и будет. Вечно, всегда. Хотя бы какое-то продолжительное время. Кто его знает почему. Не от него тут все зависит, и даже не от нее… От обстоятельств. И от закономерностей жизни. А они таковы, что разведут их с такой же неизбежностью, как и свели. И не просто разведут, а разбросают, словно центрифугой, далеко-далеко друг от друга… В разные концы мира…