Джулия Хиберлин - Тайны прошлого Страница 13

А в лучшие дни мама садилась со мной рядом и играла что-то из Дюка Эллингтона или Билли Холидей и пела их песни своим чистейшим альтом. Печальная, игривая, очень умная. Такой была моя мама. Неужели она была еще и лгуньей?

В октябре или ноябре, когда угасали последние осколки лета, мы распахивали все окна, и папа слышал нашу музыку даже из амбара. Он рассказывал, что и лошади замирали, прислушиваясь. Мама говорила, что ей нравится мысль о том, что ветер подхватывает ноты и они вечно парят над нашими прериями.

— Так ты украла меня? — настаивала я. — Я тебе не родная?

Она тянулась ко мне. Мне показалось, что мама хочет меня обнять, но вместо этого она уверенно потянула меня за неряшливый узел волос.

Она развернула меня к зеркалу и прижалась щекой к моей щеке.

И долго рассматривала наши общие черты — тонкая структура кости, мягкие прямые волосы, печаль в глазах.

— Мама, мне нужна твоя помощь! — взмолилась я шепотом. — Я боюсь.

Впервые в жизни я произнесла это вслух.

Ее лицо осталось спокойным и бесстрастным.

В сумраке отражения я видела девушку, которой она была когда-то. Себя. Ошибки, кажется, не было.

Перед уходом я попросила у нее ключ, который мама всегда носила на серебряной цепочке.

Она без возражений позволила мне снять его со своей шеи.

Когда я подошла к машине, на месте черного пикапа подозрительного мужчины было пусто.

Нужно выяснить личности нападавших, напомнила я себе. Возможно, я даже смогу добиться ордера, запрещающего им ко мне приближаться. Хотя это может лишь разозлить их еще сильнее, постоянно напоминая о моем досадном существовании.

Жаль, что я понятия не имела, с какой чертовщиной связалась. Один из тех мужчин искал и нашел мою фотографию на сайте Ранчо Хэло. Черт его дери. Наверное, стоит кому-то об этом сказать. Я запустила руку под сиденье, проверяя наличие верного сорок пятого. Все еще там. Некоторые люди успокаиваются, поглаживая теплых пушистых питомцев, я же выросла в компании холодной стали.

К депрессии, которая каждый раз накрывала меня после визита к маме, добавилось растущее чувство чего-то жуткого, словно невидимые монстры затаились вокруг, выгадывая время, провожая меня от кровати до пикапа и обратно. Но я могу лишь двигаться вперед, сказала я себе, и быть настороже. И уж точно не стоит пугать пока Сэди и Мэдди.

Я попросила сестру встретить меня в доме часа в два, и она уже ждала на дорожке. Мэдди сидела на земле по-турецки и раскладывала по кучкам мелкую гальку, сортируя ее по цвету. Когда пикап зашелестел по дорожке, она подняла голову. От ее широкой улыбки моя тревога стала еще сильнее.

— Я думаю, мы поступаем правильно, — заверила меня Сэди, когда мы шагали к двери, но я чувствовала, что она тоже ощущает себя виноватой. Крошечный ключ на цепочке мама всегда носила на шее. Она никогда его не снимала, даже купаясь в реке или душе, и никогда не отвечала ни на один из вопросов о нем. Нас, маленьких, завораживал красный камешек на головке ключа, и мы свято верили, что это волшебная вещь. Нам казалось, что это ключ от спрятанного сундука с сокровищами, и однажды летом мы даже копали ямы, пытаясь найти этот сундук.

Мама тогда сурово наказала нас и заставила засыпать все раскопанное. Разве мы не знали, что лошади и коровы могут переломать себе ноги, попав в такую яму? Позже тем вечером, укладывая нас спать, папа рассказал, что этот ключик — от маминой шкатулки с драгоценностями. Мама, говорил он, нашла его на пепелище дома, в котором сгорели ее родители. В то время мы с Сэди мало что знали о мамином прошлом. Но обе не поверили папиному объяснению. Зачем же маме носить на шее такое болезненное напоминание?

Мы зашли в дом, и в первую же секунду я застыла от едкого аромата.

Знакомого.

Сбивающего с толку.

— Чувствуешь запах? — спросила я.

Сэди обернулась.

— Какой? Хороший или «тут что-то сдохло»?

— Лаванда. Пахнет лавандой. Как те букеты, которые мама раньше расставляла по дому. И я не помню, чтобы утром отодвигала занавески.

— Томми, ты точно в порядке? — Сэди внимательно ко мне приглядывалась. — Можем сделать это позже. Или завтра.

— Я ничего не чувствую, тетя Томми. — Мэдди энергично обнюхивала каждый угол.

— Дай мне ключ, — решительно сказала Сэди. — Давай уже закончим с этим, Томми. — Она взяла меня за руку. — Ты идешь?

— Да, — ответила я, вымучивая улыбку. — Давай закончим.

Мэдди схватила меня за руку своей маленькой потной ладошкой, шероховатой после игры с гравием. Когда мы дошли до стола, она отпустила мою ладонь и провела пальцами по резной обезьянке, которая «не видела зла» и так восхищала в детстве меня и Сэди.

— А обезьянка подглядывает! — поддразнила ее Сэди, надеясь разрядить атмосферу, пока поворачивался ключ в замке. Мэдди закатила глаза, демонстрируя, что слишком взрослая для таких игр.

Но ничего не случилось.

— Заржавел, — заключила Сэди. — Мэдди, принеси мне WD-40, он в кухне, под раковиной.

Этот аэрозоль или же смачный плевок были папиными фирменными способами чинить все, что ломалось на ранчо. Но аэрозоль не помог. Как и плевки Мэдди на заклинивший замок. Этот ключ — от чего-то другого. И я перевела дыхание. Конечно, все не могло быть так просто.

— Похоже, папа про ключ не соврал, — сказала Сэди. — И мне не кажется, что это к лучшему.

В конечном итоге не «Энциклопедия Браун» учила меня открывать замки — меня учил дедушка. Правда, я редко пользовалась этим навыком. Раза два или три. Или пять.

Я вытащила из волос шпильку и принялась за работу. Замок поддался сразу же, и я вытащила маленький узкий ящичек, умещающийся в ладони. Я увидела, что в нем, и у меня оборвалось сердце.

— Просто старая колода карт, — разочарованно протянула Мэдди.

Колода карт с двумя поблекшими лебедями на рубашках, стянутая розовой резинкой, из тех, которыми скрепляют газеты в рулон, прежде чем бросить их на крыльцо.

Но мы с Сэди знали, что это вовсе не обычные карты. Помедлив, я вынула их. Они казались горячими, словно живыми. Карты не были добрым знаком. Однако Мэдди, первой заметившая его, радостно воскликнула:

— Смотрите!

К нижней карте колоды, четверке червей, был прижат второй ключ, новенький, официального вида, с выбитым номером.

Ключ от депозитной ячейки в банке.

Мы с Сэди не верили, что эти карты все еще существуют. Наш кузен Бобби изрядно преувеличивал их значимость в наследии МакКлаудов, как, впрочем, и многое другое.

Когда мы были детьми, Бобби убеждал нас с Сэди, что на поле за амбаром инопланетяне рисуют свои круги (Ван Гогом на тракторе был сам Бобби), что в одном из ручьев на нашей территории живет древний монстр (на самом деле — беременный бобер) и что секретная составляющая напитка «Доктор Пеппер» содержит сливовый сок (что вполне может быть правдой). Бобби был мальчишкой со множеством странных увлечений. Он все лето бродил с пластиковым пакетом, куда складывал умирать черных мух, которых виртуозно ловил прямо в воздухе.

Мама говорила нам, что эта привычка вовсе не признак того, что Бобби вырастет серийным убийцей, и просила нас быть терпеливыми, потому что его папа плохо с ним обращался. Мама не говорила прямо, но мы знали. Мы видели шрамы и синяки на ногах Бобби — красноречивые признаки того, что родители до сих пор считают нормальным срывать ветки с деревьев и лупить ими маленьких мальчиков, идя против всех законов природы.

Когда пару лет назад меня спросили, почему я решила работать с детьми, ведь это предполагает серьезную эмоциональную вовлеченность, я, к собственному удивлению, ответила: «Из-за Бобби».

В одну из суббот, в те времена, когда я ходила в среднюю школу, мама вытащила нас посмотреть, как Бобби в качестве питчера принимает участие в игре Малой Лиги — на сорокаградусной жаре, — и лишь один-единственный раз он не смог послать мяч как положено. Его отец тогда заорал с трибуны: «Ты кусок дерьма!» и ушел, топая ногами, оставив Бобби на поле одного, без возможности доехать после игры домой. Бобби выбил трех оставшихся бэттеров. Позже его отец хвастался, что это он вдохновил сына своим воплем.

В тот день, когда Бобби рассказал нам о Таке и об этих картах, взрослые отправили нас во фруктовые сады, приказав набрать как минимум семьдесят пять персиков на брата. Бабушка предупредила, что если кому-то из нас придет в голову швыряться персиками, то нам все лето придется отрабатывать свою глупость на варке джема — работе горячей, полной пара, в ходе которой я ни разу не упустила шанса обжечься о кастрюлю, где стерилизовались банки.

Впрочем, Бобби мгновенно возместил нам с Сэди отсутствие развлечений, тут же влетев кубарем в свежую коровью лепешку. Ему в то время было десять, он был слишком крут, чтобы плакать, и потому отчаянно пытался сохранить лицо.