Евгения Горская - Под защитой высших сил Страница 13

– Володя, что такое дэ-тэ-эн? – крикнула Лариса, положив наконец трубку. Вообще-то она, конечно, догадывалась, что это такое, но не спросить не могла.

– Доктор технических наук, – усмехнулся муж, возникнув рядом.

– Ты мне не говорил, что ты доктор, – почти обиделась Лариса.

– А ты не спрашивала. – Он вернулся на кухню к недопитому чаю и уткнулся в какой-то затрепанный детектив.

Тогда она, пожалуй, впервые заметила, что муж изменился: он давно не лезет к ней с разговорами, и живут они скорее как добрые соседи, чем как супруги. Впрочем, это ее вполне устраивало, да и некогда было думать о своей замужней жизни, она думала о Ракитине и больше ни о ком.

Лариса снова набрала номер и снова услышала длинные гудки.

Что-то случилось, и она не представляла, что ей делать.

Где-то у нее был записан телефон его бывшей квартиры.

У него была большая двухкомнатная квартира в центре, в которой он родился и вырос. Непонятно почему он ее категорически отказывался сдавать. Вообще-то он хотел, чтобы они жили у него, и долго Ларису уговаривал, но не преуспел в этом. Ее теперешнюю квартиру она получила в наследство от пьяницы-дядьки, который долго тянул деньги из ее родителей и из нее тоже и представлял для всех родственников сплошную головную боль.

Как ни странно, квартиру свою дядька не пропил, не обменял на какую-нибудь халупу у многочисленных мошенников, а оставил по завещанию любимой племяннице, за что Лариса была ему до смерти благодарна.

Зачем же она станет уезжать из собственного жилья?

Телефон она нашла быстро в старой записной книжке и опять долго слушала длинные гудки.

Только под утро, лежа в постели и зная, что не заснет, она поняла, что, если с мужем случилось что-то страшное, она останется совсем одна. Без тыла.

Даже если случится то, чего она ждала всю свою сознательною жизнь, если Ракитин немедленно сделает ей предложение, она никогда не почувствует себя такой защищенной, какой чувствовала себя с Володей.

Позвонив дяде с дороги и путано объяснив, почему она направляется к нему среди ночи, Настя совсем не удивилась, увидев его стоящим около калитки. Удивилась она только тому, что сразу, как в детстве, почувствовала себя в абсолютной безопасности. Впрочем, нет, в безопасности она чувствовала себя и с Денисом Геннадьевичем, только… по-другому. С новым замом ей было и спокойно, и тревожно одновременно, и не хотелось от него уходить, и было мучительно вспоминать о темноволосой женщине, которая так радостно ему махала.

– Ничего себе домик, – кивнул Ракитин на трехэтажный особняк. – Дядя – олигарх?

– Нет, – улыбнулась Настя. – Он средний бизнесмен. Спасибо вам, Денис Геннадьевич.

– Не за что, – ему стало тоскливо оттого, что она сейчас исчезнет за высоким забором. – Домой завтра поедете? Или прямо на работу?

– Не знаю.

– Хотите, я за вами заеду?

– Ну что вы, нет, конечно. Не надо. Спасибо.

Она тихо хлопнула дверью машины. Ракитин немного посидел, глядя на решетчатую калитку в высоком глухом заборе, и аккуратно развернулся на темной дороге.

– Ну, докладывай. – Чмокнув ее в щеку и обняв, дядя быстро зашагал к дому по выложенной плиткой дорожке. – Что случилось?

Докладывать не хотелось, мешали мысли о том, жена Денису Геннадьевичу или не жена та темноволосая женщина.

– На меня напали в подъезде, – усаживаясь за кухонный стол, Настя кратко рассказала о печальных событиях сегодняшнего вечера.

– Есть хочешь? – Дядя, помолчав немного, загремел чем-то на плите.

– Нет. Чайку попью.

– А где Борис?

– Болеет.

Она ожидала расспросов, но их не последовало.

– А этот Денис Геннадьевич почему оказался около твоего дома? У тебя с ним что-то… намечается?

– Ничего у меня не намечается, – буркнула Настя. – Он ехал мимо и видел, как я из такси выходила.

– Жаль.

– Что жаль?

– Жаль, что не намечается. Этот-то понадежней твоего Борьки будет.

– Перестань, дядь Лева, я не хочу это обсуждать. – Она и сама знала, что «этот» понадежнее Бори. Гораздо надежнее. Денис Геннадьевич не лег бы спать, если бы его жену кто-то пытался задушить в подъезде.

– Может, у меня поживешь? Я машину организую, будут тебя привозить и отвозить.

– Не хочу. Дома надо жить. Не буду больше поздно ходить одна, и все.

– А это и есть твой дом, – усмехнулся дядя, протягивая ей чашку с чаем. – У меня давно написано завещание: дом тебе, квартира московская Игорю. А фирма пополам.

– Дядя Лева! – ахнула Настя. – Зачем?..

– То есть как зачем? У меня двое детей: ты и Игорь, – Лев Аркадьевич уселся напротив и усмехнулся, глядя на нее. – Ты что же, думала, я тебя обделю?

– Нет, но…

Конечно, она так не думала. Разбогатев в смутные годы, Лев Аркадьевич изо всех сил пытался помочь Настиным родителям, не говоря уже о бабушке. Настя прекрасно помнила, как родители сопротивлялись этой помощи, и понимала, почему. Потому что содержать семью отец всегда считал своей обязанностью и больше ничьей, и мама так считала, и попытки дяди Левы приобрести что-либо для семьи племянников вызывали у них, мягко говоря, раздражение. Настя даже догадывалась, что разменять свою трехкомнатную квартиру на две однокомнатные родители решили только из опасения, что дядя купит Насте жилье, чего они никогда бы не смогли себе позволить. Она как раз оканчивала институт, когда они затеяли обмен. Обменяли квартиру очень удачно, обе новые оказались недалеко друг от друга и в том же районе, где они жили раньше.

Настя тогда была на седьмом небе от счастья, мечтала, как они поженятся с Борей, как будут обустраивать свое жилье и какое огромное счастье их ждет впереди.

Настя радовалась, а дядя обиделся всерьез.

– Ты бы приезжала почаще, Настюша, – неожиданно попросил он. – Я ведь… скучаю.

Настя смотрела на него и вдруг увидела, как сильно он постарел, и от всего пережитого за этот бесконечный вечер, и от того, что только сейчас заметила, как постарел единственный и любимый дядя, заплакала, как в детстве, вытирая глаза ладонями.

– Ну, перестань, – неловко засуетился он. – Перестань. Все хорошо, что хорошо кончается. Это страх из тебя выходит.

– Игорь знает, что ты все поделил между нами? – высморкавшись, зачем-то поинтересовалась Настя, снова вспомнив о нежданном будущем наследстве.

– Конечно. Я ему сказал недавно. Да он и сам прекрасно понимал, что так будет. Все справедливо. Квартиру я оставляю ему, потому что сейчас они живут в Ленкиной, а это… неправильно. А загородный дом – роскошь. На роскошь нужно заработать самому. Если ты мужик, конечно. И фирму я поделил правильно, пятьдесят один процент акций ему, сорок девять тебе. Он коммерсант от бога, ему и решать, как развивать бизнес. Решать будет он, и на жизнь тебе всяко заработает.

То, что говорил дядя, действительно было справедливо, Настя знала, что он очень ее любит, и сама его любила, но отчего-то ей стало неуютно. Тревожно.

Неловко перед Игорем.

Нет, скорее перед Леной.

Впрочем, дядя в полном здравии, а что будет когда-нибудь, никто не знает.

– Пойдем спать, дядь Лева, – устало предложила Настя. – Скоро утро.

Воскресенье, 31 октября

К утру Ларисе, отупевшей от неизвестности и бессонной ночи, уже казалось, что она всю жизнь так и будет сидеть, прислушиваясь к каждому шороху и поминутно косясь на телефон. И она никогда больше не увидит человека, который часто ее раздражал и о котором она практически ничего не знала.

Вернее, знала только одно: что всегда может на него положиться.

В начале апреля они возвращались с дачи. Владимиру ехать на дачу не хотелось. Лариса видела, что в пятницу он принес с работы какие-то бумаги, видимо, хотел поработать в выходные дома, но ей очень хотелось за город, разжечь огонь в русской печке, дышать сырым подмосковным воздухом, сидя на крыльце, любоваться на звезды. Лариса любила смотреть на звездное небо. Она решила немедленно ехать на дачу, и Владимир поехал.

Суббота тянулась еле-еле. Еще везде лежал снег, о походе в лес не могло быть и речи. Там, где снег растаял, была непролазная грязь. Лариса до вечера провалялась на стареньком диване, листая старые журналы, сотнями валявшиеся на чердаке, сколько Лариса себя помнила. И вечером решила возвратиться в Москву.

По дороге она злилась на Володю, покорно согласившегося непонятно за каким чертом ехать на накрытый весенней распутицей участок. Отказался бы сразу, им не пришлось бы теперь тащиться по грязной трассе.

Она злилась, от злости и села за руль его машины – свою ей все-таки было жалко гваздать на подмосковных дорогах. Она до сих пор с содроганием вспоминает свой ужас и как вцепилась в руль и не могла оторвать от него рук, понимая, что черная, мелькнувшая перед лобовым стеклом тень и мягкий толчок означают конец ее прежней жизни. Она не помнит, как остановила машину. Помнит только, как Володя отдирал ее руки от руля и повторял ей словно глухой: