Алла Полянская - Невидимые тени Страница 13

– Ты как? – Он берет ее ладонь. – Майя, что он у тебя спрашивал?

– Спрашивал, где я была, когда вернулась, и все такое. Макс, я знаю, что тебе пора домой, и…

– Майя, своему времени я хозяин. Идем домой, на тебе лица нет.

Ему хочется обнять ее, прижать к себе и не отпускать. Но она такая холодная и отстраненная, ее лицо превратилось в неподвижную маску, и челка снова скрывает глаза. Она словно отгородилась невидимым щитом от всех, и от него тоже. Это снова девушка из супермаркета – и хотя на ней нет бейсболки, он не видит ее лица, не чувствует, что она рядом, потому что она выстроила прочную стену, сквозь которую не пробиться.

– Макс, ты… ты езжай домой, правда. Твои ждут, а я…

– Я проведу тебя в квартиру и уеду, если выгонишь.

Они молча поднимаются по ступенькам к двери, обитой дубовым шпоном. В квартире горит светильник, и Матвеев еще раз поразился, насколько просто, элегантно и продуманно все устроила хозяйка. Глядя на ее тонкие руки, он представить не может, что она сама все сделала, но понимает в то же время, что она сказала правду, да и незачем врать в таких вещах, могла бы и вовсе ничего не говорить. Нет, это была гордость художника за свое творение. И это тем удивительнее, потому что такие разнообразные отделочные работы одному человеку выполнить сложно, особенно женщине – а вот поди ж ты.

– Так ты знала убитую? – Матвеев усаживается на кухонный табурет и смотрит на Майю, которая застыла у окна, зябко обняв себя за плечи. – Майя!

– Да, знала. Дворником работает… работала. В соседнем дворе.

– Дворником? – Матвеев попытался вспомнить, как выглядит дворник в его дворе, но не смог. – Откуда ты ее знала?

– Да все просто, Максим. Я ведь и сама по утрам работаю дворником – мой участок в двух кварталах отсюда. – Майя в упор смотрит на него бесстрастным взглядом. – Да, представляешь – я сегодня сидела с тобой и твоими друзьями за одним столом, но при этом – вот ужас-то, я работаю дворником в местном ЖЭКе на полставки. Еще на полставки таскаю тележки возле супермаркета и чищу тамошние урны от мусора. А еще я убираю подъезды в двух домах и торгую на интернет-аукционе разным хламом, который приносят мне местные бомжи, и…

– Майя, остановись. – Матвеев подошел к ней и взял за плечи, пытаясь заглянуть в глаза. – Ты расстроена, ты устала и говоришь глупости. Мне совершенно безразлично, кем ты работаешь… то есть не безразлично, конечно, но не в том смысле… черт, совсем запутался, но ты понимаешь. И если это не торговля человеческими органами и не проституция, то остальное нормально. Я ведь просто поинтересовался, откуда ты знаешь убитую. И мне непонятно, что она делала в подвале твоего дома.

– Нечего ей было там делать. – Майя уже взяла себя в руки и подняла взгляд. – В том-то и дело, что ей там абсолютно нечего делать. В подвале оборудованы так называемые секции для угля. Когда-то в доме было печное отопление, и у каждого жильца в подвале имелась своя секция для угля и дров. Это такая кладовка, запирается на ключ. Сейчас жильцы там держат картошку, консервацию разную, хлам всякий, а я в своей храню, кроме картошки, еще и тележку, и прочий инструмент, необходимый для работы. Потому что если держать его там, где хранят все дворники, то нормальный инструмент запросто подменят на ломаный и тележку тоже могут подменить, потом придется скандалить, чтобы вернуть обратно, а нарываться на конфликт я не хочу. В общем, это совсем не те подробности, которые могут тебя интересовать.

– Я сам решу, что меня интересует. – Матвеев, задумавшись, взъерошил волосы. – И что там делала убитая?

– Понятия не имею. Повторяю: ей нечего было здесь делать. Живет… жила она отсюда далековато, подругами мы не были – так, здоровались при встрече, но никаких разговоров никогда не вели. Я ничего о ней не знаю, кроме того, что она была жуткая неряха, не следила за зубами и иногда уходила в запои.

– Тогда, возможно, то, что ее нашли в твоем подвале, никак с тобой не связано.

– Это со мной не может быть связано. – Майя устало прикрыла глаза. – Максим, я изо всех сил пытаюсь выжить, понимаешь? Я работаю дворником, потому что мне дали жилье и потому что после семи-восьми утра я бываю совершенно свободна. Я бегу в супермаркет, там с Лилькой таскаю тележки, у меня есть скидка на тамошние товары – тридцать процентов – а это не что попало. И потом я могу заниматься остальным: убираю в подъездах, отправляю товары, которые покупают у меня свихнувшиеся коллекционеры хлама, бегаю на курсы, а вечерами перевожу технические тексты и пишу статьи на заказ. Понимаешь? Я пытаюсь выжить, и пока мне это удается, как видишь. И мне совершенно не хочется быть замешанной в убийстве, у меня нет времени бегать в полицию и объяснять этим садистам в погонах, что я ни при чем в этой странной истории. Понимаешь? Ведь им очень желательно раскрыть, типа, по горячим следам, а для этого всего лишь требуется повесить убийство на меня.

– Да почему на тебя?

– А на кого? – Майя смотрит на него взглядом, полным отчаяния. – Ну, не старухи же убили ее, они Светку даже не знали. И не их сыновья-дочери-невестки-внуки, у них уважаемая работа в уважаемых офисах. А я дворник, вообще никто, бывшая детдомовка.

– Ты сирота?

– Представь себе. Выросла в интернате. Так кого удобнее представить в роли убийцы, а если учесть, что я знала убитую и остальные никак с ней не связаны…

– Этого ты не можешь точно знать.

– Конечно, не могу. Но вот ведь какая штука: дверь в подъезд закрывается на замок – значит, как-то она вошла, кто-то ее впустил, понимаешь? Ключ есть только у тех, кто здесь живет, а кроме меня, в подъезде живут четыре респектабельных семьи. Хотя иногда старухи уходят, оставляя дверь открытой – подпирают ее камнем, чтоб не закрывалась, потому что пока сидят, иногда ходят домой то за тем, то за этим, потом расходятся, а дверь остается открытой, сколько раз я закрывала ее, не счесть. Но все равно странно это. Что Светке понадобилось в подвале?

– Думаю, со временем это выяснится, а по поводу остального я считаю, что ты напрасно переживаешь. Любой из жильцов мог теоретически впустить убитую в подъезд, заманить в подвал и стукнуть по голове. Или как там ее убили?

– Не знаю. – Глаза у Майи становятся растерянными и испуганными. – Я не спросила у того, что протокол писал… он только и спрашивал, где я была и с кем.

– Таких вопросов пугаться не надо, он у всех это спрашивал – такова процедура. Если точно выяснить время смерти, то можно с точностью установить, что ты находилась в другом месте и никак не могла убить ее, да и вообще – ты здесь ни при чем. – Матвеев берет ее ладонь и сжимает. – Майя, ты целый день была в компании многих людей, причем людей уважаемых, показания которых никто не поставит под сомнение, а значит, все твои передвижения можно с легкостью отследить, и когда бы ни была убита эта женщина, повесить убийство на тебя будет невозможно. А после того, как с полицией пообщается адвокат, которого я уже вызвал на завтра, и вовсе беспокоиться не о чем. Успокойся и постарайся обо всем забыть. Я позабочусь, чтобы полиция не досаждала тебе.

– Почему?

– Потому. – Матвеев отвел взгляд. – Просто потому, что так надо.

– Почему?

– Я так решил. Мне позвонить нужно, подожди.

Матвеев достал из кармана сотовый и нашел в списке контактов телефон Паши Олешко. Его начальник службы безопасности – человек очень предприимчивый, когда нужно решить неприятные вопросы.

– Вот это странно.

Павел озадаченно смотрит на экран компьютера. То, что он видит, никак не стыкуется с тем, что он уже знает. Скобликова Майя Петровна, тридцать два года, воспитанница торинского интерната, выпускница кулинарного профтехучилища, родители неизвестны. В четырнадцать лет привлекалась к уголовной ответственности за участие в магазинной краже, отделалась условным сроком, судимость давно погашена, после этого в поле зрения правоохранительных органов не попадала. И все бы ничего, если б не два момента: лицо, глядящее на него с экрана компьютера, – совсем не то лицо, что он сегодня с удивлением рассматривал весь вечер. Несмотря на маскировку, на то, что женщина, сидящая рядом с ним, старалась смотреть куда угодно, только не в глаза собеседнику, его не обманули длинная челка и опущенные ресницы. Ну, допустим, что фотография в базе старая и из гадкого утенка нежданно-негаданно вырос лебедь. Такое случается не часто – но допустим.

А вот отпечатки пальцев не меняются.

И сравнительная характеристика тех отпечатков, что он сегодня снял со стакана гостьи, с отпечатками в базе говорит об одном: женщина, которая вечером уехала с шефом и уже косвенно попала в неприятности, – не Майя Скобликова.

– Кто же ты?

То, что шеф заинтересовался ею всерьез, Павел понял раньше, чем сам Матвеев. Он сидел рядом с гостьей и осторожно рассматривал ее. И откровенно веселился, глядя на то, как Майя и Матвеев старательно не смотрят друг на друга, сидя по разные стороны стола. Но уже через полчаса наблюдений Павел точно знал одно: кем бы она ни была, эта Майя, так понравившаяся шефу, но она не разнорабочая в супермаркете, и не маникюрша. Эта женщина прекрасно знает, как вести себя в обществе, а то, как она пользовалась приборами, говорит о том, что она не раз и не два бывала на званых обедах в хороших домах. И никакие рассказы о том, что она в супермаркете таскает тележки, а в свободное время осваивает профессию маникюрши, не отменили того факта, что гостья уверенно держала вилку для устриц, не перепутав ее с вилкой для омаров.