Марио Пьюзо - Четвертый К. Страница 13

Главой этого специального подразделения был камердинер, дежуривший в эту ночь. Считалось, что этот негр-стюард по фамилии Джефферсон, был младшим офицером. В действительности же он имел высокое звание в Службе безопасности и слыл непревзойденным мастером рукопашного боя. Он был настоящим атлетом, во время учебы в колледже участвовал в чемпионате Америки по футболу. Коэффициент его интеллекта был весьма высок, к тому же он обладал чувством юмора, благодаря которому находил особую прелесть в том, чтобы выглядеть безупречным камердинером.

Сейчас он помог Кеннеди снять пиджак, аккуратно повесил его, принес шелковый халат, но знал, что президент не любит, чтобы ему помогали в него облачаться. Когда Кеннеди прошел к маленькому бару в гостиной, Джефферсон уже смешивал водку с тоником, добавляя туда лед.

— Господин президент, — промолвил Джефферсон, — ванна готова.

Кеннеди глянул на него с улыбкой. Джефферсон был чуточку слишком хорош, чтобы быть настоящим.

— Пожалуйста, отключите все телефоны, — попросил Кеннеди. — Если я понадоблюсь, вы меня разбудите.

С полчаса он нежился в горячей ванне, в которой сильные подводные струи били по спине и бедрам, снимая напряжение мускулов. Вода в ванне имела приятный аромат, а на полочке, рядом, лежали набор разнообразного мыла, шампуня, журналы, даже пластиковая корзинка с бумагами для записей.

Выйдя из ванны, Кеннеди надел махровый халат, на котором белыми, красными и синими буквами было выткано «Босс». Это был подарок Джефферсона, который подумал, что такой поступок соответствует той роли, какую он сейчас играет. Фрэнсис Кеннеди вытер свое белое, почти безволосое тело халатом и подумал, что надо бы съездить на юг и позагорать. Его всегда огорчала белизна кожи и отсутствие волос на теле.

В спальне Джефферсон плотно задвинул шторы, откинул край одеяла и включил лампу для чтения. Около постели находился маленький столик на колесиках с мраморной доской, покрытой роскошной бледно-розовой скатертью, на которой стоял темно-синий кувшин с горячим шоколадом. Шоколад уже был налит в лазурного цвета чашку, рядом располагалось блюдо с шестью видами пирожных. Столовое серебро было начищено так, что выглядело как слоновая кость. Там же стояла белоснежная масленка с несоленым маслом и четыре вазочки для различного джема: зеленая для яблочного, голубая с белыми крапинками для малинового, желтая для апельсинового и красная для клубничного.

— Выглядит великолепно, — заметил Кеннеди, и Джефферсон вышел из спальни.

Кеннеди понимал, что эти маленькие знаки внимания доставляют ему больше удовольствия, чем следовало бы. Он сел в кресло, выпил шоколад и, не доев бисквит, откатил столик в сторонку и лег в постель. Начав читать бумаги, почувствовал, что слишком устал, выключил свет и постарался заснуть.

Однако сквозь плотные шторы до него доносились отголоски гула, не смолкающего за стенами Белого дома: журналисты со всего мира собрались там для круглосуточного дежурства. Сотни машин для связи, телевизионные бригады со своими камерами, батальон морских пехотинцев, вызванный для укрепления безопасности.

Фрэнсисом Кеннеди овладело дурное предчувствие, которое он уже однажды испытывал в своей жизни. Он думал о своей дочери Терезе, которая спала сейчас в самолете в окружении убийц. И дело было не просто в его невезении. Судьба не раз посылала ему предупреждающие сигналы. Когда он был еще мальчиком, убили двух его дядей, а три года назад его жена Кэтрин умерла от рака.

Первым крупным ударом в жизни Кеннеди стало обнаружение у Кэтрин опухоли в груди за шесть месяцев до того, как ее муж был выдвинут кандидатом на пост президента. Когда определили, что это рак, Фрэнсис Кеннеди заявил, что уйдет из политики, но она запретила ему это, сказав, что хочет пожить в Белом доме, утверждала, что выздоровеет и муж всегда верил ей. Поначалу она волновалась, что ей придется отрезать грудь, и Кеннеди советовался с онкологами во всем мире о возможности исчезновения опухоли без удаления груди. В конце концов они с Кэтрин обратились к одному из самых крупных специалистов по раку в Соединенных Штатах. Врач, ознакомившись с медицинской картой Кэтрин, подтвердил необходимость удаления, груди и Фрэнсис Кеннеди на всю жизнь запомнил его слова: «Это очень агрессивная разновидность рака».

Кэтрин проходила курс химиотерапии, когда в июле съезд демократической партии выдвинул его кандидатуру в президенты, и врачи отпустили ее домой. Она стала поправляться, прибавлять в весе, на костях вновь нарастала плоть.

Она подолгу отдыхала и не могла выходить из дома, но всегда, когда он возвращался, была на ногах, чтобы встретить его. Тереза снова пошла в школу, Фрэнсис Кеннеди разъезжал по стране, начав предвыборную кампанию, но при этом он составил расписание своих выступлений таким образом, чтобы периодически мог летать домой. С каждым его приездом она выглядела все лучше, и эти дни были прекрасны, никогда еще они не любили друг друга так сильно. Он привозил ей подарки, она вязала ему рукавицы и перчатки, а однажды Кэтрин отпустила сиделок и служанок, чтобы остаться в доме наедине с мужем и съесть приготовленный ею незамысловатый ужин. Она явно шла на поправку.

Это был счастливый, ни с чем не сравнимый момент в его жизни. Фрэнсис Кеннеди утирал слезы радости, все страхи отступили. На следующее утро они в обнимку погуляли по зеленым холмам вокруг их дома, вернувшись, она съела приготовленный им завтрак с таким аппетитом, какой он не мог за ней и припомнить. Кэтрин всегда заботилась о своей внешности, беспокоилась о том, как идут ей новые платья, купальник, волновалась, когда замечала, что у нее растет второй подбородок. Когда они шли обнявшись, он ощущал каждую косточку в ее теле.

Ее выздоровление придавало Фрэнсису Кеннеди энергию карабкаться к вершине своей карьеры, продолжая предвыборную кампанию. Он сметал на своем пути все препятствия, был остроумен, обаятелен, искренен, он нашел взаимопонимание с избирателями и все опросы свидетельствовали, что он намного опережает соперника. Во всех дебатах он брал верх над оппонентом, уничтожая их своей продуманной тактикой, хитроумно избегал ловушек, выставляемых журналистами, побеждал врагов и сплачивал друзей. Ему все удавалось, все служило его счастливой судьбе: тело аккумулировало необыкновенную энергию, мозг работал с фантастической четкостью.

Но однажды, во время одного из своих приездов домой, он оказался низвергнут в преисподню. Кэтрин опять болела, не могла его встретить, и все его таланты и стойкость оказались бессильны.

Кэтрин была для него идеальной женой. Ее нельзя было назвать необыкновенной, но она принадлежала к той категории женщин, которые, казалось, генетически одарены талантом любви. Она обладала естественной и в то же время поразительной мягкостью характера. Фрэнсис никогда не слышал, чтобы она о ком-нибудь отзывалась плохо, она прощала людям их ошибки, никогда никого не третировала, не бывала несправедлива и злопамятна.

Приятная во всем, она обладала гибким телом и спокойной красотой, на которую обращали внимание почти все. Конечно, у Кэтрин были свои слабости: любовь к роскошным туалетам и некоторое тщеславие, — но она легко сносила насмешки по этому поводу. Она была остроумна, но без сарказма, и никогда не поддавалась унынию. Получив хорошее образование, до того как выйти замуж, она зарабатывала на жизнь журналистикой. Была одарена и другими талантами: хорошо играла на рояле, пусть и не профессионально, охотно рисовала. Много внимания она уделяла воспитанию дочери, и они любили друг друга; прекрасно понимала мужа и никогда не ревновала к его успехам. Она представляла собой редкий экземпляр довольного и счастливого человека, и поэтому ее все любили.

Настал день, когда врач встретил Фрэнсиса Кеннеди в коридоре клиники и грубо и откровенно объявил ему, что его жена должна умереть. И тут не может быть ни апелляций в вышестоящий суд, ни повторного слушания дела, ни смягчающих обстоятельств: она была приговорена безнадежнее любого убийцы.

Доктор все объяснил. В костях у Кэтрин Кеннеди образовались пустоты, в мозгу небольшая злокачественная опухоль, которая со временем разрастется, а в крови вырабатываются смертельные токсины.

Всего этого Фрэнсис Кеннеди не мог сказать жене. Не мог, потому что не поверил. Он использовал все возможности, мобилизовал всех могущественных друзей, обратился даже к Оракулу. Появилась одна единственная надежда. В различных исследовательских институтах и медицинских центрах по всем Соединенным Штатам разрабатывались экспериментальные программы с использованием новых и опасных, из-за токсичности, препаратов, применяемых только к смертельно больным, которые добровольно выражали на то свое согласие. В стране оказалось столько приговоренных к смерти, что на каждое место в этих программах находилась сотня желающих.