Екатерина Лесина - Вечная молодость графини Страница 13

Алина еще раз оглядела свою визави.

Высокая. Тонкая, но худоба эта отнюдь не модельная, скорее уж истощенно-болезненная. Кожа смуглая, с пурпурными пятнами румянца на щеках. Глаза серые и волосы тоже. Странный оттенок, как и сама Дарья.

И эта ее страсть к ярким цветам… несерьезно.

Вывернув пакетик наизнанку, Дарья тщательно стряхнула все крошки и, сложив, сунула в карман. Пальто на ней кошмарнейшее, чересчур короткое и широкое, пелериной. И брюки пузырями. Девица Алине совсем не нравилась.

– Знаете, – сказала девица, заглянув в глаза. – Вы ведь можете нанять кого-нибудь другого.

Ах, если бы так…

Наконец убрались из парка. Местное кафе было грязным, но Дарья, казалось, не замечала его убогости. Заняв столик у окна – виден кусок парка с рыжим шаром солнца – она долго и придирчиво изучала меню, чтобы заказать сухарики, пиццу и чай.

Алина попросила минералки, надеясь, что не отравится.

– Так и чего вы хотели? – поинтересовалась Дарья, отправляя в рот сухарь. Хрустела громко, нарочно, чтобы Алину позлить. Господи, ну почему все задались целью вывести Алину из равновесия? Спокойнее. Вдохнуть. Выдохнуть. Достать папку. Подвинуть.

– Вот. Там все.

Дарья листала неторопливо, не забывая при этом хрустеть сухариками. Крошки с пальцев она слизывала, а листы переворачивала левой рукой, не испытывая при том ни малейшего неудобства.

– Вы думаете, их убили? – наконец спросила она, закрыв папку.

– Да.

– Но протокол вскрытия…

– Ложь – от первого до последнего слова. Я так предполагаю.

Принесли пиццу на пластиковой тарелке и пластиковый же стаканчик, раздувшийся под действием кипятка. Того и гляди, треснут тонкие бока, выплескивая мутную жижу, которую здесь выдавали за чай. Как она может это есть? И пить?

И почему не задает вопросов? Смотрит только искоса, с насмешечкой.

– И я почти уверена, что было второе вскрытие. Вот только результаты его мне не известны. И я хочу, чтобы вы их получили. Понятно?

– Понятно, – Дарья, наклонившись, подула на чай, пуская по коричневому морю мелкую волну. – К Тынину, значит, отправляете…

Ну что ж, она хотя бы не глупа.

– А вы знаете, что он псих? Причем полный? Нет, я серьезно. Он кажется разумным и где-то даже адекватным, но его заключения…

– У него синдром Аспергера. Я в курсе. Как в курсе того, что это значит.

Дарья фыркнула и, ухватившись зубами за пиццу, пробурчала:

– Он просто шизик. Просто шизик. А синдром – чтобы звучало красиво.

Ела она неаккуратно, подхватывая рассыпающуюся начинку пальцами и пальцы же облизывая, урча и причмокивая, прихлебывая горячий чай и застывая с раскрытым ртом.

Алина отвернулась.

– В любом случае, предполагаю, что ни с кем, кроме вас, он говорить не станет.

– А он и шо мной не штанет. Шишик.

– Он знает, что произошло с Татьяной. И мне не скажет. Я пробовала. Я уговаривала. Я предлагала деньги. Да он мог бы назвать любую сумму, но…

– Но психам деньги ни к чему, – нормально сказала Дарья, и в кои-то веки Алина с ней согласилась. – И сочувствия из него вы не выбьете, потому что он не умеет сочувствовать. Эмоции – вообще слишком сложно для него и… и в общем, я согласна. Деньги вперед. И папочку я с собой заберу, если не возражаете. Кстати, они ведь в обычной школе учились, так? Почему?

– Так хотел их отец.

– Но он же давным-давно умер.

– И что?

– Ничего, – Дашка допила чай и пальцами отжала пакетик, кинув его на тарелку. – Совершенно ничего… просто подумалось. Вы же не будете против, если я в школу загляну? Если уж копать, то копать везде. А день сегодня хороший, правда?

Алина пожала плечами: обыкновенный. И голова болит.

– Вы ведь не только из-за Тынина уверены, что Танечку убили, верно? – теперь серые глаза смотрели зло. – Есть еще что-то. И мне надо знать что.

Будь это другое место или другой человек, Алина нашла бы способ молчать, но здесь и сейчас она слишком устала, чтобы сопротивляться:

– Это я… я виновата! Она говорила, а я не поверила. И теперь Таня умерла. А я должна убедиться.

– В чем?

– В том, что ее убили. Или что она умерла. Господи, да хоть в чем-нибудь, но с однозначным ответом! Слышите?

Дарья кивнула и, сунув в рот пластиковую ложечку, сказала:

– Слышу. Про ответ потом поговорим. А вы мне пока досье на ваших родственничков подготовьте. Подробненькое. И чур – честное. Напишите о них так, как вы и вправду думаете.

– Полагаете, это кто-то из них?

Галина? Витольд? Сергей? Анечка? Кто, черт возьми?

Анечка с трудом подавила зевок. Нудотень. Ну и какого она вынуждена тухнуть тут, вникая в подробности какой-то там войны, когда на улице солнце и вообще денек отменный? В центре девчонки говорили про распродажу в «Burberry», и от «NafNaf» СМС-ка пришла о новой коллекции, да и в MEXX и «Mango» завоз намечался…

Слинять, что ли?

Русичка точно распсихуется, станет втирать классухе, что Анечка безнадежна, а классуха мамуле позвонит – тут и гадать нечего, сто пудов позвонит. Мамка, естественно, тетеньке нажалуется, а та… стоп. Ничего та не сделает! Ни-че-го-шень-ки!

Анечка аж заерзала на месте, и историчка – истеричка она, а не историчка – тотчас вперилась недружелюбным взглядом.

– Ногу отсидела, – сказала Анечка, выставляя в проход ножку. Ножка была хороша, да и палевые чулочки с синими незабудками лишь подчеркивали ее стройность. И Кузька с задней парты одобрительно засвистел. Историчка же побагровела, того и гляди лопнет от злости. Вот потехи было бы!

– Глушина, вы у меня допрыгаетесь! – предупредила она в стопятьсотысячный раз. Можно подумать, можно подумать… директриса не даст Анечку отчислить, потому как тетенька башляет школе и директрисе лично. А историчке-истеричке не башляет, вот та и бесится.

Анечка подавила зевок и вперилась в окно. Школьный двор в окружении перекопанных клумб, парочка чахлых туй, дворник в оранжевом жилете шоркает метлой по плиткам. Шоркает и шоркает, а с места не сходит…

– Глушина! Выйди из класса! – взвизгнула историчка-истеричка и указкой по столу шлепнула. Сама дура. А из класса Анечка только рада. Подхватила сумочку, тетрадки, пошла медленно, нарочно вихляя задом, а рядом с Кузькой задержалась.

Тот осклабился.

Придурок. Все в этом классе придурки. И в школе тоже. Серега – единственный нормальный человек и то потому что брат. Теперь, когда исчезла нужда конкурировать, он казался даже симпатичным. И по Таньке горюет. Или все-таки притворяется?

В фойе было тихо. Дремал за стойкой вахтерши мордастый охранник, поливала цветки уборщица, то и дело на охранника оглядываясь, читала журнальчик дежурная. Она было вскинулась, но Анечка махнула рукой, и дежурная снова углубилась в чтение.

Они никогда ничего не видят и ничего не слышат. За это и платят.

Тащиться в центр одной было скучно, и Анечка решила обождать. До конца урока оставалось добрых пятнадцать минут, как раз на покурить.

Курили обычно в закутке за мусорными ящиками. Анечка переступила через почерневшую банановую кожуру и, нырнув под низкую арку, присела на пластиковый стул. Сигарет осталось всего две, ну да купится… а может, дома покурить? Чисто внаглую, чтоб побесить и матушку, и тетушку? Нет, пожалуй, не стоит. Удовольствия – чуть, а нервы трепать потом долгехонько станут.

Дым свивался колечками, Анечка смотрела и ни о чем не думала. Было хорошо. Покой ее нарушил голос директрисы:

– Да помилуйте, откуда я знаю, были у нее конфликты или не были? – голос раздался совсем рядом, и Анечка рефлекторно дернулась, пряча сигарету за спину. – В мои обязанности не входит следить за каждым.

– Но вы же директор… – мягко упрекнул мужчина, Анечке незнакомый.

– Именно. Директор. Административный работник. В мои функции входит организация учебного процесса. А вот по вопросам частностей его – это к классному руководителю. Поймите, я физически не в состоянии знать всех учеников!

– Но некоторых же знаете?

– Некоторых знаю. В основном проблемных. И если я не знаю этой вашей…

– Капуценко.

– Капуценко, – повторила директриса неизбывно презрительным тоном, – значит, она не была проблемной. Во всяком случае, настолько, чтобы мне ею заниматься.

Интересненько. А что с Капуценко? Анечка ее знала – корова. Не по фигуре, хотя и по фигуре тоже, но по жизни. И в Серегу влюбленная, думала, что никто не просекает, как она на него тишком пялится.

– Спросите у классного руководителя. У учителей. У одноклассников, в конце концов! – директриса сорвалась-таки на нервические ноты. – Но меня оставьте в покое! У нас обыкновенная школа. Бюджетная. Учеников – перебор. Учителей – недобор. Финансов нет…

Ага, конечно, тетушка каждый месяц круглую сумму меценатствует. Да только ни фигища не видно, чтоб меценатство это на пользу кому-то шло. Ну, кроме директрисы, конечно.

Дождавшись, когда голоса удалятся, Анечка докурила – уже безо всякого удовольствия – и выбралась из тайника. Похоже, придется возвращаться. Тут как раз звонок зазвенел…