Марина Серова - Страсти оперной дивы Страница 13

– Витя!! – истерично взвизгнула Изольда, но было уже поздно.

Бравый Витя, видимо, понадеявшись на свои мускулы, попытался просто и без затей отшвырнуть меня в сторону, но со мной такие приемы еще ни у кого не проходили.

Я вцепилась в ту самую руку, которой меня пытались отшвырнуть, и, улучив момент, так сказать, алаверды, врезала Вите по ногам в подколенное сухожилие, отчего он согнулся и принял очень удобную позу для удара в солнечное сплетение.

В результате нашего непродолжительного общения накоротке герой со стоном упал на пол и, утратив весь свой великий гонор, скорчился, судорожно глотая воздух, чтобы восстановить дыхание.

– Ну что… подруга… вот и встретились, – задыхаясь, с явным усилием проговорил он. – Повидались…

– Витя, чего тебе надо? – нервно подергиваясь, ответила Изольда. – Все давно закончилось и быльем поросло.

– Ну да, ну да. Где уж нам с московскими тягаться. А хочешь, я с ребятами поговорю, они дружбана твоего… попробуют? Там, в Москве, говорят, все такие. Певцы-то эти.

– Витя, перестань. Чего ты пристаешь? Знаешь ведь, что без толку. Все – закончилась история. Нового чего-нибудь поищи. Вон, баб свободных – куры не клюют. Чего ты до меня докопался?

– А я, может, тебя полюбил. Мне, может, никого другого не надо. А то, что ты сучка продажная, на бабки его повелась…

– Витя, прекрати. Я не собираюсь это слушать. Знаешь ведь…

– А ничего, послушаешь. Ты мне гонор-то свой не показывай, я цену ему знаю. Два с полтиной ему цена. В базарный день. Ты думаешь, если я простой монтировщик, то меня можно вот так вот, походя кинуть? Просто? Отшвырнуть, как вещь ненужную, да и…

– Поплачь еще.

– Нет, я плакать не буду, – тяжело дыша и пытаясь подняться, сказал упрямый Витя. – Я не за этим сюда пришел. Я за компенсацией пришел. Ты, может быть, самолюбие мое задела. Оно у меня, может быть, очень болезненное. Я, возможно, серьезные намерения имел. А вышло так, что с продажной шлюхой связался. А если ты шлюха, то и работай по специальности…

– Слышь, парень, – посчитала нужным снова вмешаться я. – Ты бы повежливей… разговаривал-то. С дамой. А то я ведь и добавить могу.

– Это что за сучка такая? – попытавшись сделать вид, что только что меня заметил, спросил Витя. – Откуда она взялась?

– Это Евгения, мой телохранитель, – гордо подняв голову, торжественно произнесла Изольда. – Так что ты поосторожнее… И вообще… давай забудем все… просто забудем. Найдешь себе женщину какую-нибудь… хорошую. А мне… а нам… нам идти нужно.

– А-а-а… идти-и-и… вот, значит, как… – злобно тянул с пола Витя, но мы уже не слушали его, удаляясь в направлении сцены.

– Женя… – с невыразимой благодарностью во взоре проговорила Изольда. – Что бы я без тебя делала.

– Нас, наверное, уже заждались, – скромно напомнила я, и, прибавив шагу, мы двинулись дальше по бесконечным коридорам.

Слегка заведенная инцидентом, я напряженно вглядывалась в каждый новый закоулок, но, к счастью, неожиданных прохожих нам больше не встретилось.

Личность загадочного бомбометателя теперь полностью прояснилась, и, узнав, что это – бывший поклонник Изольды, так и не сумевший забыть коварную измену, я внесла его в список подозреваемых вторым номером после креативного Миши. В конце концов, результаты, к которым могли привести его угрожающие действия, хотя и были бы нежелательными для Изольды, но все-таки совершенно точно не привели бы к летальному исходу, тогда как купание в электрическом фонтане, спровоцированное Мишей, представляло явную и недвусмысленную угрозу жизни.

Благополучно добравшись до сцены, где наше отсутствие действительно начинало уже вызывать беспокойство, мы угодили, можно сказать, в объятия дружного коллектива, лучшие представители которого держали в руках цветы, корзины с парфюмом и коробки конфет.

По-видимому, здесь собрался почти весь коллектив театра, и под пафосные приветственные речи и неестественно радостные улыбки я вглядывалась в лица, пытаясь определить, кто же из этих милых дам может оказаться Ольгой Быстровой.

Но ни у кого на лбу паспортные данные написаны не были, а по выражению лиц ничего такого определить было невозможно. Почти все выражения и на мужских лицах, и на женских были довольно двусмысленны, и мне подумалось, что в бестактных словах монтировщика Вити, по-видимому, много горькой правды.

Вскоре торжественная часть окончилась, приветственные речи сменились непередаваемой какофонией звуков, началась репетиция, и, наученная предыдущим опытом происшествий с аппаратурой, я удвоила внимание.

Что-то снова подключали и выключали, приносили и уносили, обрывки мелодий сменялись монотонным: «Раз, раз…» – звучавшим на весь зрительный зал из микрофонов, и опытные профессионалы, в отличие от меня, прекрасно ориентировавшиеся в этом хаосе, погрузившись в деловитую суету, делали свою работу.

Чаркин и даже сам Земелин проявляли невиданную мною до этого момента активность, руководя процессом и указывая, что куда ставить и как подключать.

– Коля, нужно попробовать свет, – озабоченно говорил Земелин коренастому молодому парню в джинсах и майке с черно-белым изображением Элвиса Пресли. – Репетиция только одна, так что надо будет прогнать все варианты… и с костюмами… чтобы и местные тоже ориентировались, не перепутали там чего. Ты с ними контактируй, не пускай на самотек. Изольда! – позвал он в темноту. – Изольда, подойди на минуту.

Как и в прошлый раз, когда я присутствовала при разгрузке всех этих замысловатых музыкальных ящиков, я снова испытывала дискомфорт от резких световых границ. Нестерпимо яркое освещение в непосредственной близости от рампы или софитов сменялось провалами в абсолютную темноту в тех местах, куда не доходил яркий свет. И темнота эта от близости интенсивных световых источников казалась еще темнее.

На освещенном пространстве, где находился сейчас Земелин, как чертик из коробочки возникла Изольда, и я подумала, что для того чтобы эффективно осуществлять в этом хаосе света и звуков свои охранные функции, мне нужно держаться как можно ближе к объекту.

– Иззи, нужно будет отработать свет, – между тем деловито проговорил Земелин. – Я скажу Максу, чтобы предупредил Наташу… чтобы пооперативнее там… Быстренько – раз, раз! Нарядились, разрядились. Коля тут местных сориентирует, да и сам… разберется. Чтобы синий свет у нас на красное платье не попал. А то помнишь, как тогда, в Одессе…

– Да, это было что-то, – усмехаясь, протянула Изольда. – Просто восставшая из ада. Я потом это видео со своей фиолетово-зеленой физиономией хотела для корпоративов приберечь. Чтобы, когда в три часа ночи вместо крепкого сна петь нужно будет, было чем взбодриться. Посмотрел на эту ожившую мумию, и весь сон – как рукой.

– Ну вот, ну вот, – поддакнул Земелин. – Я о чем и говорю. Чтобы не было таких накладок, нужно сейчас порепетировать. Больше возможности у нас не будет. Давай сейчас «Белую акацию» целиком прогоним, посмотрим звук, ну и вообще… нюансы. А потом быстренько, кусочками, – раз, раз… Ладненько? Макс!! – снова прокричал он в темноту, уже не глядя на Изольду. – Макс, подойди на минуту…

Между тем оборудование на сцене выстроилось в некоем порядке, по-видимому, именно в таком, в каком будет расположено непосредственно во время самого выступления, и вскоре зазвучали вступительные аккорды одного из популярнейших в свое время романсов.

Изольда, вся в образе, давно уже стояла у микрофона и наконец, быстро и глубоко вдохнув воздух, мягким, бархатистым контральто запела.

«Целую ночь соловей нам насвистывал…» – под мягкими, чуть розоватыми лучами софитов лилось со сцены, и, дослушав до конца, я уже готова была признать правоту тети и забрать обратно свои слова о том, что романсы – это скучно. Обработка песни действительно была современной и необычной, исполнение не вызывало никаких нареканий, ну, по крайней мере, у меня, и я могла со всей достоверностью убедиться, что в этом случае популярность возникла не на пустом месте.

Как бы в ответ на эти мои мысли из зала раздались дружные аплодисменты. Изольда, снисходительно улыбаясь, картинно раскланивалась, а Земелин, восхищенный не меньше остальных, выйдя на сцену, поцеловал ей руку.

– Богиня! – вполголоса произнес он, и блеск в его глазах лучше всяких слов доказывал искренность чувства, с которым это было сказано.

По-видимому, упомянутые Земелиным нюансы были отработаны, и никаких дополнительных проблем не возникло. Музыканты расслабились и неспешно перебрасывались между собой короткими фразами ни о чем, уже знакомый мне Коля суетился возле осветительных приборов, а Изольда пошла переодеваться.

Снова углубившись в мрачные катакомбы, я поймала себя на мысли, что начинаю привыкать. Тусклое освещение в этих бесконечных коридорах стало казаться вполне приемлемым, и сами они уже не производили такого гнетущего впечатления.