Марина Серова - Не на ту напали! Страница 13

Мой, а вернее, ивлевский, «дипломат» смирно лежал на прежнем месте. Его облепили мелкие лесные муравьи. Уж не знак ли это? Я решила проверить. Замшевый мешочек с волшебными костями был извлечен из внутреннего кармана куртки, кости брошены, и я узнала вот что:

«Вы займетесь благородной работой, даже если она будет незаметна для окружающих».

Очень хотелось бы надеяться.

Уже смеркалось, когда я вышла к склону над деревней. В некоторых домах горели тусклые огни, и только окна дома с шиферной крышей ярко светились. И в эту глушь пришла лампочка Ильича. Значит, со спутниковой антенной я не ошиблась.

Спустившись по тропинке, я, с чемоданчиком в одной руке и суковатой палкой — в другой, стояла у первого дома. Уже собравшись с духом подойти к двери, постучаться и просто спросить, не здесь ли живут новенькие, я услышала, что в мою сторону кто-то идет.

Я отпрянула за ближайший куст и замерла.

— Вы обратили внимание, любезная Антонина Семеновна, что с каждым разом у нас прибавляется новеньких?

— Совершенно верно, Вера Николаевна. В прошлый раз привезли четверых, в позапрошлый было только трое…

Услышать в этой глуши интеллигентную речь было для меня большим сюрпризом.

— И прошу заметить, их снова предпочитают нам. Поселили в молельном доме, на всем готовом. На поле их нет, на огороде их нет…

— Абсолютно с вами согласна. Илларион совсем забросил старшее поколение.

— Да-да. Если и эти девушки станут на целую неделю особо приближенными, что останется нам? Только работать и работать. Мы совсем не будем видеть дорогого Учителя.

Тьфу ты. И здесь учителя. Просто проходу от них нет в последнее время.

— А вы знаете, брат Михаил сказал Леночке, что сегодня вечерней молитвы не будет — Илларион удалился для медитации в скит и вернется только завтра.

— Ах, какое, право, огорчение…

Говорившие вошли в дом, и конца разговора я не слышала. Вдруг в мою руку ткнулось что-то влажное и холодное. Я опустила глаза. Мамочки! Рядом со мной стоял волкодав, и из темноты подступали еще несколько зверюг.

Ближний тихонько зарычал. От этого звука у меня мороз прошел по коже. В негромком горловом рыке слышалось столько ярости, что мне стало не по себе. Если они еще и залают, моей невидимости придет конец.

— Собачки хорошие, собачки смирные. Собачки не тронут бедную Таню…

Черта с два. Вокруг меня стояло уже с десяток крокодилов, и ни один из них не проявлял признаков дружелюбия. Я вспомнила, что собакам нужно пристально смотреть в глаза, и тогда они якобы поджимают хвост и уходят. Видимо, это правило распространяется только на тех барбосов, у которых есть хвост. Короткие обрубки, заменявшие хвосты окружавшим меня хищникам, и не думали поджиматься. В налитых кровью глазах горела такая ярость, что я сама отвела глаза. Если бы у меня был хвост, я бы его поджала, честное слово.

Не хватало только сигнала вожака, чтобы стая бросилась на меня и съела в две секунды. И никакая палка меня не спасет. Не кормят их тут, что ли?.. Стоп. У меня же есть колбаса!

Я осторожно положила свое оружие и открыла чемодан. Колбаска уже попахивала. Может, потому они меня и не съели сразу, что чуяли в «дипломате» кое-что повкусней. Плотная колбасная оболочка поддавалась с трудом, но мне все же удалось разломить палку на несколько кусков. Ближние псы затеяли драку, когда я швырнула им наркоманский продукт.

Уж не знаю, что там привиделось бедным животным, но они вдруг почти хором взвыли и умчались вдаль. Топот стоял, как от целого табуна. Еще долго было слышно, как они жалобно скулят где-то.

Белевшая в темноте тропинка, заменявшая здесь центральную улицу, привела меня к дому со спутниковой «тарелкой». Посмотрим, что за моления устраивают здесь.

Я встала на цыпочки и заглянула в затянутое сеткой окно. Ого!

Первым, что я увидела, был большой экран цветного телевизора. Мне показалось, что показывают какую-то плохую порнушку. Актер в центре живописной группы был так себе, а пятеро женщин в чем мать родила, окружавшие его, выглядели слишком вяло даже для немецкой порнографии. Тут мне показалось, что я узнала чье-то лицо. Ах ты… Это была моя Катерина. Какое-то мгновение ее пустые глаза смотрели прямо в камеру. Я тихо выматерилась про себя.

На топчане в углу, покрытом медвежьей шкурой, лежал утренний красномордый. Он тихо похрапывал, рядом валялась пустая бутылка. Больше в комнате никого не было.

Ну держись, сукин сын. Я обошла угол и поднялась на крыльцо. В просторных сенях было темно и пахло брагой. Я открыла какую-то дверь. За ней была ярко освещенная длинная комната с блестящими приборами и разными склянками. Из множества устройств я узнала только большой микроскоп на отдельном столике. Над столиком висел целый иконостас: черные доски в тусклых серебряных окладах.

Повсюду в ящиках торчала рассада, стояли несколько перегонных кубов и целая куча бутылок темного стекла. Химичите, значит, гады?

Я прошла дальше. Следующую комнату целиком занимал длинный стол с хитрой конструкцией на нем. Змеевики и какие-то провода соединяли между собой стоявшие на столе устройства. Вдоль всех стен — самодельные стеллажи со всякой всячиной. Если первая комната была лабораторией и кабинетом, то здесь был небольшой химический заводик. Выхода из комнаты не было, и я вернулась в сени.

Другая дверь привела меня в большую темную комнату, целый зал. У одной стены стояли составленные горой скамьи и несколько высоких подсвечников. Деревянные стены были задрапированы тканью. На застеленном медвежьими шкурами полу вповалку спали несколько человек. Я присмотрелась и узнала среди них Катьку. Ладно, с этим разберемся потом.

Из зала я попала прямо в комнату со спящим красномордым. Кассета закончилась, и экран показывал серый «снег». Что-то в последнее время мне часто приходится связывать всяких персонажей. К чему бы это?

Пока я приматывала его к топчану, он даже не проснулся.

Я зачерпнула ковшом из ведра у двери и плеснула на спящего. Он открыл глаза и уставился на меня.

— Брат Михаил, как я понимаю?

— А? Что? Ты зачем?..

— Я затем, затем.

Щедрой рукой я окатила его еще раз. Брат Михаил дернулся пару раз и затих. Глазки его бегали.

— Проснулся, дружок? Говори, как вы это с ними делаете.

— Чего?

— Ты что сейчас смотрел? Мультики? Чем вы их пичкаете?

Связанный бросил взгляд в противоположный угол. Я посмотрела туда же и увидела оружейную пирамиду и открытый сейф. В сейфе ровными рядами лежали пластиковые бутылки с белым порошком. На отдельной полке стояли маленькие пузырьки с тем же содержимым. Один открытый пузырек с торчащей в нем спицей стоял на телевизоре.

— Займемся делом.

Я открыла свой «дипломат» и достала камеру. Сдвинув на край стола остатки ужина, я установила камеру так, чтобы в кадре был только лежащий красномордый, и начала допрос:

— Имя, фамилия?

— Пошла ты, сука!

Так я и думала. Что ж, видит бог, меня вынуждают. Я отошла к пирамиде и взяла одно из стоявших там ружей. Полные патронташи висели тут же. Я зарядила оба ствола и вернулась к подозреваемому. Он с недоверием наблюдал за моими маневрами.

— Имя, фамилия?

— !..

Щелкнули взведенные курки.

— Шитов Миша. Михаил Григорьевич. Проживаю, то есть проживал…

Он все мне рассказал. Мне почти не приходилось задавать наводящие вопросы. А когда я узнала, что производимый Химиком наркотик имеет интересный побочный эффект — действует как «укол правды», дело у нас и вовсе пошло на лад. Сначала Миша Шитов не хотел глотать целый флакон. Мол, нормальная доза — на кончике спицы. Но куда бы он делся!

Правда, он ничего не знал про то, кем был Химик и как он получал эту дрянь. И про московские дела он был не в курсе. Зато я узнала, что самая крупная партия, последняя в этом сезоне, будет готова к следующему вертолету. То есть через неделю. А технические подробности держал в своих дневниках Химик, он же брат Илларион. Восемь общих тетрадей обнаружились в том же сейфе.

Пел Миша Шитов часа два. Когда он перешел к воспоминаниям детства, я выключила камеру. Развязав веревки, я спросила:

— Миша! Любишь ли ты меня?

— Вас? Да больше жизни, гадом буду!

— А готов ли ты сделать все, что я скажу?

— Вы только намекните!

— Умница. (Миша зарделся.) Возьми вот это ружье за ствол, пойди на ту половину и раздолбай там все к чертовой матери. И чтобы ни одной бутылки, ни одной железки целой не осталось. Стой! Спирт здесь есть?

— Есть! У Химика целая фляга!

— Спирт тащи, а остальное можешь громить. Иконы только оставь.

Миша приволок мне флягу, и потеха в лаборатории началась. Пару раз он забегал доложить об успехах и заменить ружье с разбитым в щепки прикладом на новое. Способный ученик!

Тем временем я растолкала Катьку (остальные спали как убитые) и усадила ее перед экраном. Я собиралась показать ей кино с ее участием, но она просто не понимала смысла изображения.