Дик Фрэнсис - Перелом Страница 13

— Что-что ты сделал? — воскликнул мой отец.

— Взял нового ученика.

Он в ярости поглядел на железяки и противовесы, приковывавшие его к постели. Не будь их, он подпрыгнул бы до потолка.

— Ты не имеешь права брать новых учеников! Я тебе запрещаю! Ты меня слышишь?

Я повторил то, что сказал Этти: отец Алессандро платит большие деньги за уроки верховой езды. Мои слова постепенно дошли до его сознания, и он несколько утихомирился. На лице его появилось задумчивое выражение, и через некоторое время он неохотно кивнул головой.

«Он знает, — подумал я. — Знает, что скоро конюшни останутся без наличных».

Я никак не мог решить, достаточно ли хорошо он себя чувствует, чтобы обсудить данный вопрос, и захочет ли он вообще со мной разговаривать. Мы ни разу в жизни ничего с ним не обсуждали: он приказывал, а я либо слушался, либо — нет. Он поступал так со всеми и с владельцами лошадей тоже. Все они в какой-то степени перед ним благоговели, а некоторые так просто его боялись, но не забирали своих лошадей из конюшен, потому что из года в год он выигрывал самые престижные скачки.

Отец спросил, какие нагрузки мы даем на тренировках. Я начал рассказывать. Он слушал меня, скептически скривив рот и приподняв бровь, всем своим видом показывая, что сильно сомневается в моих знаниях. Я продолжал говорить, не обращая внимания на его мимику и вспоминая все, что могло представлять для него интерес.

— Передай Этти, — сказал он, — чтобы она подготовила список проведенных испытаний на каждую лошадь, с указанием нагрузок по скоростной выносливости.

— Хорошо, — с готовностью согласился я. Он пытливо посмотрел мне в лицо, стараясь разглядеть на нем следы обиды, и, по-моему, был крайне разочарован, ничего такого не заметив. Антагонизм между стареющим отцом и взрослым здоровым сыном — явление повсеместное, и я не мог обижаться. С другой стороны, я не собирался потакать всем его капризам, а он даже представить себе не мог, какой колоссальный опыт я накопил в общении с людьми самых разных профессий.

— Можно взять заявки домой? — спросил я. — Тогда Этти будет заранее знать, как готовить лошадей к тем или иным скачкам.

Глаза его сузились, губы поджались, и он объяснил, что был лишен возможности составить заявки: лечение и рентген отняли у него все свободное время и помешали сосредоточиться.

— Может, нам с Этти попробовать?

— Ни в коем случае. Я все сделаю... когда будет время.

— Хорошо, — добродушно согласился я. — Как твоя нога? Ты сегодня совсем неплохо выглядишь.

— Болит меньше, — признался он и стал разглаживать ровную, без единой морщинки, простыню. Сказывалась привычка: все, что его окружало, должно было быть аккуратным, пристойным и чопорным, как его душа.

Я спросил, не надо ли ему чего-нибудь. Может, книгу? Фрукты? Шампанское? Как и большинство скаковых тренеров, отец считал шампанское чем-то вроде улучшенного варианта кока-колы, напитка, который если и стоило пить, то только по утрам.

Он задумался, чуть склонив голову.

— В Роули Лодж, в погребе, осталось несколько маленьких бутылок.

— Я тебе принесу, — пообещал я.

Отец кивнул. Никогда еще, как бы я ни старался ему угодить, он не сказал «спасибо». Я улыбнулся про себя. Если настанет день, когда отец поблагодарит меня, можно считать, что он перестал быть самим собой.

Позвонив по телефону прямо из больницы в Хэмпстед, я сел в «Дженсен» и отправился домой.

Джилли закончила красить стены в спальне, но мебель все еще стояла в прихожей.

— Жду, когда пришлют ковер, — сообщила она.

— Прекрасно. Сходим пообедать?

— У меня сегодня грейпфрутовый день.

— А у меня — нет. Я не завтракал и голоден, как волк.

— Только послушай, какой мне дали прекрасный рецепт. Берешь грейпфрут, режешь пополам, посыпаешь сахарином и ставишь в горячую духовку. Есть надо, пока не остыл...

— Нет, — твердо заявил я. — Как хочешь, а я иду в «Императрицу»

С грейпфрутовой диетой было покончено. Джилли обожала этот ресторан.

— Да? Ну ладно, не могу же я допустить, чтобы ты скучал за столиком в одиночестве. Подожди, сейчас надену вечернее платье.

В «Императрице», как всегда, было тихо, спокойно и просторно. Джилли заказала креветки в собственном соку, цыпленка в сметанном соусе и рассмеялась, поймав на себе мой иронический взгляд.

— Отложим грейпфрут на завтра, — сказала она. — Как твой отец?

Я ответил, что ему лучше, но ненамного.

— Сказал, что сам составит заявки, — объяснил я, — но пока еще даже не начинал. Утверждает, что у него совсем нет времени, а сестра говорит, что он почти все время дремлет. Его здорово тряхнуло, и он все никак не может прийти в себя.

— Что же ты собираешься делать? Ждать, пока он поправится?

— Не могу. Заявки надо подать к следующей среде.

— Зачем?

— Чтобы лошади ненароком не остались в конюшнях, в то время когда им следует отрабатывать свой хлеб на ипподроме. Их клички необходимо внести в списки скачек в Честере, Аскоте и на призы в Ньюмаркете.

— Значит, это сделаешь ты, — сказала она, как нечто само собой разумеющееся. — И все они выиграют.

— Лучше неудачная заявка, чем никакой. — Я вздохнул. — И по теории вероятностей, должен же я хоть где-то угадать.

— Вот видишь. Нет проблем.

Но проблемы были. И еще какие. Одна — финансовая, и я мог ее решить. Вторая — Алессандро, и, как ее решить, я не знал.

На следующее утро Ривера пришел поздно. Лошади гарцевали по рабочей дорожке паддока, а я стоял рядом с Этти в центре, когда Алессандро появился у ворот манежа и направился в нашу сторону.

Выглядел он так же шикарно, как на прошлой неделе. Сапоги ярко сверкали, перчатки поражали белизной, а куртка и брюки для верховой езды сидели на нем безупречно. На голове его красовалась белая в синюю полоску шерстяная шапочка с помпоном, такие носили большинство наших наездников, и хотя в том, что Алессандро надел шапочку по холодной мартовской погоде, не было ничего удивительного, выглядела она на нем, как цилиндр на рыбаке.

Я даже не улыбнулся. Черные глаза на изможденном лице уставились на меня со знакомым холодным блеском. Скулы еще сильней, чем неделю назад, выпирали из-под изжелта-бледной кожи.

— Сколько вы весите? — резко спросил я.

— Когда начнутся скачки, я буду весить шесть стонов семь фунтов. На скачках мне предоставят максимальную скидку на вес.

Стон = 14 фунтов = 6, 35 кг.

— Я спрашиваю, сколько вы весите сейчас?

— На несколько фунтов больше. Но я скину. Этти окинула его возмущенным взглядом, но удержалась от высказывания, что никогда не допустит его к скачкам, если он себя не проявит, как первоклассный наездник. Она заглянула в свой список, чтобы назвать кличку приготовленной для Алессандро лошади, открыла рот, но тут же его захлопнула, и по ее просиявшему лицу сразу стало понятно, что она решила согрешить.

— Движение, — сказала она. — Сегодня вы можете тренировать Движение.

Алессандро стоял, не шелохнувшись.

— Он не обязан, — резко возразил я и повернулся к Алессандро. — Вы можете отказаться и выбрать другую лошадь. Поступайте по своему усмотрению.

Он сглотнул слюну. Задрал вверх подбородок. Набрался храбрости.

— Я выбираю Движение.

Упрямо поджав губы, Этти сделала знак Энди, который уже сидел в седле.

— Слава те господи, — с чувством произнес Энди и подсадил Алессандро на свое беспокойное место. Движение несколько раз взбрыкнул, пытаясь сбросить седока, убедился, что тот не столь закален в боях, как его предшественник, и наискось, быстрым тротом поскакал к паддоку.

Алессандро не вылетел из седла, но и похвастаться ему было нечем. У него явно не хватало опыта, чтобы управлять раздраженным жеребцом, однако надо было отдать ему должное: он справлялся с Движением лучше, чем я мог предположить.

Этти посмотрела на Риверу с явным неудовольствием и громко попросила всех расступиться и дать ему дорогу.

— Не так уж плохо у него получается, — заметил я.

— Ха! — Презрением, выплеснувшимся с этим возгласом, можно было нагрузить грузовик-десятитонку. — Посмотрите, как он терзает жеребцу мундштуком рот. Энди никогда в жизни не причинил бы лошади боли.

— Лучше не берите его с собой на проездку, — посоветовал я.

— Пусть это послужит ему уроком, — упрямо ответила Этти.

— Можно сделать из волшебной курицы рагу, но где тогда взять золотые яйца?

Она с горечью на меня посмотрела.

— Конюшни не нуждаются в таких деньгах.

— Конюшни нуждаются в любых деньгах, которые им платят за работу.

Но Этти покачала головой, явно мне не поверив. Роули Лодж процветал и считался одной из лучших скаковых конюшен по тренингу с тех самых пор, как она пришла сюда на работу, и вряд ли можно было убедить ее в том, что порой причина неудач кроется именно в успехах.

Я подозвал Алессандро, и он подскакал ко мне, насколько позволила ему беспокойная лошадь.