Елена Арсеньева - Клеймо красоты Страница 13

Что характерно, вокруг сидели одни сплошные подтверждения этого утверждения: принесенная Маришкой сковородка полуметрового диаметра была уже вторая, первую, такую же, они благополучно усидели под малосольные огурчики, копченое сало и селедочку. Может, конечно, дело было вовсе не в стрессе, а в необыкновенного вкуса наливочке, которую подала баба Ксеня?

– Появились они тут годков десять назад. В деревне мужиков уже и тогда не было, эти новоселы привезли своих строителей. Мгновенно починили забор, подладили скит изнутри…

– Все-таки странно, – сказал Павел, осторожно перенося к себе на тарелку щедрую порцию картошки. – Я не силен в православии, но это же все равно что церковь, этот скит. Как же им разрешили устроить там бандитский притон?

– Да теперь вся страна бандитский притон, вы что, не знали? – сказал Петр, возмущенно блестя глазами.

Сергей громко фыркнул, и ломоть сала, который он только что подцепил на вилку, сорвался, угодив точнехонько в миску с огурцами.

– Ты б его ручками, сынок, – ласково сказала баба Ксеня.

Сергей, виновато улыбаясь, последовал ее совету.

– А что, вы не согласны, что мы живем в государстве всеобщего криминала? – задиристо подался к нему Петр, но Маришка сурово зыркнула на него и прекратила наметившуюся политическую дискуссию:

– Небось купили скит, приватизировали. Конечно, деньги у них большие: когда приезжали в деревню за продуктами, не торговались никогда. Да и вели себя тихо, разве что постреливали иногда. Мы к ним даже привыкли.

– Но кто-нибудь все же видел их бумаги? – не унимался Павел, сильно работая челюстями. – Там точно все в порядке?

– Да кому их смотреть, сынок? – вмешалась бабка Ксеня. – Власти у нас в Осьмаках уже давно никакой не осталось, живем сами по себе, беспризорные. В Арени, надо быть, показали кому следует, милиция сюда не нагрянывала, небось все в порядке.

– Милиция! – фыркнул Петр, и Сергей согласно кивнул:

– Вот именно.

– А все-таки странно. – Павел задумчиво взял огурец, словно забыв, что рядом с его тарелкой уже лежит один, едва надкушенный. – Деревня староверская, а вы никак не протестуете против такого соседства.

– Да какие мы староверы? – удивилась бабка Ксеня. – Это небось на Керженце еще сохранились деревни, где скопцы держат старую веру, а у нас тут испокон оседлые бегуны[1], странноприимные селились, но и они на месте не сидели подолгу. Да и жизнь какая была – разве до молитв? Теперь вроде бы послабление верующим вышло, однако же староверам испокон потачки не было, ни от какой власти. Вот мало-помалу все и изверились. Один дед Никишка остался, да и ему уже не до скита.

– А что, он тоже изверился? Или больной? – полюбопытствовал Сергей, загребущей рукой подцепляя сразу два ломтя сала и с невинной улыбкой покрывая ими огромную скибку хлеба.

– Не больной, а просто старый. Ему небось сто лет уже, да, баба Ксеня? – вмешалась Маришка, вошедшая из кухни с очередной горой хлеба.

– Может, и больше. Ну и что, он не курит, не пьет, от веку праведничает, он и все двести проживет на своих травках. И нас всех травками снабжает, старух. Говорят, по деревням всякая баба зелейница, но с ним никто сравняться не может. Знатный травознай!

– Травознай?! – оживился Павел. – О, мне к нему!

– Вы что, аптекарь? – удивился Петр.

– Нет, я винодел. Знаете фирму «Заливаевы и К°»? Я там работаю технологом. Хотим возродить производство наливок и настоек по народным рецептам. Вот это, что мы пьем, – Павел щелкнул ногтем по рюмке, – это ведь настоящий шедевр! Скажете мне потом рецепт? Это ведь что-то на зверобое, я не ошибаюсь?

– Побойся бога! – ужаснулась баба Ксеня. – Как это я молодым, справным парням зверобоевки поднесу?! Это только нелюбимых мужей ею поят, чтоб к бабам своим не приставали. Липовку вы пьете, липовничек. Моя любимая, дед Никишка научил ставить. Вот к нему и иди за рецептами травяных зелий. Он даром что сам не пьет – тебе много чего порасскажет. А уж сказок знает, баек!..

– Сказок? – Сергей чуть не подавился своим колоссальным бутербродом. – Баек?! О, тогда мне к нему. Я ведь фольклорист, пишу докторскую диссертацию по народному творчеству староверов. И как раз фольклора бегунов у меня практически ничего нет.

– Фольклорист? – ошеломленно переспросил Петр. – Ё-ка-лэ-мэ-нэ…

– Эй ты, потише! – грозно рявкнула Маришка. – Петьке больше не наливайте.

В Петровых глазах всплеснулось зеленое пламя, но он ничего не сказал молодой хозяйке, а подчеркнуто повернулся к Ирине:

– Еще картошечки? Со дна, поподжаристей? А?

– Ой, нет, – слабо пискнула она, выставляя ладонь. – Я и так уже со стула не встану.

– Ничего страшного, – галантно сказал Петр. – Донесем на руках куда прикажете. Хоть на край света.

– Да он здесь и есть, край света, ты что, не знал? – проворчала Маришка. – Самый краешек…

– Да, глуховатое местечко, – согласился Сергей, наливая в Маришкину рюмку знаменитой липовки, но не забывая и остальных. – Неужто вы, Мариночка, тут всегда живете? Работаете, наверное, в Арени? Но ведь это довольно далеко, на чем же вы добираетесь?

– Да нет, я из Нижнего, просто приехала бабулю навестить, на огороде помочь, – ласково улыбнулась ему Маришка. – Тут не больно-то в Арень наездишься, автобусы не ходят уж бог знает сколько времени. Летом еще можно, при желании, на велосипеде, а зимой все заметает по крышу. Который год уговариваю бабулю хоть на зиму в город перебраться, да разве ее сдвинешь с места? Здесь же остались уже только те, у кого нет никакой родни, остальных стариков давно по своим разобрали. Они зимой тут знаете, как живут? Дороги все заметены, Осьмаки полностью отрезаны от мира. Телефонов нету ни одного, если что, даже врача не вызовешь. Пенсию, конечно, не привозят, да и что на нее купишь, на пенсию, когда ближайший магазин в Арени? Когда завьюжит, поутру первым делом прокапывают от дверей дорожки к калиткам. Чтобы дать знать остальным: жива, мол, я, жива пока еще. Жуть истинная!

– Подумаешь, нашла жуть! – отмахнулась бабка Ксеня. – Зато в своем дому, а не в приживалках. У меня ж тут клуб был: один на всю деревню телевизор оставался, который работает. Да вот беда – сгорел. А то, бывало, вечерами девки соберутся… – Она вдруг меленько засмеялась: – Это я бабок наших так называю, мы друг дружку по старинке все девушками кличем. Соберемся, значит, поглядим новости, частушек попоем…

И она вдруг завела тоненьким девчоночьим голоском:

Не пойду я в магазин –Нету и на маргарин!Ох, пора, едрена мать,Президента убивать!

Все дружно расхохотались. Баба Ксеня тоже смеялась:

– Вот так напоемся и напьемся, а потом дед Никишка нас по избам провожает. Сперва он нас, потом мы его. Ночи после буранов светлые, лунные, все аж звенит вокруг. Красотища!

– Так я не понял: этот старик один живет? – уточнил Павел.

– Теперь один. Раньше – это еще до войны, я совсем девчонкой бегала, – помню, прибрел он сюда и к бобылке Серафиме подселился. Она тоже была староверка, вот они и сошлись. Потом Серафима померла, а дед Никифор Иваныч в ее избе так и прижился. Старый он, слабый совсем. Иной раз как обомрет – вроде совсем преставился. А потом глядишь – отойдет, и опять не хуже молодого.

– И что, он к вам тоже ходил телевизор смотреть? – хмыкнул Сергей. – Это ж у них, у староверов, вроде грех…

– Ничего! Очень даже смотрел. Жаль вот только, сгорела моя «Чайка».

– Ребята, а может, кто из вас в технике понимает? – с надеждой спросила Маришка. – Может, посмотрите, что там с ящиком?

– Ну, если вы просите, Мариночка… – обещающе улыбнулся Сергей. – Я загляну, к примеру, завтра, ладно? Вдруг да получится.

– А чего ж, заглядывайте, – кивнула Маришка приветливо. – В самом деле, вдруг что-нибудь да сладится? А нет, так просто посидим, поокаем…

– Договорились, Мариночка!

– Марья она, – буркнул Петр, вставая. – Не Марина, а просто Марья. Пошли, мужики. Засиделись мы тут.

– Да куда вы пойдете в такую позднотищу? – сладко потянулась Маришка, и сарафан туго натянулся на ее спелой груди. – Ложитесь вон вповалку на сеновале. Там хорошо, дух сладкий от сена идет, живой. Сны хорошие снятся…

– Ой, нет, идите, сыночки, – засмеялась баба Ксеня. – Не то меня Вера с Ольгуней поедом съедят. В кои-то веки на постой к ним кто-то стал, да и те сначала ужинать на сторону пошли, теперь еще и ночевать не придут. Им, бабулькам, тоже небось скучно, хочется живого голоса. А ты, Петенька, у меня останешься по старой памяти.

– Баб, ты что, забыла: у нас же Ира ночует, – недобрым голосом сказала Маришка. – Места больше нет. А Петра дед Никиша к себе звал.

– Да он уже небось десятый сон видит, твой дед Никиша, – отмахнулась хозяйка. – А Петенька на сеновал пойдет, правда, голубочек? Ну, гости дорогие…

Все начали дружно подниматься из-за стола.

– Завтра увидимся? – тихо спросил Павел, наклоняясь к Ирине.