Алексей Макеев - Смерть на взлетной полосе Страница 13

А теперь, после разговора с молодыми техниками, выясняется, что и в среде обслуживающего персонала базы могли найтись недоброжелатели. И не только Максим Китаев. Если «экипажники» «Ми-8», эти самые Гена и Миша, в какой-то момент потеряли терпение, осуществить месть у них были все возможности. Правда, тут возникает нехороший аспект предательства по отношению к товарищу. Ведь Максима-то все-таки подставили. Но тут уж, как говорится, каждый выбирает для себя.

Дойдя до остановки, где пассажиров забирали уже обычные, а не служебные маршрутные «Газели», Гуров остановился в ожидании общественного транспорта, но тут увидел машину с шашечками и, тормознув новенькую «Калину», отправился в прокуратуру.

Следующим пунктом сегодняшней «программы» он наметил изучение материалов по самоубийству Иванникова, и ему хотелось нагрянуть неожиданно, чтобы никто не смог подготовиться к его демаршу и заранее принять какие-либо меры по сокрытию или искажению информации.

Прибыв в прокуратуру и предъявив на проходной удостоверение, Лев сразу поднялся в кабинет к Сырникову.

– Ну как, разобрались? – с веселой улыбкой встретил его следователь. – Убедились, что в этом деле нет никаких подвохов? Все там яснее ясного, и ничего мы не подтасовывали и от себя не прибавляли.

– В том, что вы не прибавляли от себя, я убедился, но что в деле все яснее ясного, я бы не сказал.

– Вы серьезно?

– Да, имеются моменты, которые мне бы хотелось дополнительно прояснить. В частности, что касается этого загадочного самоубийства. Я имею в виду скоропостижную смерть командира, принявшего часть сразу после Курбанского. По этому факту проводилось дознание?

– Разумеется. Только там ведь… это же самоубийство. Сами понимаете, виновных искать здесь сложно. Тем более что произошло все, можно сказать, у всех на глазах.

– То есть? – удивился Гуров.

– Нет, он, конечно, не прилюдно это сделал, – поспешил поправиться Сырников. – Но он застрелился в кабинете, а в «предбаннике» в этот момент находилась секретарша. Она подтвердила, что на момент выстрела Иванников был один, кроме того, в течение почти часа перед этим у него не было посетителей. То есть о каких-то внешних причинах здесь говорить не приходится. Скорее всего, поводом послужило что-то из сферы глубоких личных переживаний.

– Может быть. Но мне все-таки хотелось бы ознакомиться с делом. Могу я его посмотреть?

– Э-э… то есть да, разумеется, – сразу заволновался Сырников. – Но… честно говоря, вы меня застали несколько врасплох. В данный момент под руками у меня нет этих материалов, возможно, они даже уже переданы в архив… Как вы смотрите на то, чтобы ознакомиться с ними, например, завтра утром? К этому времени я успею сориентироваться. Выясню, где сейчас находится это дело, и вы спокойно его почитаете, не тратя время на ненужные ожидания.

– Попробуй выяснить это прямо сейчас, Сергей, – мило улыбнувшись, проговорил Лев. – Я подожду, если нужно.

– Но… я даже не знаю. Боюсь, это будет неудобно. Очень неприятно было бы заставлять вас терять свое время.

– Без этой информации я все равно не могу продолжать расследование. Так что, так или иначе, получить дело мне необходимо. Да и вовсе не обязательно мне сидеть и прохлаждаться, пока ты будешь заниматься поисками. Что я за барин такой? Хочешь, вместе сходим в архив?

Несмотря на то, что Сырников явно хотел совсем другого, Гуров ясно дал понять, что не отстанет, пока не настоит на своем.

Убедившись, что оттянуть роковой момент не удастся, Сырников про архив больше не упоминал. Позвонив, явно только для вида, кому-то из своих коллег, он «выяснил», что дело находится у его непосредственного начальника, того самого, который так любезно предоставил недавно Гурову свою машину.

– А, так оно до сих пор у него? – не очень правдоподобно разыгрывая удивление, говорил Сырников в телефонную трубку. – Надо же! А я думал, он давно уже его передал на хранение.

«Что там с ним такое, с этим самоубийством? – думал Лев, с возрастающим интересом наблюдая за неподдельным волнением следователя. – Обычная халатность в проведении дознания? Как, например, в случае с Максимом, когда все свалили на «очевидность» и не потрудились даже выяснить, откуда взялся нож? Или здесь что-то более серьезное? Чего он так боится, этот Сырников?»

Опасаясь, что эта «боязнь» может спровоцировать следователя изъять из дела какие-нибудь «неудобные» документы, он решил не отступать от него ни на шаг. Сказав, что не хочет «лишний раз утруждать», прошел вместе с ним в кабинет начальника и добился того, что папка с материалами по самоубийству из сейфа прямиком перешла к нему в руки, минуя посредников.

– Вот, пожалуйста, – проводив ее печальным взглядом, произнес Сырников. – Надеюсь, что смогли вам помочь.

– Да, большое спасибо. Очень благодарен за помощь, – кивнул Лев. – А здесь не найдется какого-нибудь тихого местечка, чтобы я мог все это спокойно посмотреть?

– Да вон к Реутову в кабинет пусть сядет, – сказал восседавший за начальственным столом крупный мужчина с высоким лбом и внимательными серыми глазами. – Он все равно сейчас на ограблении, раньше трех не вернется. Проводи, Сережа.

– Да, конечно. Идемте, я вам открою.

Спустившись на первый этаж и взяв у дежурного ключи, следователь провел Гурова в небольшое помещение со стареньким компьютером и огромным количеством каких-то бумаг.

– Вот, пожалуйста, – снова с некоторым оттенком грусти проговорил Сырников. – Проходите, устраивайтесь. Надеюсь, вам будет удобно. Когда закончите, зайдите ко мне, если нетрудно. Нужно будет закрыть здесь, да и дело на место вернуть.

– Да, конечно.

Проводив взглядом опечаленного коллегу, Лев устроился за столом и через минуту уже полностью погрузился в материалы лежавшего перед ним дела о самоубийстве…

…Подполковник Иванников был переведен в Покровск из Москвы с повышением в должности и в чине. Уже один этот факт, казалось, мог обеспечить новоиспеченному командиру и полковнику хорошее настроение на многие годы вперед. И, судя по опросам свидетелей, поначалу именно так все и складывалось.

Опросы эти проведены были довольно тщательно и, так сказать, «широкомасштабно», что не преминул отметить Гуров, отдавая должное своим покровским коллегам. Читая протоколы, он постепенно прояснял для себя картину взаимоотношений нового командира со своими подчиненными. Картина эта выглядела весьма оптимистично.

Упоминания о сдержанности и рассудительности, ровном характере и безупречном воспитании вновь назначенного руководителя встречались практически в каждом протоколе. Причем в этих отзывах не чувствовалось ни малейшей натянутости. Уравновешенность действительно была характерной чертой Иванникова. Предполагать в таком человеке склонность к импульсивным поступкам, а уж тем более к суициду, было абсурдно.

Однако, продолжая изучать протоколы опросов, Лев вскоре заметил и еще один общий момент, который встречался в нескольких из них.

Все, кто заходил в кабинет к Иванникову в день убийства, в один голос утверждали, что на нем, по недавнему образному выражению Китаева, «не было лица». В этот день по разным вопросам к нему заходили пять человек, и каждый отметил, что начальство не в себе. Но о причинах такого состояния никто не пытался даже высказывать предположений. «Все шло хорошо» – вот краткое резюме, в которое выливались все ответы на дотошные вопросы следователей о возможных непредвиденных случаях, которые могли бы расстроить новоиспеченного командира.

«Действительно, похоже на «что-то из сферы глубоких личных переживаний», – вспомнил Гуров замысловатую формулировку Сырникова. – Но тогда отчего же так волновался наш уважаемый следователь? Дознание проведено профессионально, опросы очень тщательные и подробные. Даже более чем. Сразу видно, что следователи действительно стремились докопаться до этой самой «сферы». Результаты, конечно, в итоге оказались небогатые, но в чужую душу ведь не влезешь. Откуда посторонним людям знать, о чем там мог про себя переживать этот Иванников?»

Как бы в ответ на эти размышления, перелистнув очередную страницу дела, он увидел перед собой протокол допроса супруги Иванникова. Она утверждала, что накануне муж был в отличном настроении и утром, отправляясь на работу, тоже был бодр и весел.

«Если супруга не врет, то, кажется, и о глубоких переживаниях здесь говорить не приходится, – вновь с недоумением подумал Лев. – В чем же дело?»

И только когда внимательно и во всех деталях изучил скучнейший протокол осмотра кабинета Иванникова, он понял, отчего так волновался Сырников. Среди бесконечного перечисления предметов, находившихся на рабочем столе Иванникова и в разных других местах, мелькнул почти незаметный пустячок, который коренным образом менял представление об этом самоубийстве.