Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца Страница 13

– Кха… Кха… Кханечно, я помогу тебе, – дребезжащим голосом ответил Болтушко. – Давай вместе пойдем в милицию, – еще раз предложил он. Погладил дрожащей рукой Марину по голове. "Какая у нее на левой груди родинка. С копеечную монету, не меньше. И на самой ареоле, вокруг соска, волосы какие-то. Обломные волосики. Но в целом ничего… Интересно выкусывать их зубами – по одному."

– Не надо в милицию. Лучше отдать им эти деньги. Я боюсь, – продолжала Марина, и ее руки, совершавшие стремительные круговые движения, замедлились и стали постепенно сужать круги, приближаясь к эпицентру.

Болтушко окаменел. Он явственно слышал, как крупные капли густого пота со скрипом пробираются у него между лопаток. Болтушко хотел что-то сказать, но не смог – единственной мыслью, крутившейся в голове, было давнее воспоминание из школьного учебника по анатомии: "… с помощью зрительных рецепторов человек воспринимает до 95 % поступающей в мозг информации…". А зрительные рецепторы Алексея Борисовича воспринимали в этот момент кружевные трусики Марины. Эта замечательная часть женского туалета была устроена таким образом, что могла помешать только органам осязания и никаким другим.

– Давай все-таки обратимся в милицию, – прохрипел он и положил ей руки на плечи. Затем как бы случайно его руки сдвинулись вниз, еще больше открывая и без того неплохой обзор. "Отличная передняя подвеска! Такая энергоемкая! А багажник – просто супер!" – лезли в голову крамольные мысли. Такое, слава Богу, случается нечасто – только отпетым автомобилистам может придти в голову сравнивать женщину с машиной.

– Не надо, Алеша, я прошу тебя! Не надо! – вскрикивала Марина, воюя с его ремнем из дешевого кожзаменителя. Ремень противно щелкал гладким лакированным телом со следами глубоких трещин на местах перегибов и глухо звякал пряжкой. Болтушко втянул живот, чтобы облегчить ей задачу. В животе заурчало. "Я же еще не обедал сегодня", – не к месту вспомнил Алексей Борисович. – Не надо в милицию! Только не в милицию! – просила Марина.

– А куда же? Куда?! – задыхаясь, спросил он.

– Сюда!! – воскликнула Марина и, стянув с Болтушко штаны, повалила его на себя. – Иди ко мне!

Через двадцать минут все было кончено – в буквальном смысле. Болтушко, тяжело дыша, собирал раскиданные по полу доспехи. Марина сидела на краю дивана и смотрела на него сверху вниз. Было в этом нечто унизительное: она мгновенно запахнула халат и теперь наблюдала за Алексеем Борисовичем свысока, будто бы даже с некоторым удивлением и презрением. А он лазил на четвереньках возле ее голых, слегка полноватых ног и собирал рассыпавшиеся из карманов брюк ключи и мелочь. Ремень нашелся под телевизором, а бумажник с документами завалился за обивку кресла.

Наконец, вернув все вещи на свои места, Болтушко сел в кресло, но так, чтобы не видеть стоявшую за стеклянными дверцами шкафа фотографию Николая в траурной рамке. Не решаясь поднять глаза на Марину, он пробурчал под нос:

– Чем же я могу тебе помочь? В милицию ты обращаться не хочешь, а у меня там какие – никакие, но все-таки связи. А что я еще могу сделать?

– Алеша, – ласково, но очень твердо сказала Марина, – ты же мужчина. Ты большой, сильный, умный. Я хочу, чтобы ты отвез им деньги. Я – женщина, существо слабое. Они меня будут шантажировать еще и еще, пока все не высосут. А ты можешь решительно сказать: мол, хватит. Берите деньги и чтобы я вас больше не видел. Понимаешь?

У Болтушко похолодело все внутри:

– Нет… Как это? Почему они должны меня послушать? Они точно так же будут продолжать тебя шантажировать. Нет, давай лучше в милицию. В милиции разберутся. Им же за это деньги платят.

Марина закатила глаза. Скорее всего, это должно было означать: "Ну и дурак! Зачем я только с ним связалась!". Но вместо этого она спокойно произнесла:

– Алеша, ты где вырос?

– Ну, как это где? Я родился Сокольниках в, а потом мы переехали на Таганку…

– Короче, в Москве? – перебила Марина.

– Ну, конечно. Сокольники – это же Москва.

– А я родилась в Гагарине. Тогда, когда его только назвали Гагариным. Он еще городом не был. Ты знаешь, что такое жить в маленьком городе?

– Ну… – неуверенно протянул Болтушко.

– Вот тебе и ну. Там все друг друга знают. Все, понимаешь? И милиция там прекрасно знает всех бандитов и хулиганов. И если бы они захотели, то давно бы уже всех посадили. Но не хотят. Объяснить тебе, почему? Неужели до тебя до сих пор не дошло, что Николая убили? Убили и все спокойно. А милиция никого искать даже и не собирается. Подумаешь, москвич разбился на машине! Мало ли их таких! А этот звонок? Неужели ты ничего не понял? – Марина говорила, постепенно повышая голос, и в конце своей речи почти перешла на крик.

Болтушко сидел, вжимая голову в плечи:

– Может быть, конечно, ты права… Действительно, все как бы похоже на то… Но все-таки… Я не понимаю, как можно было это сделать.

– Алеша, – назидательно сказала Марина, – за деньги можно все. А в Гагарине и сто долларов – уже большие деньги. Понимаешь?

Болтушко кивнул.

– Они мне назначили встречу на завтра, – продолжала Марина, – в двенадцать часов на дороге Москва – Гагарин. Там есть поворот на деревню Вороново – это примерно не доезжая до города километров пятнадцать, и сразу за поворотом дорога входит в небольшой лесочек. А прямо на опушке – стоянка для грузовиков. На стоянке – небольшая шашлычная, летнее кафе и все такое. Они сказали, что в двенадцать там будет стоять белая "копейка" – так они сказали. Что это такое – "копейка"?

– "Копейка"? – переспросил Болтушко. – "Жигули" первой модели.

– Ну вот. "Жигули" первой модели. Нужно подойти к машине и отдать деньги.

– А если там будет не одна белая "копейка" или они приедут на другой машине?

Марина укоризненно посмотрела на Болтушко:

– На какой другой? Дай Бог, чтобы эта ездила, какая там другая? Я же тебе объясняю, Гагарин – это не Москва.

– А они там со мной… ничего не сделают? Еще возьмут, не дай Бог, в заложники?

Марина поморщилась:

– Я сказала, что с деньгами не поеду, приедет один московский бандит. Так что они тебя еще бояться будут.

Болтушко на мгновение потерял дар речи:

– Как? Я – бандит? Я что, похож на бандита?

– Успокойся, – остановила его Марина, – сейчас все похожи на бандитов. Если не будешь заикаться и дрожать от страха, тоже сойдешь. Поменьше говори и делай суровое лицо. И все будет в порядке.

– Но я же приеду на "шестерке". Не на шикарном БМВ, а на старенькой, убитой "шестерке".

– Ну и что? Они-то вообще на "копейке", – резонно возразила Марина. – Так что ты круче.

Болтушко недоверчиво усмехнулся:

– Не думаю, что они мне поверят.

– Да тебе и не надо их ни в чем убеждать. Отдал деньги – и домой. Ладно? А уж я тебя, – ее голос опять стал вкрадчивым и нежным, – отблагодарю. Будешь доволен, обещаю, – последние слова она прямо-таки промурлыкала.

Алексей Борисович густо покраснел и опустил глаза.

– Ладно. Я согласен. Давай деньги.

Марина протянула руку: в целлофане была туго завернута пачка долларов. Странно, отметил про себя Болтушко, я и не успел понять, откуда она их взяла. Приготовила заранее?

– Хорошо, – буркнул Болтушко, – сделаю все так, как ты хочешь.

– Спасибо, милый, – Марина поцеловала его прямо в губы и тут же потянулась рукой к ширинке.

Болтушко дернулся, как испуганный конь, и больно ударился плечом об шкаф.

– Я тебе завтра позвоню, – быстро сказал он, закрывая за собой дверь.

"Ну, блин, попал!" – думал Алексей Борисович, прыгая сразу через две ступеньки.

РЕМИЗОВ.

Когда-то в детстве Андрей Владимирович занимался самбо. Не очень долго – год или около того, но привычка к регулярным физическим упражнениям осталась. По утрам он бегал, отжимался, подтягивался, качал мышцы брюшного пресса, и два раза в неделю обязательно ходил в бассейн. В общем, вел здоровый образ жизни.

Спиртного почти не употреблял – не находил в этом никакого удовольствия; если же и случалось ему выпивать, то только в хорошей компании и совсем немного.

Изредка он позволял себе выкурить сигаретку – как правило, с ментолом. Говорил, что это стимулирует умственную деятельность.

В редакции Ремизов общался практически со всеми, но близких отношений ни с кем не поддерживал. В первое время знакомства он казался открытым, искренним человеком, но скоро это обманчивое впечатление проходило. Собеседник чувствовал себя как гость, которого не пускают дальше прихожей: тот, настоящий Ремизов и не думал открываться.

Одевался он стильно и аккуратно: чаще в строгие костюмы темных оттенков. Был всегда выбрит и неизменно распространял в радиусе одного метра запах дорогого одеколона.

У него была машина – неновая, но очень ухоженная и в любое время года чистая "восьмерка": в погоне за материалами приходилось накручивать много километров.