Гарри Кемельман - В понедельник рабби сбежал Страница 13

— Этому человеку не дали поднос.

— Я знаю, — сказал стюард. — Вы его адвокат? — и пошел дальше по проходу.

Мужчина наклонился к рабби.

— Грубиян. Эти молодые израильтяне все грубияны — никакого уважения.

Объяснения пришлось ждать недолго. Как только стюарды покончили с подносами, они начали разносить плоские картонные коробки с надписью: «Строго кошерно».

— Ага, так бы и сказал. А наш обед не кошерный? Мне говорили, что на Эль-Аль вся еда строго кошерная.

— А вы спросите у стюарда.

— И опять наткнуться на хамство?

— Хорошо, я спрошу. Мне и самому интересно.

Когда стюард в следующий раз проходил мимо, он тронул его за рукав.

— А наш обед не кошерный? Насколько те более кошерны?

Стюард пожал плечами и улыбнулся.

— Я летаю шесть лет и все еще не выяснил.

Рабби улыбнулся и кивнул в знак благодарности, но сосед медленно покачал головой.

— Фанатики, вот кто они такие. Их, наверное, полно в Израиле.

Вскоре после обеда погасили свет, и пассажиры устроились на ночь. Мириам и Джонатан спали, но рабби удалось только подремать урывками. Однако, когда встало солнце, он был абсолютно бодр. Мириам уже проснулась, как и добрая половина пассажиров. В проходе двое или трое мужчин в молитвенных накидках и тфилин стояли, повернувшись к окнам, и читали утренние молитвы.

— Ты проснулся, Дэвид? Стюард сказал, что скоро подадут завтрак.

Он кивнул, но не ответил, и по губам она поняла, что он читает молитвы. Закончив, он сказал:

— На этот раз я молился сидя. Но я хотя бы смотрел в правильном направлении. А они, — кивнул он на людей в проходе, — стоят неправильно.

— Что ты имеешь в виду?

— Самолет летит на восток, а они смотрят на север и на юг.

Сосед снова тронул его за руку и показал на молящихся.

— Что я вам говорил? Фанатики!

После завтрака пассажиры начали готовиться к приземлению, хотя впереди еще было несколько часов полета. Они рылись в сумках в поисках паспортов и адресов, кто-то вставал, чтобы поговорить с друзьями, кто-то записывал маршруты и адреса новых знакомых. Время от времени пилот объявлял об интересных местах, появлявшихся в разрывах облаков, — Альпы, побережье Греции, греческие острова, — и пассажиры тут же послушно прилипали к окнам. Наконец он объявил, что самолет приближается к Израилю, к аэропорту Лод. В иллюминаторах по правому борту промелькнули зеленые поля, затем появилось полоса черного асфальта. Когда несколькими минутами позже самолет мягко приземлился и стал выруливать к стоянке, в пассажирском салоне раздался взрыв аплодисментов, но было ли это восхищение мастерством пилота или облегчение от того, что длительное путешествие закончено, и они теперь в безопасности на земле Израиля, рабби не знал. Он заметил, что у Мириам влажные глаза.

На иврите пилот сказал:

— Благословенны прибывшие в Израиль, — и затем перефразировал по-английски: — Добро пожаловать в Израиль.

Очевидно, только что прошел дождь, на асфальте были лужи, они шли к залу ожидания, держа за руки Джонатана и не давая ему шлепать прямо по воде. Воздух был мягок и чист, как майским утром.

Большая толпа встречающих ожидала за барьером таможни. Следя за багажной лентой, Мириам и рабби в то же время отыскивали в море лиц кого-нибудь похожего на фотографию Гитель в семейном альбоме, сделанную много лет назад. К тому времени, как они получили свои сумки и прошли таможенный досмотр, толпа значительно поредела, но, тем не менее, они не видели никого похожего на Гитель. Только они уселись на скамью, и Мириам начала рыться в сумке в поисках записной книжки, как появилась Гитель и тревожно спросила:

— Семья Смолл? Мириам?

— О, Гитель!

Гитель прижала Мириам к груди и неуверенно протянула руку рабби. Он взял ее за руку и поцеловал в подставленную щеку.

— А это Джонатан! — Она взяла его за плечи, отодвинула и восторженно прижала к себе. Затем отпустила и отступила на шаг, чтобы оглядеть всю семью. Теперь она была готова действовать.

— Никак не могла завести машину. Когда идет дождь, аккумулятор — сами понимаете. А сегодня утром был первый за несколько недель — посевы погибали без воды, но вы привезли дождь. Это хорошее предзнаменование. Вы голодны? Может, хотите кофе? Нет? Тогда вперед.

Размахивая зонтиком, Гитель подозвала носильщика с тележкой, бегом вывела всех из здания аэропорта, ткнула концом зонтика в точку на тротуаре, велела им ждать здесь, пока она подгонит машину, и унеслась, прежде чем рабби успел предложить свою помощь. На этот раз аккумулятор, должно быть, не подвел, поскольку долго ждать им не пришлось. Она подъехала, громко сигналя, чтобы отпугнуть любого, кто стал бы претендовать на выбранное ею место, резко затормозила и выскочила из машины. Вытащила из багажника запутанный клубок веревки, вручила его носильщику и стала наблюдать, как тот привязывает чемоданы к багажнику на крыше.

Рабби шепнул ей:

— Сколько ему заплатить?

— Я заплачу, — твердо сказала она, — потом вернешь. Тебя он может надуть.

Пока носильщик заканчивал с чемоданами, к рабби подошел моложавый человек в длинном кафтане и широкополой черной фетровой шляпе ортодокса, с густой бородой и длинными, тщательно завитыми пейсами. Он спросил на идиш:

— Вы из Америки?

— Да.

— Вы, наверно, здесь впервые?

— Да.

— Тогда я уверен, что вы бы хотели, чтобы вашим первым действием на этой святой земле был акт милосердия. Я собираю на иешиву[24]…

Расплачиваясь с носильщиком, Гитель нечаянно услышала это и разразилась речью на иврите:

— Постеснялся бы! Человек впервые в стране, только что приземлился, и на него тут же налетают всякие шнорреры[25]. Какое у него будет впечатление о нас? — Она втолкнула рабби в машину и села за руль. — Кроме того, — продолжала она через открытое окно, — этот человек — известный раввин в Америке. — И, включив передачу, дала прощальный залп: — Он сам этим занимается.

Когда они отъехали, рабби возразил:

— Я не собираю средства. В Америке раввины этим не занимаются.

Она повернулась и похлопала его по плечу, чуть не столкнувшись при этом с другой машиной.

— Знаю, знаю, но это единственный аргумент, который действует на таких типов.

По дороге Гитель с пулеметной скоростью безостановочно комментировала все, мимо чего они проезжали.

— Эта роща — десять лет назад здесь не было ничего, кроме камней и песка… Вон там, прямо за этим домом — его тогда еще не было — арабы напали из засады на моего хорошего друга и хладнокровно расстреляли его… Эта дорога ведет к поселению. В сорок восьмом на него напали. Три человека с одним автоматом удерживали целую роту, пока не смогли переправить детей в безопасное место… Мы выращиваем цветы на экспорт… В прошлом году наши агрономы опробовали новое удобрение, которое удвоило урожай на акр — фантастика!.. Вот поля арабов. Мы научили их защищать рассаду пластиком. Это увеличило производительность в четыре раза… Там, сзади, арабская деревня. Древняя! Вы не поверите, сколько здесь было грязи и болезней… Трахома и гастроэнтерит были повсюду. Летом дети умирали, как мухи. Потом мы открыли там клинику. Сначала они не доверяли нам. Лечение должно было проходить на виду у всего семейства. Когда мы давали им пилюли, они начинали меняться — даю две белых за одну красную — так вот. Но постепенно они научились, и дети больше не умирают. Некоторые молодые люди пользуются государственной помощью и когда женятся, строят современные дома, вместо того, чтобы пристраивать комнату к старому… Цементный завод. Они работают круглосуточно — три смены в день…

— Палатка, — воскликнул Джонатан, — и козы.

— Бедуины. Они пригоняют свои стада на пятачок свободной земли, ставят палатку и остаются на пару дней или на неделю, пока не останется ни клочка зелени. Потом идут дальше. Овцы бедуинов — одна из основных причин ухудшения земли за эти годы. Они съедают все под корень… Это танки, арабские танки и броневики. Мы оставили их там как напоминание. Мы захватили их в перестрелке. Мы были готовы. Потом столкнули их с дороги, и с тех пор они там. В кибуце[26] за тем поворотом есть еще несколько — их покрасили в яркие цвета. В них играют дети.

Пейзаж, не считая редких пальм или кактусов, напоминавших, что они в субтропиках, был непримечателен: плоская равнина с маленькими возделанными полями. Но вскоре дорога начала подниматься длинными, закрученными петлями, и пейзаж заметно изменился. Они приближались к Иерусалиму, и везде вокруг них были древние холмы, холм за холмом, бесплодные и покрытые камнями, кроме маленьких пятен зелени в тех местах, где склон был очищен от камней, использованных для постройки террас.

— Даже камни выглядят старыми и уставшими, — воскликнул рабби.