Владислав Куликов - Совсем другая жизнь Страница 13

Да, я убивал. И ничуть не жалею, потому что это всегда было в честном бою. И в том заключалась моя суровая мужская работа. То был мой путь».

Казалось: за годы войны его душа полностью одубела. Но сейчас, после пережитой бури, что вихрем закружила их с Леночкой, ему впервые показалось, что он занимается чем-то грязным и неприличным.

«Надо найти Леночку, — решил человек утром, — пойду в милицию».

— Как ее фамилия? — спросил сыщик в сером костюме.

— Филина… или Мазурова. — Неизвестный вдруг понял, что не знает наверняка девичью фамилию Леночки. Кажется, он припоминает: Мазуров в свое время учился в Алма-Атинском пограничном училище, женился на местной девушке. У той в Казахстане осталась сестра.

«Откуда я это знаю, убей, не помню, — подумал Неизвестный, — но Леночка, выходит, никогда не носила фамилию Мазурова. И если мы с ней почему-то не поженились или она не взяла мою фамилию, тогда… тогда беда…»

— А отчество у нее какое?

— Не знаю… Но попробуйте написать запрос в пограничную группу в Таджикистане. Там должны вспомнить.

— Да уж проще на деревню дедушке, — проворчал сыщик.

Проще было, конечно, начать искать Константина Филина. Но предчувствие подсказывало Неизвестному этого не стоит делать. Во всяком случае, пока…

«А фамилию и отчество спрошу у Леночки в следующем сне», — решил человек…

Андрей Ветров сидел в пресс-службе и печатал на компьютере. Не в газету писал — для души.

На вечере он был. Но ему там не понравилось.

Пока он присматривался, сколько свободных дам и к кому из них можно было бы присоседиться, всех уже разобрали. Поэтому Ветрову стало грустно. «Эх, мать вашу, не цените вы поэта», — с печалью подумал он. И ушел.

По суете, которая началась в управлении, он понял: что-то случилось. Причем — из ряда вон.

Дежурные кричали в трубки телефонов:

— Сколько трехсотых у вас? Повторите, сколько трехсотых? Есть ли двухсотые?

Трехсотыми называли раненых, двухсотыми — убитых. «Что-то на границе?» — подумал Андрей.

— «Гавань», «Биплан» и «Искра», дежурная группа в ружье!

— С какой стороны стреляют?

— Колесики выехали, повторяю, колесики выехали!

«Гавань», «Биплан» и «Искра» — были позывные войсковых частей в Душанбе.

Лязгнули металлические двери сейфов. Разведчики, пробегавшие один за другим, получали из рук «вахтенных» автоматы. Выдача оружия проходила в почти что гробовом молчании, без суеты.

«Что случилось-то?» — уже с волнением подумал Ветров.

— Наш автобус обстреляли в районе Маяковского, — сообщил помощник командующего. — Убили водителя.

Журналист выглянул в открытое окно. Несколько уазиков, набитых разведчиками, что называется, под завязку, выехали со двора управления и понеслись по улице. Только шины шипели по мостовой.

Тра-та-та-та донеслось издалека.

Андрей вдруг понял, что стрельба была слышна уже несколько минут. Просто он не обращал на нее никакого внимания: в Душанбе часто постреливали…

«Что за дела? Какой Ветров?» — возмущенно подумал Неизвестный сквозь сон. Картинка, как по команде, поменялась на то, что видел Филин…

Бойцы двести первой дивизии и спецназовцы погранвойск начали прочесывать квартал. Во всех окнах мигом погас свет. Жители окрестных домов затаились в своих квартирах.

Случайные прохожие, попавшие под горячую руку, получали прикладом в бок. А потом, торопясь, отвечали на вопрос, кто такие. Кто говорил слишком медленно, получал еще раз, но уже по шее.

Однако сообщники боевиков, если такие и были, растворились без следа.

«Так-то лучше», — довольно подумал Неизвестный и тем… сбил свой сон. Он снова увидел Ветрова.

В пресс-службу забежал улыбающийся командующий. Андрей мигом вскочил по стойке смирно. Генерал протянул ему ладонь, они обменялись рукопожатиями.

— Надрали им задницу, — весело сказал командующий и убежал обратно в кабинет, переваливаясь с ноги на ногу, как довольный мишутка.

Ветрову захотелось узнать подробности, но он не рискнул бежать вслед за лицом номер один в нашей пограничной группе.

По большому счету, командующий был недалеким человеком. Во всяком случае, Ветров не стал бы с ним обсуждать пессимистичную философию Шопенгауэра или исторические вехи развития государства Российского.

Да хрен бы с ней, с историей-философией.

Вообще не понятно, о чем можно было говорить с командующим, кроме «служебно-боевой деятельности пограничных войск» и «динамично развивающейся обстановки». Ветров подозревал, что тот и человеческого языка-то не знал. Говорил на смеси матерного с командно-бюрократическим.

Типичный солдафон, в общем.

Но зато это был настоящий командир.

Он возглавил Группу погранвойск, когда она медленно разлагалась. То было время агонии Советского Союза. Но триколор еще смотрелся ново и как-то дико. Бээмпэшки двести первой дивизии уже вовсю рассекали по Душанбе с российскими флагами. А на башнях пограничных машин по-прежнему тускнели красные прямоугольники.

Ходили слухи, что пограничные отряды передадут (вместе с «крепостными» офицерами) Таджикистану. Поэтому из пограничной группы делали ноги все, кто мог. Но офицеров из Таджикистана в России не очень-то и ждали.

По пограничным отрядам ходили вооруженные бородачи. Они вытаскивали из офицерских домов первых попавшихся людей и расстреливали в придорожных канавах. На границе шастали туда-сюда вооруженные банды, называвшие себя отрядами самообороны. Они указывали, где можно выставлять пограничные наряды, где нельзя.

Это даже нельзя было назвать бардаком. Потому что бордель, по сравнению с тем, что творилось в группе непонятно чьих погранвойск в Таджикистане, — это высоконравственное заведение с хорошей организацией.

И вот появился Он.

По ошибке его звали сначала: товарищ генерал-лейтенант.

В ответ он злился:

— У меня десять генералов, — рычал он. — А я — командующий!

Поэтому стали в нарушение всех уставов говорить: товарищ командующий.

Он объявил: теперь мы Группа пограничных войск России в Республике Таджикистан. Достал шашку-невидимку, да как начал ею махать, задевая и своих и чужих!

И все разом встало на свои места.

Он был похож на маленький, но мощный моторчик. Его охраняли, возили в лимузинах с затемненными стеклами. Кормили, поили, всячески ухаживали за ним в его роскошном кабинете с комнатой отдыха и собственным туалетом-умывальником.

А он жужжал.

И все вокруг двигалось. Шевелилось. Крутилось.

Если не было войны, граница строилась. Заставы вгрызались в землю. Вагончики, окопчики, блиндажики появлялись на голом месте, как грибочки после дождя.

Солдат всегда должен быть занят. А пошел враг — побросали топоры-лопаты, взяли автоматы, и — вперед!

Командующий был человек, который сидел на своем месте. «Я бы так не смог», — трезво думал Ветров в редкие минуты, когда прикидывал, будут ли смотреться генеральские погоны на его плечах.

Потому сейчас и не решился отвлекать командующего своими вопросами. В конце концов, детали можно было узнать и так: от порученца или дежурного.

«Отставить, — чуть ли не вслух произнес Неизвестный, — я не могу этого знать! Я не могу видеть глазами Ветрова. Ведь я — Филин! Филин! Филин!»

Вскоре все закончилось. Тела убитых увезли в морг. Автобус отбуксировали в гараж. От недавнего боя почти не осталось следов. Только ноздри Филина щекотал запах сгоревшего пороха и остывающих гильз.

— Костя, надо в батальон связи съездить, ящики забрать, — сказал ему ответственный по управлению полковник, когда разведчики вернулись в управление и пришли сдавать автоматы.

— Какие ящики?

— Посылки командующего. Водитель сам боится ехать. Мало ли что. Возьми двух ребят.

— Хорошо, — ответил Константин.

«Как же я раньше не догадался! — мысленно воскликнул Неизвестный. — Все просто: нос! Надо принюхаться, у меня ведь собачий нюх». Человек втянул ноздрями воздух. Запах больницы был переполнен ароматами мочи, таблеток и марлевых бинтов.

«Есть! — радостно подумал Неизвестный. — Я нюхач! Да такой, что поискать надо! Безусловно, я — Филин».

Он засопел. Но, словно в наказание за самоуверенность, увидел не разведчика, а Ветрова. Причем этот сон был необычно ярким и сочным. Неизвестный не просто видел, он переживал вместе с Ветровым все, словно это и было его настоящее «я»…