Морис Ренар - Таинственное превращение Страница 13

— Ого! — прошептала Жильберта. — У нее далеко не робкие глаза!

Они проехали мимо. Позади них раздался крик:

— Фредди! Фредди!

Собачка засуетилась при виде лошадей.

— Фредди! — снова крикнул слегка охрипший голос.

— Не оборачивайтесь! — сказала Жильберта. — Мне будет неприятно.

Лошадь внезапно споткнулась. Уверенная до сих пор ручка судорожно дернула поводья. Жан Морейль улыбнулся Жильберте насмешливой, любовной улыбкой. Но она отвернулась от него, стараясь скрыть слезы, и пустила лошадь галопом.

X. В баре

Графиня обо всем столковалась с Лионелем. Решено было после прогулки пригласить Жана Морейля пообедать. День прошел без всяких событий, и обед был один из самых банальных. Он имел одну только цель — облегчить заговорщикам наблюдение за жертвой.

Жан Морейль явился в безупречном смокинге и весь вечер был очаровательно весел, хотя и впадал несколько раз в свойственную ему задумчивость. Все наблюдения этого вечера ничего нового не дали. Когда Лионель перелистывал альбом, Жан Морейль не подошел к нему, чтобы еще раз взглянуть на фотографии мадам Гюи Лаваль. Когда коснулись «раздвоения личности» по поводу идущей в Одеоне пьесы «Прокурор Галлерс», он к этому проявил только вполне обычный светский интерес.

Несмотря на позднее время, он не торопился уйти и сделал это с большим сожалением лишь около полуночи, причем не выказал никаких тревожных признаков подчинения каким-нибудь таинственным силам. Но все это ничего не доказывало. В этом убеждали Лионеля прочитанные им книги.

Он вышел вместе с Морейлем и скоро расстался с ним, желая закончить ночь в грузинском кабачке. Но как только жених Жильберты вернулся домой, Лионель занял наблюдательный пост против особняка. Он был один. Обри сидел в засаде на другой стороне аллеи.

Прячась в тени деревьев по ту сторону мостовой, Обри не спускал глаз с куста, в котором скрытый там Лионель ждал событий. Так они условились.

Несколько позже часа ночи в кустах появился огонек. Обри знал, что это значит: Жан Морейль вышел. Огонек погас и через минуту зажегся два раза подряд. Обри понял, что Жан Морейль пошел в том же направлении, как и накануне.

Обри увидел, как человеческая тень пересекла аллею. Не теряя времени, он погнался вслед за своей жертвой. Апаш шел очень быстро и, казалось, ни о чем не беспокоился. Он не оборачивался. Было очень легко идти за ним при условии, если слежка продлится немного времени… Обри носил обувь на резиновой подошве, поэтому шел неслышно. Он не старался скрываться в тени, это показалось бы слишком подозрительным в случае, если бы Жан Морейль вздумал обернуться, обеспокоенный каким-нибудь легким шумом или под влиянием интуиции.

Но этого не было. Странный человек прямо и твердо шел к какой-то неизвестной цели. Предположив, что так же было и накануне, Обри не мог себе простить того, что тогда потерял его след.

На этот раз все сложилось наилучшим образом в интересах мадам де Праз и ее сына. Два полицейских агента встретились с мошенником и его преследователем. Вид их не произвел никакого впечатления на Жана Морейля и не заставил его свернуть с дороги. Он на ходу закурил папиросу, защищая огонь ладонями обеих рук. Скоро он направился в ту часть района, которая примыкала к городским укреплениям.

На углу под газовым фонарем стояла женщина, кого-то подстерегая и вглядываясь во тьму; увидев Жана Морейля, она пошла к нему навстречу. Глаза ее заблестели. Обри осторожно отступил. При свете фонаря он имел время разглядеть характерные черты ночной красавицы: ее властное лицо, сине-черную шевелюру, убранную сверкающими гребнями, черное платье с пурпурной отделкой.

На одно мгновение мужчина и женщина слились в горячем объятии, затем они пошли; рука женщины обвилась вокруг стана Жана Морейля.

«Чудесно! Чудесно! — говорил про себя Обри. — Все складывается как нельзя лучше!»

Довольно улыбаясь, он пошел вслед за любовниками.

Дорогой Обри обдумывал увиденное. Лионель де Праз объяснил ему в общих чертах необычайное явление «переменного сознания». Бывший метрдотель, продувной и хитрый, хорошо усвоил это объяснение. Он знал, что ему надо делать в этой слежке за Жаном Морейлем; но, несмотря ни на что, необычайность приключения, новизна положения не переставали изумлять его, и обязанность наблюдать за такой странной личностью вызывала у него в душе какое-то непонятное и очень неприятное чувство, в котором он по простоте своей не мог разобраться.

Словом, если бы его заставили ходить по следам абсолютно нового существа, например жителя Луны, спустившегося на Землю, эффект был бы такой же. Результатом всего этого было то, что внимание Обри достигло своего максимума. Связанный с самой непостижимой тайной, он до крайности не доверял человеку, который так сильно отличался от всех других людей. Для склада его ума объяснение таким явлениям нечего было искать ни в науке, ни в медицине, ни в психиатрии, о которой он впервые в жизни услышал. Такие случаи могли быть только чудом. И Обри воображал, что случайности судьбы сделали его участником какой-то волшебной сказки, в которой ему приходилось выполнять весьма деликатную и несколько непонятную роль. Если бы он выслеживал единорога, центавра или, как мы уже сказали, жителя Луны, он не мог бы быть более внимательным или более изумленным. Встанем на его место и представим себе наше душевное состояние, как бы культурны и образованны мы ни были, — что бы было, если бы нам пришлось ходить ночью по пятам за человеком, который представляет собой не самого себя, а совершенно другое существо?

Между тем Жан Морейль и его подруга вошли в маленький, низенький домик, дверь которого закрылась за ними.

Обри внимательно осмотрел вывеску. Это был ночной кабачок. Справа и слева от двери деревянные ставни маскировали окна.

Обри задумался. Стоит ли ему входить в неизвестный ночной кабачок? Можно с уверенностью сказать, что это ночной кабак. Чтобы убедиться в этом, достаточно было в этот поздний час видеть лучи света, пробивающиеся через щели в ставнях, и слышать долетающий оттуда глухой шум. Недоумевающий Обри прислушивался к этим звукам, которые не позволяли, однако, судить о том, какого рода собрание там происходило. Смотря по тому, что именно он воображал, он придавал этим сливающимся голосам то мирный, то угрожающий характер…

Но случилось так, что дверь отворилась снова и пропустила трех граждан, совершенно спокойных и твердо стоящих на ногах, на них, как на Обри, были поношенные брюки и спортивные рубашки. В ту же минуту в бар вошла довольно приличная чета. Обри, уже не колеблясь, вошел вслед за ними.

Они прошли первое, плохо освещенное, помещение, занятое цинковой конторкой в форме дамской шпильки, оставлявшей небольшое свободное пространство. Типичный для парижских баров зал в этот час ночи был совершенно пуст. В следующих залах было более оживленно. Обри с самого начала успокоился насчет последствий своего предприятия. Это, собственно говоря, был не кабак. Он больше походил на обычное кафе без всяких претензий. Здесь были мраморные столики, на стенах — зеркала в поцарапанных рамах, в углу — расстроенное пианино; много табачного дыма и многочисленное собрание кутил, большей частью из самых подонков того особого мирка, который принадлежит к любителям велоспорта. Кабачок был местом ночных и дневных свиданий всех, кому велосипед дает какой-нибудь заработок. Из механических мастерских, велодрома сюда стекались своры мастеровых, служащих, учеников и чемпионов-велосипедистов, к которым примешивались люди сомнительной репутации, презирающие «Буффало» или «парк Принцев», и которые, приходя сюда, поддерживали старую традицию.

Появление Обри прошло незамеченным благодаря людям, вошедшим раньше его. Впрочем, собравшиеся обратили свое внимание на Жана Морейля и его спутницу, которая в ту минуту расточала свои ласки собачонке шоколадного цвета с зеленым бантом на голове. Это животное млело от удовольствия и не отходило от саквояжа из рыжей кожи.

Женщине кричали со всех сторон:

— Змей, Ява! Змей!

Девушка, казалось, не была расположена их показывать. Брови ее были нахмурены, она бормотала что-то нечленораздельное, между тем как спутник ее глядел на нее насмешливым взглядом.

Обри уселся неподалеку от трех собутыльников, шумливое настроение которых было ему на руку. Эти пьяницы, наверное, разговорятся с ним, и он от них многое узнает… Между тем он внимательно прислушивался к перебранке между Жаном Морейлем и его подругой.

— Показывай змей, раз тебя просят! — говорил Морейль.

Она не покорялась. Не спуская с него горячего, свирепого взгляда, полного любви и бешенства, она шептала:

— Говори правду, Фредди! Ведь я видела, видела, видела тебя! Видела верхом на лошади сегодня утром! Странно, но так оно было, я не рехнулась!.. С кем ты был? Кто она, такая шикарная? Кто? Я хочу знать! На остальное мне наплевать!.. Кто эта девка?.. Я окликнула тебя. Почему ты не ответил?..