Алексей Доброхотов - Темное Дело Страница 13

Он помнит, как рвал на ней одежду, и как она льнула к нему всем своим дрожащим, волнующим телом, обуреваемая порывом ответной страсти. Никогда еще он не имел такого сильного влечения. Дыхание перехватило, в голове все смешалось, сердце отбойным молотком проламывало грудь, пальцы вонзались в жаркую плоть. Освобожденное от оков стягивающих одежд тело подмяло её под себя. Обвило руками. Прижало к себе. Слилось и сплелось с ней воедино. Он яростно целовал ее. Целовал так, как не целовал ни когда и ни кого, страстно, самозабвенно, всепроникающе и неистово…

А потом… потом он обнаружил себя нагим на тяжело дышащей, изнемогающей, как ему показалось, старухе, толстой и потной, обхватившей его торс жирными, венозными ногами. Его едва не стошнило прямо на ее голую, отвислую грудь, сплошь покрытую мелкими, коричневыми, пигментными пятнами. Она сладко стонала, раздувая ноздрю с большой продолговатой темно-коричневой бородавкой, и счастливо улыбалась фарфоровым ртом, пуская тонкие прозрачные слюни.

Его перетряхнуло так, словно в него воткнули конец оголенного, электрического кабеля и при этом в естественное отверстие обратное ротовому. Слетев на пол, он схватил валявшуюся возле дивана одежду и, хрипя что-то невнятное, нырнул сквозь дверной проем в темную глубину коридора.

«Это безумие, – промелькнуло в его мозгу, – Я просто сошел с ума. Этого просто не может быть. Это галлюцинация…»

Простота и ясность этой мысли настолько успокоили его, что он остановился, повернул обратно и осмелился осторожно заглянуть внутрь комнаты, дабы убедиться в том, что это действительно так.

Та самая незнакомая и старая женщина сидела на диване и, кряхтя, медленно натягивала на ногу серый во многих местах заштопанный чулок.

Мир вывернулся наизнанку. Потолок обрушился на голову. Желудок врезался в горло. И первая мысль, ясные очертания которой он обнаружил в своей голове, касалась той неудобной позы, в какой он блевал прямо в пол, просунув голову между комодом и каким-то вонючим ящиком.

Очистив себя, таким образом, изнутри, он быстро оделся и осторожно на четвереньках двинулся в сторону выхода, огибая различные тяжеловесные предметы, возникающие на пути, каковых оказалось великое множество. Кто-то матерно выругался в глубину коридора. Оглушительно скрипнула сзади дверь. И он, словно ошпаренный, вылетел из квартиры, не помня, как миновал входную дверь и сумрачную тишину подъезда.

Он шел, почти бежал, не разбирая дороги и не имея перед собой никакой цели. Дворы, переулки, скверы, каналы, мосты сменяли друг друга как слайды проектора. Мысли летели в голове еще стремительнее, но облегчения не приносили. Его хваленая рассудительность покинула тело вместе с остатками пищи и теперь всецело принадлежала мрачным недрам захламленного коридора. В голове бушевала вьюга. Колючие примитивные образы вихрем кружились, цепляя друг друга, и большими кучами наваливались на воспаленное сознание, погребая его под тяжестью собственной пустоты.

Первые признаки возрождающейся рефлексии он ощутил в себе при виде протирающейся до горизонта водной глади Финского залива. Дальше бежать было некуда.

Он опустился на большой серый валун, вперил помутневший взор в искрящийся водный прибой и освободил рвущийся наружу поток своего сознания.

Как такое могло быть? Как могло случиться, что он нормальный, уравновешенный, сдержанный человек с университетским образованием опустился до такого дикого извращения? Что могло разбудить в нем первобытные страсти, поднять их из темных глубин подсознания? Когда могла произойти эта невероятная трансформация? Кто произвел эту чудовищную перемену? Привлекательная, обаятельная, желанная девушка в один миг превращается в отвратительного монстра, а он из добропорядочного, интеллигентного, скромного и лояльного гражданина – в извращенца, которого следует изловить и упрятать в психушку. Или, может быть, монстр явился ему с самого начала? Тогда как он мог этого не заметить?.. Чему верить, тому, что было до, или тому, что стало после?..

Он подошел к кромке воды. Тихая волна ласково лизала подошвы пропыленных сандалий. Прозрачное небо хрустальным куполом распростерло над ним свою чарующую беспредельность. Плавно кружились чайки. Куда-то вдаль уходил треугольный парус крейсерской яхты. Покой и тишина теплой июньской ночи шелестящей волной успокаивали потрясенную душу.

Он наклонился к воде, зачерпнул ладонями прохладную свежесть и омыл разгоряченное лицо. А может все не так уж и плохо?..

Он помнил, как Аня согласно опрокинулась на диван, как сладко она стонала, а потом, в момент наивысшего напряжения все рухнуло, и незнакомая чужая отвратительного вида старуха прильнула к нему, вспотевшая и разгоряченная, пытаясь захватить ртом его губы, и её длинные, сальные волосы прилипли к его языку… Он снова явственно ощутил несвежий кисловатый запах, прохладное прикосновение ее кожи, парфюмерный вкус дешевой губной помады… Детали, отвратительные детали, новой чередой всплыли одна за другой и бросили к парапету набережной. В очередной раз его вырвало в темные воды Невы.

Желудочное очищение принесло определенное душевное облегчение, нервное напряжение спало, и он снова стал думать о том, как это все понимать, но главное – как следует поступить и что надлежит сказать Соне в свое оправдание. Как человек порядочный и не искушенный в житейском блуде на ум ему не приходило ничего, кроме банальной неожиданной встречи школьных друзей, прогулки под гитару по ночной набережной… затянувшихся воспоминаний… Неудачное падение… Конечно, можно организовать что-нибудь экстренное на работе, но это легко проверялось, при желании. И к тому же эти зудящие царапины на спине.… Поэтому, первое ему показалось лучше.

«Да, это будет естественнее. Только следует позвонить».

Он подошел к уличному таксофону и набрал номер своего домашнего телефона. Соня не спала. Встревоженный голос, скрытая обида. Он постарался говорить раскованно, весело, быстро. Мол, звоню, предупреждаю, хотел быть, но не могу. Витя уезжает, прибыл всего на один день, засиделись. Гуляем, буду утром, прости, спи, пока…

Он провел рукой по шершавой новообразовавшейся щетине на щеках, посмотрел на свое помятое отражение на стекле телефонной кабинки и представил себе насколько удивляться его коллеги, когда он явится в таком виде на работу.

Ему казалось, что все случившееся с ним написано большими буквами на его лице, что он него дурно несет, что он весь залит потом и слизью, что непременно каждая уважающая себя муха должна лететь вслед за ним, а каждый прохожий отворачиваться, зажимая рукой нос. Поэтому первое время он старался укрыться в плотной тени деревьев, держаться ближе к фасадам домов и всячески избегал открытых участков, где его легко могли увидеть милицейские патрули. Его тело начинало невыносимо чесаться и нестерпимо хотелось принять душ, вычистить зубы, сменить белье…

Однако вскоре он заметил, что никто из редких прохожих, а затем и посетителей укромного ночного кафе особого внимания на него не обращал. Словно с ним ничего не случилось, будто в нем не произошло никаких перемен или не видно особых признаков указывающих на что-либо неприличное и постыдное. Выпив стаканчик горячего кофе, он несколько успокоился, и все происшедшее стало обретать некоторые тона неприятного приключения.

Ночная прохлада, горячий кофе, табачный дым постепенно заслонили в памяти яркие неприятные моменты ужасного происшествия, и он несколько отвлекся от своих внутренних переживаний. Теперь, прогуливаясь по тихой набережной Невы, Иван Моисеич ждал наступление того времени, когда можно будет заехать домой, принять теплый душ, побриться…

«Какое глупое приключение, – думал он, – Дай Бог, не подцепить никакой заразы. Это трудно будет объяснить. Будет скандал. Терпеть не могу скандалов».

Он сплюнул. Ощущение грязи настойчиво напоминало о себе. Даже выпитый большой стакан апельсинового сока не перебил остаток неприятного парфюмерного привкуса. Хотя, может быть, это был вкус дешевого растворимого кофе…

«Нужно сменить рубашку и нижнее белье».

Он постарался подумать о чем ни будь хорошем, например, о работе, об оставленных на столе рукописях.… О, Господи!.. Он оставил там свой портфель… Бумаги, записная книжка, ключи от дома! Боже!.. Когда он стремительно покидал постыдное место, то портфеля в руках не было. Следовательно, он остался в квартире, возле дивана. Он вспомнил, как переложил портфель с дивана на пол, давая Ане присесть рядом. Где же ему быть, если не там!

– Какой кошмар! – прошептал Иван Моисеич и холодный пот в очередной раз пропитал помятую, несвежую рубашку.

Предстояло вернуться. От одной мысли об этом ему снова стало плохо. Он присел на холодный камень гранита, сунул руку в карман, достал письмо Алексея, перечитал, погрузился в воспоминания…