Росс МакДональд - Три дороги Страница 13

Вместо того чтобы дать правдивый ответ, Райт заставил его выслушивать свои рассуждения об элементарной метапсихологии.

- Время - относительное понятие, - говорил он. - Разум похож на часы с разными стрелками, каждая из которых ведет свой отсчет времени. Одна для минут и часов, другая - для времен года и лет, еще одна - для индивидуального биологического развития, следующая - для умственной жизни и так далее. Но на уровне мотиваций и эмоциональных реакций разум практически не имеет временных рамок. Последователи Фрейда вроде Клифтера утверждают, что часы заводятся всего один раз, в детстве, и их ход никогда не прерывается, если только человек не возвращается в прошлое и не переводит их сам. Думаю, что это - чрезмерно упрощенный взгляд, но в нем есть доля правды. По дороге сюда Клифтер сказал, что вы, возможно, отождествляете жену со своей матерью, хотя они умерли с разрывом в двадцать лет.

- Значит, Лоррейн умерла?

- Вы знаете об этом, не так ли?

- Как она умерла?

- Вам следует самому вспомнить. Может быть, у Клифтера другой подход, но, пока это дело веду я, будет по-моему. В этом наша единственная гарантия против рецидива. Я мог бы сообщить это для вашего разумного сознания, но не ваше разумное сознание стерло все из памяти. Бессознательные уровни должны примириться с фактами. Единственный для вас способ доказать, что это произошло, заключается в том, чтобы самому восстановить память.

- Не вижу смысла углубляться в такую мистику.

Райт с усилием пожал плечами, как человек, который поправляет груз на спине.

- Мне было бы легко и приятно оказать вам помощь, но я этого не стану делать. Вы должны стоять на собственных ногах, без подпорок, понятно? - Он поднялся со стула, как бы подтверждая свою мысль примером:

Брет встал вместе с ним, но Райт сделал ему знак оставаться пока на месте. Этот жест в сочетании с темно-синей формой усилил сходство Райта с дородным полицейским.

- Вы можете подождать здесь. Пойду узнаю, готов ли Клифтер встретиться с вами.

Брет опять сел и стал ждать. Его раздражение пропало сразу, как только за Райтом закрылась дверь. Опять наступила депрессия. В течение нескольких часов он оказался женатым на неизвестной девушке и овдовел неизвестно как. Ему казалось, что время является смыслом жизни, а он потерял это время. Его будущее все еще находилось в прошлом. Он попал в замкнутый круг, бессмысленный, как колесо для белки в клетке, и лишенный времени, как преисподняя.

Глава 7

Внешне Брет был типичным американцем: крупный, с гладкой кожей лица, загорелый, с крепким носом и подбородком, доверчивыми голубыми глазами. За первые несколько минут Клифтер заметил в нем единственный признак внутреннего беспокойства - это когда глаза молодого мужчины забегали в сторону окна. И тут крепкие мышцы его плеч напряглись под униформой защитного цвета, как будто узкий кабинет сдавил его, прижав к низкому стальному стулу невидимым ремнем. Когда он отвел глаза, оглядев зеленую территорию госпиталя, на его лице проявилось сложное сочетание чувств.

Оказалось, глаза его были не чисто голубые, а голубые в серую крапинку. Такая комбинация цвета придала им глубину и изменила их прозрачность. Казалось, у них было несколько поверхностей, как у набора линз, которые фильтровали, отбирали изображения, перед тем как направить их в мозг. Рот тоже изменился. К щедрой мягкости природного оформления добавилась твердая линия агрессивной воли. Конфликты, свойственные природе молодого человека, придавали ему какую-то напряженную, застенчивую красоту. Но Клифтера насторожила ироническая горечь улыбки, бросавшая тень на глаза и искажавшая рот.

Вырезки из газет, которые накануне дала ему Паула, лежали в боковом кармане пиджака. Если разум Тейлора двигался к реальности и выздоровлению, тогда полное знание о событии, которое послужило причиной его болезни, поможет ему окончательно преодолеть недуг. Но если его разум пострадал серьезно, оказался психически извращенным, тогда знание об убийстве может усилить болезнь. Правда - мощное средство, которое либо вылечит, либо погубит, в зависимости от того, как воспримет ее организм пациента. Его задача, как и всегда, заключалась в том, чтобы понять конкретного человека.

Он повернулся к Брету, который молча сидел на стуле, пустым взглядом уставившись в пол.

- Пожалуйста, продолжайте. Мне хотелось бы побольше узнать о вашем детстве.

Брет беспокойно заерзал.

- С самого начала?

- Не обязательно. В отличие от Адлера я не придаю значения самым ранним воспоминаниям. Меня больше интересует то, что вы осознанно считаете важным.

- Вы имеете в виду мое отношение к событиям?

- Приводите мне факты. Ваше к ним отношение станет ясно само собой.

После некоторых колебаний Брет поборол застенчивость и продолжил прерванный рассказ:

- Вы, наверное, поняли, что моя жизнь в семье, когда я был ребенком, была довольно странной. Это относится не к периоду до смерти моей матери. Она умерла, когда мне было четыре года, и я мало что помню о том периоде. К нам приехала старшая сестра отца, чтобы помогать вести хозяйство, и пару лет я был целиком в ее власти. Тетя Алиса, а может быть, и отец установили довольно странные правила для пятилетнего ребенка. Припоминаю, что она отшлепала меня, по крайней мере, один раз за то, что я задавал вопросы о своей матери. Она мне даже не хотела сказать, что случилось с матерью. Тетя Алиса сама умерла, когда мне было всего шесть лет, и я бы не сказал, что пожалел об этом. - Он опять улыбнулся беспокойной улыбкой, плотно сжав губы, как будто эти воспоминания отдавали горечью.

- Это вполне понятно, - заметил Клифтер. - Строгая старая тетя - плохая замена умершей матери. Кто за вами ухаживал после смерти тети?

- Мною занялся сам отец. К тому времени он стал уже профессором и заместителем начальника управления, поэтому мог позволить себе пригласить служанку. Но по какой-то причине он не захотел пустить в дом женщину. Он пошел на большие неудобства и, возможно, часто пренебрегал своей собственной работой просто для того, чтобы не жить в одном доме с женщиной. Временами он нанимал своих студентов для помощи на кухне и в уборке помещения. Но основную работу по дому выполняли мы сами. Я уже умел неплохо готовить, когда мне было восемь лет. Но зато не смог научиться играть в бейсбол, пока не пошел в подготовительную школу. Между прочим, он позволил мне проучиться в подготовительной школе только один семестр. Возможно, этим объясняется моя неспособность легко входить в коллектив, чувство, что у меня нет определенного места в обществе.

- Возможно, этим.

- Когда я оглядываюсь назад, то мне кажется, что всю жизнь я был чем-то вроде одинокого волка. Даже моя профессия - не помню, говорил ли я вам, что занимаюсь историей - занимался, - тоже работа в одиночку. Я редко принимал участие в командных играх, но преуспел в боксе и плавании. Единственное, чем я по-настоящему увлекся, - служба в военно-морском флоте. После того как меня произвели в офицеры и особенно когда приписали к кораблю, впервые в жизни я почувствовал, что к чему-то принадлежу. Я стал членом команды, которая сражалась за правое дело, и это дало мне неведомое раньше удовлетворение. Из меня получился довольно хороший офицер, как это ни удивительно. Я ладил с подчиненными и выполнял свои обязанности. Когда корабль затонул, я почувствовал невосполнимую утрату.

- Вас... списали по инвалидности, насколько мне известно, до окончания войны?

- Правильно. Я знаю, на что вы намекаете. Я подробно обсуждал это с заведующим Райтом. Правда, конечно, что я чувствовал вину, потому что вышел из борьбы раньше, чем закончилась война. Правда и то, что я не хотел возвращаться в строй после того, как разбомбили мой корабль. Я был совершенно измотан после двухлетнего пребывания на море и думаю, что к тому же боялся. В то время я не признавался в этом даже самому себе, а теперь вот признаюсь.

- В чем конкретно признаетесь?

Брет перевел взгляд с Клифтера опять на окно. Его рука напряженно сжала подлокотник полукресла, как будто это была ловушка.

- Я признался заведующему Райту и самому себе, что внутренне был рад, когда мой корабль пошел ко дну. Для меня это означало получить отпуск, если спасусь. - Его голос словно треснул на последнем слове.

- Понятно. Вы еще чувствуете за собой вину?

- Может быть, и чувствую, - нетерпеливо ответил Тейлор. - Но к данному делу это не имеет отношения.

- Думаю, что имеет. Вы все еще не можете спокойно жить, осознавая свою слабость. Помните, что ставить личное над общественным является нормальным проявлением человеческой слабости. Я вынашивал аналогичное желание, мистер Тейлор. Когда каждый день отбирал кандидатов на сожжение, я молился про себя, чтобы не стать одним из них, хотя было много других людей, которые больше меня заслуживали право остаться в живых; Мы все должны научиться жить, примирившись с чудовищным фактом своего собственного эгоизма. Нет никакой добродетели в бесполезном самобичевании.