Александр Скрягин - Формула власти Страница 13

– Тоже институтскими делами интересовались… Дались вам всем эти дела!.. Прикрыли их, и слава богу! И хорошо! А то без них мало на земле всякой пакости навыдумывано…

– Интересы обороны… – начал Ефим.

Доктор замахал на него рукой.

– Да, знаю я все про оборону… Не надо мне про оборону рассказывать… Я ее сам делал, эту оборону!..

Горынин вдруг оборвал себя.

– Потому и боюсь ее… – тихо добавил он.

Доктор помолчал и взялся за горлышко графина.

– Леня! – строго произнесла секретарша.

– А, чего я боюсь? – не обращая внимания на недовольство супруги, до краев наполнил он рюмку. – Мне-то уже не так много и осталось… Это вам вот с Наташкой бояться надо! – кивнул он в сторону величественной Натальи Сергеевны. – Вы-то еще молодые! Вам-то еще жить!

9. Тени далекого прошлого

Покидая гостеприимный дом доктора наук, майор обещал зайти вечером.

Выйдя из темного подъезда, он зажмурил глаза на ярком солнце.

Когда он их открыл, перед ним стояла поселковая сумасшедшая Инна Лилипуц.

Инна была внучкой основателя и первого директора Института волновых явлений член-корреспондента Академии наук Ильи Лилипуца.

Илья Фадеевич погиб в начале пятидесятых годов прошлого века при невыясненных обстоятельствах.

Приступая к работе в качестве куратора Института по линии контрразведки, Ефим ознакомился и с архивным делом о смерти член-корреспондента Лилипуца.

Директора нашли без признаков жизни в собственном кабинете около полуночи.

После вскрытия врачи установили причину смерти. Ей оказалась остановка сердца, произошедшая в условиях острой сердечной недостаточности. Однако, тогдашними следователями Министерства государственной безопасности были добросовестно отмечены не нашедшие объяснения моменты. В правой руке у директора был зажат пистолет «ТТ», положенный ему, как директору закрытого института. От кого собирался защищаться член-корреспондент, находясь внутри строго охраняемого здания?

Как выяснило следствие, за час до случившегося, директор отпустил домой дежурную секретаршу. Примерно в это же время из его кабинета вышли трое научных сотрудников. Они и считались последними, кто видел Лилипуца живым. Заходил ли кто-либо в директорский кабинет после них, осталось неизвестным.

В большой стальной пепельнице на столе у директора находилась целая гора пепла от сгоревшей бумаги. В пепельнице обнаружился один маленький, не уничтоженный огнем кусочек. После специальной химобработки удалось прочесть два полных и часть третьего слова, написанные бисерным почерком Ильи Фадеевича. Эти слова были: «..мула сочетания частот». Неполносью сохранившееся слово, очевидно, означало – «формула».

Что жег член-корреспондент перед смертью?

Был вскрыт персональный сейф директора. Он оказался почти пуст. В нем находилась единственная папка-скоросшиватель с надписью «Частотная формула управления сознанием». Никаких бумаг в картонной обложке не было. Не ее ли содержимое и уничтожил директор перед смертью в пепельнице?

По утверждению супруги ученого Анны Лилипуц, исчез и дневник директора, который он хранил у себя в сейфе. Обнаружить его оперативным работникам, несмотря на активные поиски, так и не удалось.

Отработка версии связи с зарубежными разведками, на чем настаивала Москва, ничего не дала. Никаких хоть сколько-нибудь подозрительных связей Ильи Фадеевича с иностранными спецслужбами установлено не было. Работая над проблемами, заказчиками по которым выступали закрытые организации, Лилипуц постоянно находился под плотным наблюдением, однако, никакими хоть сколько-нибудь серьезными компрматериалами на него органы не располагали.

Сотрудники Института, в том числе и те, что видели его последними, ситуацию прояснить не смогли. Ничего необычного, никаких особых странностей в поведении директора накануне смерти никто не заметил. Но все сотрудники в один голос утверждали, что директор вообще был человек, мягко говоря, не обычный. И странным можно было назвать все его поведение в любой момент его жизни.

Скажем, он передвигался по институту не степенным шагом, как ему бы полагалось по возрасту и должности, а почти бегом. Иногда неделями не замечал ближайших сотрудников, но часами беседовал с кочегаром институтской котельной. Илья Фадеевич мог на полуслове прервать совещание и, ничего не говоря присутствующим, выйти во двор, и сидеть под окном своего кабинета на садовой скамейке, рассматривая прыгающих по песку воробьев.

Подобные вещи давали прекрасный материал для многочисленных завистников и соперников. И такое поведение вполне могло бы привести к падению член-корреспондента, если бы не его авторитет в области исследований функционирования человеческого сознания.

Научная общественность шепотом, со сладким замиранием сердца, передавала друг другу миф о том, как министр государственной безопасности Игнатьев приходил к Самому за разрешением на арест Лилипуца. В подтверждение обоснованности суровой меры он принес с собой кипу поступивших на Илью Фадеевича доносов. Хозяин долго молчал, щурился в окно, наконец, спросил:

– А вот ви знаете, товарищ министр, какое у нас самое сильное оружие?

– Так точно, товарищ, Сталин. Это – изделие номер один. – отчеканил министр, имея в виду только что испытанную атомную бомбу.

– Изделие номер один – это хорошее оружие. – сказал хозяин кабинета, разжигая трубку. – Но самое сильное оружие на земле, это – не бомба. Это – голова. – Он затянулся. – Но не всякая. Хорошая голова рождается одна на миллион. Вот у Лилипуца как раз такая голова. А у тех, кто на него пишет, и кто его сажать хочет – бараньи головы. Нэ трогать!

Оперативная разработка, связанная с гибелью директора Института волновых явлений, несмотря на не проясненные обстоятельства, сопутствующие смерти, была прекращена без последствий. Курирующие органы госбезопасности согласились с медицинским заключением о естественных причинах его смерти.

Илья Фадеевич Лилипуц оставил после себя жену и взрослую дочь. Супруга ненадолго пережила мужа. Она умерла вскоре от воспаления мозга.

Дочь замуж так и не вышла. После смерти матери она осталась жить в оставшейся после смерти отца большой директорской квартире Дома руководителей Института.

К тридцати годам дочка родила девочку, которую назвала Инной.

Отец девочки остался неизвестен.

Инна росла симпатичной и умненькой, только с некоторыми странностями, возможно унаследованными от деда. Веселая и общительная, она иногда замыкалась в себе и молчала целыми днями: ни учителя, ни подруги, ни мать не могли добиться от нее ни слова. Но это случалось не так уж часто, может быть, один-два раза в месяц, а в остальное время девочка вела себя как обычный в меру шаловливый ребенок.

Но злой рок, как будто не желал отпускать из поля своего зрения семью Лилипуца. Как будто мстил за что-то. Вскоре после восемнадцатилетия дочери, мать Инны погибает в автокатастрофе.

Внучка покойного директора осталась на свете без родителей и родственников.

Взяв себя в руки, она поступила на физический факультет областного педагогического института.

После его окончания Инна вернулась в Колосовку, и стала в одиночестве жить в оставленной ей Институтом огромной дедовской квартире.

Работать ни в местную школу, ни в поселковую администрацию, куда ее приглашали, ни вообще куда-либо она не пошла.

На какие средства она существовала оставалось тайной. Сама она как-то сказала, что занимается переводами специальной научной и технической литературы для столичных издательств.

У Инны, действительно, с детства были способности к языкам. Но майор Мимикьянов не очень-то верил. что на это можно было прожить. Чтобы иметь регулярные и высокооплачиваемые заказы на переводы, нужно вращаться в соответствующих профессиональных кругах, поддерживать там постоянные личные связи, а Инна из Колосовки в столицы ни разу не выезжала. Тем не менее, она всегда выглядела ухоженной, модно одевалась, и производила бы впечатление вполне благополучной женщины, если бы не тревожные, обращенные внутрь глаза и совершенно седые волосы.

Институтские кумушки считали, что Инна живет, понемногу продавая ценные вещи, возможно, золото или бриллианты, оставшиеся от деда. А лаборантка Тамара Терновая даже выдвинула предположение, что Инна занимается алхимией, и сама превращает в золото любой мусор.

Первая версия нашла слабое подтверждение в виде двух колец, сданных Инной в присутствии Снежной Королевы в комиссионный отдел ювелирного магазина, а вторая прямого подтверждения не нашла вовсе.

Правда, существовала еще одна версия, объясняющая источники ее доходов.

В наследство от матери Инне достался большой огородный участок, расположенный сразу за домом руководителей Института. Здесь она, как и большинство колосовских женщин, растила огурцы. И выходили они у нее, как на подбор, небольшие, ровные, крепкие, пахнущие солнцем и свежестью. Причем, если у других огородниц далеко не каждый год удавался урожайным, то у Инны неудачных лет не было – чутье у нее было на время высадки рассады в открытый грунт и подкормку растений.