Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель Страница 13

Нет, Тама, возвращаться ты не должна. Ты должна спасаться.

Я опять трогаюсь в путь, прижимая к себе пакет. С моими сокровищами. Единственными принадлежащими мне вещами, пусть я их и украла.

Я обязательно найду кого-нибудь, кто мне поможет. Кто сжалится надо мной…

Тама прижимает Батуль к груди. Она часто и громко дышит.

Она улыбается.

Лежа на брошенном прямо на пол матрасе в постирочной, Тама видит сон.

Потому что только во сне ей достает храбрости убежать.

18

– Мне придется оставить тебя на пару-тройку дней, милая моя, – прошептал Габриэль.

Он пододвинул кресло к кровати и уже несколько часов не сводил с девушки взгляда. Та проснулась на пару минут. Но, казалось, ее глаза, хотя и широко открытые, ничего вокруг не видели. Она произнесла какое-то слово, может быть, чье-то имя. Габриэль не разобрал.

– Постарайся не умереть, пока меня не будет, – продолжил он. – Постарайся меня дождаться…

Он ненадолго исчез и вернулся с маленькой бутылкой воды в руках. Поставил ее у кровати и потрогал лоб девушки. У нее все еще был жар.

– До скорого, – сказал он.

Он взял сумку, та была уже собрана, отвел Софокла на конюшню, где уже заготовил большое количество еды, потом сел во внедорожник. Но завел двигатель не сразу. Торопиться некуда. Он подумал, что мог бы дождаться, пока девушка испустит дух, и только потом отправиться в путь. Да, ему трудно было оставить ее, отойти от нее хоть на шаг. Пора бы ей уже умереть.

Он повернул ключ зажигания и дал себе обещание. Если, когда я вернусь, она все еще будет жива, я собственноручно убью ее.

19

Она приняла решение больше не мечтать. Но у нее не получается.

Каждый день, вопреки собственному желанию, Тама думает о будущем, говоря себе, что когда-нибудь она отсюда выберется и станет жить нормальной жизнью.

Она не может сдержаться, это сильнее ее.

Вечером у себя в постирочной она жалеет, что у нее все еще теплится эта глупая мечта. Она хотела бы задушить ее, забыть. Потому что без этой мечты она бы уже давно положила конец своим страданиям. Достаточно было бы выпить хлорки или еще какого-нибудь средства для уборки. Засадить себе кухонный нож в сердце. Со всех сил пережать горло шейным платком.

Есть множество способов прервать страдания. Но у нее не получается.

Я недостаточно сильная, недостаточно храбрая. Я маленькая безвольная рабыня, испуганный ребенок.

Я ничто.

И Тама не препятствует своим мечтам, продолжает надеяться. Вернуться домой или даже остаться во Франции. Но в собственном доме, там, где она будет спать в комнате на настоящей кровати. Где сможет есть то, что пожелает.

Да и просто есть досыта.

Еще Тама мечтает ходить в школу. Продолжить учиться читать и писать.

Мечтает, чтобы у нее была настоящая работа.

Настоящая жизнь.

Несколькими днями ранее она слышала, как Фадила доверительно говорила матери о своем желании стать адвокатом. О том, что она будет долго учиться в университете.

Наверное, Фадила талантлива. Умна. Но прежде всего у нее есть время и деньги на учебу. А Таме приходится прятаться под одеяло, чтобы читать по слогам книги Адины. Кстати, она уже их все прочла. И теперь украдкой берет книги Фадилы. Они сложнее, но интереснее. Многие слова недоступны ее пониманию, и ей приходится выписывать их и на следующий день искать в маленьком словаре Эмильена.

Накануне вечером звонил ее отец. Тама слушала, как Сефана рассказывала ему о том, что его дочь выгнали из школы, потому что она украла вещи у одноклассницы.

Сердце Тамы раскололось, подобно фруктам, которые слишком долго пролежали на солнце. Сефана добавила, что Тама наказана и что она не передаст девочке трубку. Что, несмотря ни на что, она не выгонит Таму и сделает все возможное, чтобы найти для нее другую школу, лишь бы ее туда взяли. После того как Сефана повесила трубку, она злорадно улыбнулась своей рабыне.

– Твой отец в ярости. Думаю, ему за тебя стыдно и он тебя больше не любит.

Тама ничего не ответила. Она просто проплакала всю ночь.

20

Таму, как магнитом, тянет к окну гостиной. Высоко в небе светит яркое солнце. Она хотела бы почувствовать его нежные прогоняющие усталость лучи на своей коже.

Когда Тама оборачивается, Вадима нет. Еще несколько секунд назад он был на своем коврике для игр. Он не может быть далеко!

Вбежав в кухню, Тама видит, что ребенок стоит рядом с плитой. Над его головой – ручка ковша с кипящей водой. Тама перестает дышать, кровь стынет у нее в жилах. Вадим поднимает руку и хватается за ковш. Тама с криком бросается к нему:

– Нет!

Поздно.

Слишком поздно.

* * *

Она горько плачет у себя в постирочной. Прижимает к груди Батуль и мерно раскачивается.

– Это я виновата… Я виновата…

Сефана с мужем еще не вернулись из больницы. Наверное, они проведут там с Вадимом всю ночь, пока другие дети у Межды.

Тама одна.

Одна наедине со своим огромным горем. Со своей виной, раздирающей ей душу.

Она не знала, что может так сильно страдать. Ей хочется умереть. Сердце девочки, маленькое и хрупкое, больно сжимается в груди, отчего ей кажется, что оно вот-вот разорвется. Больше всего на свете ей хотелось бы оказаться на месте Вадима. Взять на себя его боль, прожить ее, выстрадать самой. Ни одно из выученных ею слов не может описать то, что она сейчас чувствует. Ни одно из них не может прийти к ней на помощь. В это бесконечно длящееся мгновение Таму сжигает пламя отчаяния.

Тама хотела бы только одного.

Умереть.

Когда открывается входная дверь, Тама приподнимается на своем матрасе. Она внимательно прислушивается, надеясь различить тонкий голосок Вадима. Но до нее доносятся только голоса Сефаны и ее мужа.

И Таме становится страшно.

Как будто ей изо всех сил дали кулаком в лицо.

До этой минуты она думала только о Вадиме и его страданиях. Но сейчас она понимает, что расплата близка. Что она должна будет заплатить. Что это неизбежно и даже правильно.

Дверь постирочной отпирается с ужасающим шумом. На освещенном пороге показывается огромная фигура. Это Шарандон, он пристально смотрит на нее, как готовящийся броситься на свою добычу лев. Тама ясно увидела картинку из одной прочитанной книги.