Осень с детективом - Евгения Михайлова Страница 13

Алекс поймал нить ее суждений, однако отнесся к ним с недоверием:

– Ты хочешь сказать, что эта картина – вроде карты местности, где что-то зарыто? Но солнечные лучи в зависимости от времени года светят под разными углами, а гриб и вовсе ненадежный указатель. Сегодня он есть, а завтра его раздавит зверобой или утащит в дупло белка.

– Ты проницателен, Алекс, но гриб здесь не играет существенной роли. Взгляни, какой он нелепый: шляпка почти квадратная, окрашена в фиолетовый цвет, да еще и с черными крапинами. Таких грибов в природе не существует. Это просто вешка, которую художник изобразил, чтобы подчеркнуть: именно в точке, куда падает луч, спрятан клад.

– Но насчет солнца ваш супруг прав, – вмешался в их спор мсье Шенье. – Мы должны понимать, какого конкретно числа и в котором часу оно светило в данную точку.

– А вы не понимаете? – Ноготь Аниты постучал по нижней части картины. – Вот же написано: «Тринадцатого в тринадцать». Проще говоря, час дня тринадцатого числа.

– Какого месяца?

– Судя по цвету листьев клена, это не может быть сентябрь, а в ноябре они бы уже облетели… Остается октябрь. Итак, получателю этой подсказки нужно было найти в Кордильерах перекинутый через каньон мост под названием Маунт-Бридж, вычислить поблизости от него место с аналогичным пейзажем и тринадцатого октября следить за лучом солнца.

– Гениально! – признал француз. – В жизни с таким не сталкивался… Но что за клад зарыт под соснами?

Видя, что Анита затрудняется ответить, Максимов прокашлялся и взял слово:

– Возможно, Сэм, о котором толковали эти особы, – знаменитый корсар Сэм Морган, потомок того самого Моргана, что правил Ямайкой. Я слыхал, он награбил немало денег, золота и прочих ценностей, но когда на него устроила облаву американская армия и в конце концов нашпиговала пулями, при нем нашли сущую мелочь: фунта два золотого песка и что-то около тысячи долларов.

Глаза господина Шенье заблестели. Он ткнул мизинцем в картину:

– Вы полагаете, свои главные сокровища он зарыл вот здесь, рядом с этим мостом?

– Не вижу причин думать иначе. – Максимов с показным безразличием откинулся на спинку плетеного кресла. – Но не советую вам отправляться на их поиски.

– Вы серьезно?

– Уж очень много каналий жаждут их заполучить. Помимо банды Бейкера существует еще некий англичанин, который передал вам картину, и его пособник, который должен был встретить вас в Соединенных Штатах. Мне почему-то думается, что пьяница-шкипер оказал вам огромную услугу, ссадив на кубинский берег…

– Ты серьезно, Алекс? – не удержалась Анита.

– Абсолютно. Где гарантия, что этот так называемый брат не разделался бы с мсье Шенье как с ненужным свидетелем сразу после получения посылки?

Француз принял озабоченный вид. Речи Алекса подействовали на него, но не до такой степени, чтобы вогнать в панику.

– Все это не более чем догадки, – изрек он, помедлив. – Так или иначе, я не собираюсь дарить картину бандитам.

– И как вы намерены с ней поступить? – осведомился Максимов и придвинул к себе бутылку, стоявшую на столе.

– А как бы вы поступили на моем месте?

– Я? – Алекс вынул пробку и плеснул в бокал золотистого эликсира. – Я бы передал картину наместнику генерал-капитана в Сан-Антонио.

– Наместнику? Ну нет! Если за ней стоит покойный Сэм Морган и его наследство, то это не масштаб провинциальных чиновников. Я отвезу ее в Гавану и добьюсь аудиенции у генерал-капитана.

Анита усомнилась, что добиться аудиенции у первого лица Кубы будет просто, однако в целом одобрила намерение господина Шенье.

А к следующему утру подоспел еще один веский повод посетить столицу колонии – пришло письмо из Луизианы. Прочитав его, француз просиял.

– Завтра в Гавану приходит из Флориды пароход «Святой Лаврентий». На нем прибудет мой троюродный дядя, у него как раз дела на Кубе. И мы вместе отправимся на континент.

– Прекрасная новость! – порадовалась за него Анита. – Ваша жизнь налаживается, не так ли?

– Похоже на то. Осталось решить вопрос с этой треклятой картиной, и я буду считать себя свободным ото всех обязательств. Займусь сельским хозяйством и превращусь в ковбоя.

Он говорил бодро, посмеивался, но в его взоре сквозила отнюдь не беспечность. Максимов, который за время пребывания господина Шенье под их кровом проникся к нему сочувствием и симпатией, дружески положил ему руку на плечо и сказал:

– Знаю, что вас гнетет, старина. Ехать в Гавану с таким опасным багажом – дело щекотливое. Я провожу вас, Нелли не будет против.

Не сказать, чтобы Анита отпустила его с охотой. Призрак Хоакина Бейкера витал где-то поблизости, будоражил воображение. Она представила, что будет, если безжалостные убийцы нападут на Алекса и его спутника. Начнется битва, исход которой ведом лишь провидению. Однако Максимов уже заряжал револьверы – молодецкая удаль пробудилась в нем, и никакая сила в мире не заставила бы его остаться дома.

Проводы господина Шенье были сумбурными. Все думали о перипетиях предстоящего путешествия, о том, успешно ли оно сложится и сумеют ли Алекс с французом проскочить мимо бандитов. Поэтому вещи падали из рук, слова путались, и прощание вышло скомканным. Мсье Анри поблагодарил Аниту за гостеприимство, дал твердое обещание написать из Луизианы и повторил, что находится перед четой Максимовых в неоплатном долгу. После чего отбыл вместе с Алексом на ферму сеньора Гарсии, где их ждала нанятая повозка с двумя лошадьми. Она должна была доставить их на железнодорожную станцию Сан-Антонио, где они предполагали сесть на прямой поезд до Гаваны.

Алекс рассчитывал вернуться к вечеру и просил Аниту не беспокоиться.

– Мы в цивилизованной стране, – храбрился он, рассовывая по карманам запасные патроны. – А в Гаване солдаты на каждом шагу.

Четверть века назад все завоеванные конкистадорами американские территории обрели независимость, за исключением Пуэрто-Рико и Кубы. Испания отчаянно цеплялась за свои последние заокеанские владения. Поначалу действовал метод задабривания: указом испанского монарха Кубе был дарован почетный титул «всегда верного острова», но этот никчемный подарок не утихомирил ее вольнолюбивое население. Одно за другим вспыхивали восстания, и метрополия была вынуждена перейти к политике кнута. Переброска дополнительных войск способствовала усмирению недовольных. Особенно туго пришлось участникам так называемого Лестничного заговора: около четырехсот из них поплатились за свои убеждения жизнями, еще столько же отправились в ссылку, а шестьсот получили тюремные сроки. Но и тогда брожения внутри кубинского общества не прекратились. Испанская корона держала в городах острова многочисленные гарнизоны, вооруженные ружьями и пушками. На воинские подразделения возлагалась задача не столько по отражению внешних угроз, сколько по поддержанию внутреннего