Жан-Кристоф Гранже - Братство камня Страница 14

— Это трехмерное изображение жертвы. Бюст вращался вокруг собственной оси, потом возвращался в начальное положение, как в рамках машинной графики.

— Итак, повторюсь: сначала мы сосредоточили все наше внимание на сердце. За сорок секунд благодаря томографу удалось воссоздать…

— Ладно, ладно. Ближе к делу.

Доктор нажал на несколько клавиш:

— Вот что мы обнаружили…

Пронумерованные сегменты плоти начали последовательно исчезать с монитора. На их месте проявились сначала артерии, а следом за ними — срез органов и жил, скрученных в тугой красно-синий узел. Этот омерзительный «натюрморт» безостановочно вращался, напоминая адскую карусель. Диана чувствовала отвращение, но не могла оторвать взгляд от завораживающей картинки.

Уже через секунду она поняла, что хотел показать им врач: сердце превратилось в сгусток крови и плоти. Оно выглядело черной кляксой в обрамлении легочных вен и альвеол.

— Я могу его выделить, — сказал судмедэксперт, пробежался пальцами по клавиатуре, и на экране осталось только пунцовое сердце. Оно напоминало коралловый риф с коричневатыми, обломанными в нескольких местах веточками. Кустик, символизирующий чистое насилие.

— Как с ним сотворили подобное? — хрипло спросил Ланглуа.

— С точки зрения физиологии это довольно просто. — Голос эксперта звучал теперь совсем иначе — холодно и отстранение, как будто просто анализировал вслух ситуацию. — Достаточно сложить аорту, чтобы помешать сердцу выталкивать кровь: так бывает, когда засоряется поливальный шланг. В этом случае кровь, поступающая из полых и легочных вен, перенасыщает сердце и закупоривает его.

Врач вернул на экран изображение других органов и кровеносных сосудов.

— В этом месте четко видна деформация. — Он кликнул мышкой. — И здесь.

— Но каким образом можно добраться до этой артерии изнутри? — Ланглуа не верил своим глазам.

Доктор замолчал, скрестив на груди руки, и повернулся, как будто хотел перебороть подступавшие тошноту и страх.

— Это самое странное: чтобы добраться до аорты, убийца запустил руку во внутренности жертвы.

Он крутанулся на стуле к монитору и задал новую команду. Торс фон Кейна восстановился на экране, внутренности скрылись под серой блестящей плотью. Картинка сфокусировалась на грудной кости, прямо над брюшной полостью, и они увидели разрез.

— Вот рана, — продолжил комментировать патологоанатом. — Разрез такой тонкий, что при внешнем осмотре мы не заметили его среди волос.

— Через него убийца и запустил руку внутрь?

— Никаких сомнений. Ширина раны не более десяти сантиметров. Учитывая эластичность кожи, этого вполне достаточно. При условии, если человек невысокий. В районе метра шестидесяти.

— Но фон Кейн настоящий колосс!

— Значит, убийц было несколько. Или жертву накачали наркотиками. Почем мне знать…

Патрик Ланглуа наклонился к экрану и спросил:

— Как вы полагаете, человек был жив во время эвантрации[2]?

— Не просто жив, но и в сознании. Это доказывает взорвавшееся сердце. Когда изверг шарил у него внутри, сердце забилось, как обезумевший от боли зверь в капкане, и включило механизм всасывания. Насыщение кровью произошло почти мгновенно.

— Я понимал, что у нас проблема, но к такому готов не был… — пробормотал лейтенант.

В этот момент сыщик и врач вспомнили о молодой женщине и синхронно обернулись.

— Мне очень жаль, Диана, — сказал Ланглуа. — Мы увлеклись и… Диана? С вами все в порядке?

Диана, так и не снявшая темных очков, с ужасом смотрела на экран монитора.

— Мой сын… — наконец произнесла она бесцветным голосом. — Я хочу видеть сына.

15

Диана знала эти сады как свои пять пальцев. Ребенком она каждый вечер играла у фонтана, от которого в разные стороны расходились зеленые аллеи. Особой ностальгии она по этому месту не испытывала, но оно вносило умиротворение в ее душу.

Чудо произошло сорок восемь часов назад. Все говорило о том, что Люсьен пошел на поправку. Вчера он несколько раз шевелил указательным и большим пальцами правой руки. Диана готова была поклясться, что своими глазами видела, как поднялось и опустилось правое запястье сына. Анализы и обследования подтвердили, что отек мозга уменьшается. Физиологические функции приходят в норму. Даже доктор Дагер готов был признать, что ребенок действительно выходит из комы, и собирался в ближайшие дни вынуть дренажные трубки.

По логике вещей, Диана должна была просто умирать от счастья. Но она не могла не думать о совершенном с непостижимой, чудовищной жестокостью убийстве: то, что она увидела на экране сканера, день и ночь стояло перед глазами. Откуда такое зверство? Почему человек, спасший ее сына, несколько часов спустя умер такой страшной смертью?

— Я могу присесть?

Диана подняла глаза: перед ней стоял лейтенант Ланглуа. Выглядел он точь-в-точь как накануне: черное пальто, черные джинсы, черная майка. Она была почти уверена: в шкафу у полицейского висит несколько таких, с позволения сказать, комплектов. Да и «скелетов» там наверняка предостаточно. И пахло от инспектора не одеколоном, а свежевыглаженной одеждой.

Диана поднялась со скамейки:

— Давайте лучше пройдемся, не возражаете?

Сыщик кивнул. Диана направилась в сторону верхних садов. Газон разделялся на три отлогие аллеи. Ланглуа произнес жизнерадостным тоном:

— Как хорошо, что вы назначили встречу именно здесь.

— Люблю это место. Я живу совсем рядом.

Они поднялись по каменным ступеням. День выдался ненастный, и людей на тропинках было совсем мало. Дул прохладный ветер, и деревья жеманно шелестели листвой, как женщины, подхватывающие юбки над вентиляционными решетками в метро. Инспектор сделал глубокий вдох и объявил:

— Не думал, что когда-нибудь на это решусь.

— На что именно?

— Подгрести к сидящей на скамейке Люксембургского сада красивой девушке.

— Ого! — присвистнула Диана. Она была польщена и смущена одновременно.

Казалось, что все страхи, все тревоги куда-то улетучились. Но Диана с некоторым отвращением к себе и своему спутнику подумала о неистребимом эгоизме живых по отношению к усопшим. В это мгновение гладкие листочки, свежесть ветра, доносившиеся издалека детские крики составляли единственную подлинную реальность, и даже воспоминание о фон Кейне не могло испортить прелести момента. Лейтенант начал рассказывать:

— Когда я стажировался в инспекторской школе, меня как магнитом тянуло в Сорбонну, послушать лекции на филфаке. Вечером я приходил сюда, в Люксембургский сад. В те времена мне казалось, что я избежал природного катаклизма — не стал безработным. Но меня настигла другая, куда более страшная, катастрофа.

— Какая именно?

Он развел руками:

— Полное безразличие парижанок. Я гулял по парку, смотрел, как они сидят на железных стульчиках, читают, изображая гордую неприступность, и думал: «Как же тебе, братец, с ними заговорить? К таким подойти — и то непросто!»

Губы Дианы дрогнули в едва заметной улыбке:

— Нашли ответ?

— Увы…

Она наклонила голову к плечу и произнесла доверительным тоном:

— Сегодня проблема решается просто: на крайний случай можно козырнуть удостоверением.

— Что да, то да. А еще лучше — заявиться сюда с командой и всех повязать.

Диана расхохоталась. Они шли к воротам, выходящим на улицу Огюста Конта. Дальше сад суживался, посетителей здесь было гораздо меньше. Ланглуа спросил:

— Как дела у Люсьена?

— Ему и правда лучше. Пульс в руках и ногах хорошего наполнения.

— Невероятно!

Диана не позволила ему продолжить:

— Жизнь. Смерть. Вы мне это уже говорили.

Ланглуа усмехнулся. Вид у него при этом был ужасно хитрый и по-детски обаятельный. Сыщик посерьезнел:

— Я хотел сообщить вам новости. Мы установили личность таинственного доктора. Фон Кейн — его настоящее имя.

Диана спросила, постаравшись скрыть нетерпение:

— Так кем же он был?

— Доктор сказал вам правду: он был главным анестезиологом детской хирургии больницы «Шарите»[3]. Гигантское заведение, вроде той клиники, где лежит ваш сын. Кроме того, руководил кафедрой нейробиологии в Свободном университете Берлина. Фон Кейн проводил коллоквиумы по проблемам нейростимуляции и ее связи с акупунктурой. Сами видите — звезда первой величины.

Диана вспомнила, как седовласый великан стоял в полумраке палаты перед кроватью ее сына и вкручивал иголки в его тело.

— Где он научился технике иглоукалывания?

— Точно не знаю. Но в восьмидесятых доктор провел около десяти лет во Вьетнаме.

Лейтенант на ходу достал из кармана картонную папку и время от времени сверялся с записями: