Михаил Черненок - Последствия неустранимы (сборник) Страница 14

– Хоть сто раз приглашайте, я одно и то же говорить буду. Никаких секретных дел с Головчанским у меня не было.

10. Намечается посредник

В кабинете начальника райотдела, кроме Гладышева, сидели следователь Лимакин и судмедэксперт Борис Медников.

– Какие новости? – сразу спросил Гладышев Бирюкова.

Антон неторопливо пересказал содержание своей беседы с Олегом Тумановым, затем – с Тосей Стрункиной. Подполковник насупил седые брови:

– Послушай теперь следователя. Петр сегодня громаднейшую работу проделал…

Лимакин машинально поправил лежащий на коленях портфель и стал рассказывать. По плану в этот день он наметил побывать в районных учреждениях, где имеют дело с гранозаном, чтобы выяснить, кто и в каком количестве брал там в последнее время этот сельскохозяйственный яд. Созвонившись с управлением сельского хозяйства, узнал, что в чистом виде гранозан имеется только на складе «Райсельхозхимии». На районном элеваторе хранится около двадцати тонн семенной кукурузы, обработанной гранозаном, а в лаборатории контрольно-семенной станции есть небольшие пробные партии протравленных семян для определения их всхожести. И все.

Разумеется, первым делом Лимакин направился в «Райсельхозхимию». При проверке там оказалось в наличии полторы тонны гранозана. Упакован он был в стандартные металлические банки с плотными крышками и хранился в закрытом на замок складе с соблюдением всех мер предосторожности. Лимакин попросил кладовщика – пожилого степенного мужчину на протезе – открыть одну из банок и увидел серовато-белый порошок, от которого исходил неприятный резкий запах. Закрывая банку, кладовщик объяснил, что в зависимости от наполнителя гранозан, кроме серовато-белого, бывает розового или желтоватого цвета. Затем показал Лимакину приходно-расходные журналы, откуда явствовало, что последний раз гранозан отпускался со склада в июле механизированному отряду «Сельхозхимии» для обработки семян озимой ржи по договору, заключенному с колхозом «Гранит», а наиболее массовый расход этого ядохимиката наблюдался в марте – апреле, когда обрабатывались семена зерновых перед весенним севом. Частным лицам, по уверению кладовщика, гранозан вообще ни разу не отпускался, поскольку это категорически запрещено.

Еще скупее сведения почерпнул Лимакин на элеваторе. Затаренные в мешки зерна семенной кукурузы здесь хранились, как говорится, под семью замками с соблюдением санитарных требований, и, по словам директора элеватора, «наскрести с них гранозана, чтобы кого-то отравить, просто-таки невозможно».

В контрольно-семенной станции Лимакину показали сшитые из полотна небольшие кулечки, в каждом из которых находилось не более килограмма протравленного зерна. Кулечки были плотно зашиты. На прикрепленных к ним бирках указывались названия хозяйств, откуда семена поступили на проверку. Разговорившись с заведующей станцией о Головчанской, Лимакин узнал довольно любопытное.

– Представляешь, Игнатьевич, – обращаясь к Бирюкову, сказал следователь, – вчера утром Софья Георгиевна приходила на работу оформлять отпуск и во всеуслышание заявила, что Александра Васильевича отравила Надя Туманова.

– Откуда у нее такие сведения? – спросил Бирюков.

– Не говорит.

– Ты встречался с ней?

– Конечно.

– Ну и что?..

– Знаешь, Софья Георгиевна какая-то оглушенная. За неполный час, как я приметил, три таблетки реланиума проглотила. – Лимакин бросил взгляд на судмедэксперта. – Мне кажется, Головчанская страх этими таблетками глушит…

Бирюков повернулся к Медникову:

– Она не отравится от такого «глушения»?

– Прежде чем отравиться, уснет, – ответил судмедэксперт. – А сон, как известно, лучшее из лекарств.

– Да ей и не дадут отравиться, – снова заговорил Лимакин. – Там полный дом родственников, следят за каждым шагом. Честно говоря, пожалел, что зашел туда. Надо бы, как положено, в прокуратуру пригласить, а я поспешил, поскольку на работе Софьи Георгиевны не было.

– Что она говорит о Наде Тумановой? – снова спросил Антон.

– Сумбурную околесицу несет. То вроде сон кошмарный вспоминает, то какой-то роковой телефонный звонок, который якобы «открыл ей глаза». Любопытно, на работе обвинила Надю Туманову, а в разговоре со мною несколько раз повторила, что Тося Стрункина – любовница Головчанского. Потом себя стала обвинять. Дескать, сама разрешила мужу завести любовницу. Словом, мне показалось, что Софья Георгиевна или невменяема после душевного потрясения, или симулирует невменяемость.

– Назначь психиатрическую экспертизу.

– Говорил с прокурором. Семен Трофимович советует денек-два подождать. Может, это у нее под впечатлением похорон.

– Как бы она за эти дни дровишек не наломала.

– Родственникам наказал, чтобы не оставляли без присмотра.

В разговор вмешался Борис Медников:

– С Надей Тумановой дело плохо, товарищи сыщики.

Бирюков удивленно обернулся к судмедэксперту:

– Что с ней?

– Обращалась в гинекологическое отделение, чтобы прервать беременность. С чего бы это?..

– Серьезно?

– Вполне. На дежурство последнее время приходит сама не своя, какая-то отрешенная. Вчера, кстати сказать, в ординаторской цветок полила вместо воды спиртом. Колбочка на подоконнике рядом с графином для питья стояла. Можете себе представить такое? У меня аж сердце кольнуло.

Лимакин чуть улыбнулся:

– Спирту пожалел?

– Спирт – куда ни шло, человека жалко, – хмуро пробурчал Медников. – Пробовал потолковать с Надей откровенно – расплакалась и убежала.

– Не телефонная ли провокация на Тумановых так сильно подействовала?.. – высказал предположение Бирюков. – Когда порядочные люди сталкиваются с подлостью, они переживают очень болезненно.

Судмедэксперт вздохнул:

– Может быть, но… Зачем Тумановой прерывать беременность, если она хотела ребенка?

Подполковник Гладышев указательным пальцем резко потер насупленные брови. Будто сам себе задал вопрос:

– Кто же этот таинственный провокатор?..

– Головчанская, – быстро сказал следователь.

– Тебе-то она что-нибудь определенное сказала о Тумановой?

– Нет.

– Но ведь не с бухты-барахты выплыло столь серьезное обвинение… У кого какие соображения на этот счет?

Все промолчали.

– Нечего сказать? Что ж, придется подбросить вам дополнительные факты для размышлений… – Подполковник вынул из стола небольшой пакет с красной наклейкой «Авиа» и передал его Бирюкову. – Вот прислали из Николаевки подлинник телеграммы номер 245, которую умудрился, не выезжая из Сибири, отправить своей жене Александр Васильевич Головчанский.

Бирюков вытащил из пакета протокол выемки документов и два бланка телеграмм Министерства связи. Один из бланков, белого цвета, был совершенно чистым, другой – синий, заполнен размашистым мужским почерком с росписью Головчанского.

Подполковник быстро подал Антону еще один синий бланк, но незаполненный:

– Вот это из нашего узла связи – сравни…

Оба синих бланка – и заполненный, и чистый – были отпечатаны в Нижнем Тагиле типографией «Свердуприздата». По выходным типографским данным они в точности соответствовали друг другу. На белом бланке, взятом, как сообщалось в сопроводительном письме, для сравнения из Николаевского отделения связи, были оттиснуты выходные данные Медынской типографии.

Подождав, пока Бирюков и Лимакин поочередно ознакомились с документами, Гладышев спросил:

– Как вам этот фокус нравится?

– Не оригинальный, – ответил Бирюков. – Головчанский заранее планировал появиться в пансионате позднее срока, указанного в путевке, и, чтобы не вызвать у жены подозрений, через посредника опередил события.

– Кто этот посредник?

– Вероятно, кто-то с юга… Если рассуждать логически, то Александр Васильевич отправил написанную телеграмму в Николаевку почтой, обговорив с посредником в письме или по телефону число и время, когда ее следует передать на телеграф.

– Допустим. Однако письмо с телеграммой он должен был отправить не позже как за неделю, а отъезд из райцентра у него сорвался в самый последний момент, когда Хачик не принес на вокзал деньги. Возникает вопрос: что замышлял Головчанский? И почему у него в кармане оказался авиабилет, по которому он должен был прилететь в Симферополь и приехать из аэропорта в Николаевку именно в тот день и в то время, когда подана оттуда телеграмма?..

– Вот это пока загадка, Николай Сергеевич…

Дверь кабинета распахнулась. Появившийся на пороге Голубев громко проговорил:

– Прошу разрешения, товарищ подполковник!

– Не шуми, – ответил Гладышев. – Входи, докладывай.

Голубев тихонько прикрыл за собой дверь, сел рядом с Лимакиным и посмотрел на Антона Бирюкова:

– Алексанян полностью подтвердил показания Стрункиной. До него, кажется, дошло, в какую заваруху влип. Поэтому уже не запирается. Дело было так. В пятницу, после конфликта с Головчанским, Хачик от расстройства решил гульнуть. Купил в районном ресторане бутылку «Плиски» и отправился к Анне Огнянниковой, с которой третий месяц дружит…